Читать онлайн «Шпионский Токио». Страница 24

…Даже когда принцы крови посещали какие-то приемы, это порождало запутанные проблемы, которые приходилось срочно решать. На поминальной службе, проводившейся в немецкой церкви по случаю смерти президента фон Гинденбурга, мне впервые пришлось удостовериться, могут ли быть заняты галереи в присутствии принца Чичибу, который сидел внизу, как раз напротив алтаря. Сцена всегда была очень впечатляющей, когда толпа выказывала свое благоговение и почтение перед императором, соблюдая в его присутствии глубокую тишину, что вдвойне поражало, учитывая живой темперамент японского народа».

На встрече с принцем Титибу или Чичибу, учитывая разницу в транслитерации, присутствовал и Рихард Зорге. Правда, непонятно, на том ли самом протокольном мероприятии, которое описывал посол Дирксен, или на каком-то другом, но фотография, запечатлевшая разведчика с принцем крови, хорошо известна. Из-за внешней схожести принца и императора Сева некоторое время даже считалось, что Зорге встречался с самим потомком Солнца. Где происходили эти встречи, доподлинно неизвестно, но вполне возможно, что в самом посольстве, а находилось оно прямо напротив императорского дворца. По сложившейся в начале эпохи Мэйдзи традиции, представители ведущих империй мира стремились получить земли для своих дипломатических миссий в Токио как можно ближе к заповедному островку, окруженному рвом и крепостной стеной, где жил император. Посольства России, Великобритании и Германии следовали именно этому правилу. Правда, как мы помним, во времена Зорге советская миссия уже переехала довольно далеко от дворца, на холм Мамиана, а вот посольство Германии и, вероятно, резиденция посла этой страны и Немецкий клуб — увы, последние два адреса пока точно не установлены, хотя Рихард Зорге очень и очень часто посещал их, находились прямо напротив дворца Потомка Солнца.

Оригинальное описание месторасположения германской миссии оставил посол фон Дирксен. Речь идет о «мятеже молодых офицеров» в феврале 1936 года: «Третья пехотная дивизия, расквартированная в Токио, подняла мятеж под командованием группы молодых офицеров, захватив контроль над жизненно важными районами столицы… Мы отправились на машине в дом военно-морского атташе, куда уже были эвакуированы моя жена и другие леди из посольства. Поскольку телефоны еще функционировали, у меня состоялся долгий разговор с генералом Оттом, который вместе с остальным персоналом был осажден в здании посольства, расположенном всего лишь в сотне ярдов от военного министерства.

Поскольку величественное здание парламента находилось как раз напротив нашего посольства, и штаб-квартира Генерального штаба также была недалеко, здание германского посольства оказалось в районе величайшей стратегической важности…

После довольно тревожной ночи мы были готовы к худшему, и с 8 утра ждали первого взрыва. Но в 8.30 было по-прежнему тихо, и в 9 часов мы осторожно поднялись наверх, на крышу, чтобы оценить обстановку. С этой удобной точки мы смогли заметить небольшие фигурки, слезавшие по одному с куполов парламентского здания. Очевидно, мятежники капитулировали».

Где же это место, с которого так хорошо было видно купол здания японского парламента, построенного, кстати говоря, по образу и подобию берлинского Рейхстага? Оно находилось недалеко от уже хорошо знакомого нам отеля «Санно», откуда начал свою жизнь в Японии Рихард Зорге и где мятежники устроили свой штаб, а сегодня зажато узкими и широкими дорогами, высокими охраняемыми заборами, стекающими с высот храма Хиэ-дзиндзя к императорскому дворцу. Весь этот район поглощен теперь почти бесконечным комплексом зданий современного японского парламента, хотя историческое здание японского «рейхстага» по-прежнему возглавляет этот довольно безликий архитектурный ансамбль. Увы, здание посольства, возможно, проекта Джошуа Кондера — «главного архитектора» мэйдзийского Токио — старый, красного кирпича с белой отделкой особняк, напоминающий здание Токийского вокзала или музей Мицубиси в Маруноути, уже давно снесен. На месте, где раньше располагался оплот нацизма и место службы «Рамзая», выстроен комплекс зданий парламентской библиотеки, и, глядя на него, представить картинку семидесятилетней давности довольно сложно. А жаль — место это знаковое, доктор Зорге проводил здесь много времени, и проводил так, что японские дипломаты только диву давались. Ганс Мейснер воспоминал: «Как секретарь посольства, я выполнял обязанности начальника протокольной службы, должен был следить за соблюдением этикета на приемах и ведал их организацией. С этим у меня никогда не было хлопот. А вскоре после того как Отт стал послом, в Японию приехала одна из русских княгинь, близкая родственница русского императора Николая Романова. Теперь она жила в Германии и стала немецкой подданной, а поэтому наше посольство должно было позаботиться о ней. Во время визита княгини в Токио с ней произошел удивительный случай в нашем посольстве. Княгиня была приглашена на официальный прием. Был приглашен и Зорге. После обеда гости вышли из-за стола и группами разошлись по фойе.

Я заметил, что Зорге о чем-то строго говорит княгине. Мне показалось, что разговор не очень нравится гостье, и я решил помешать ему. Однако меня срочно вызвали к телефону, и мне не удалось сделать того, что я хотел.

Возвращаясь в фойе, я чуть было не столкнулся с княгиней в прихожей. Она быстрыми шагами направлялась к лестнице в свою комнату. По лицу ее текли слезы. Я, наверное, вскрикнул от удивления; помню, она приложила руку ко лбу и жестом показала мне, что не хочет ни о чем разговаривать. Я еще смотрел ей вслед, когда она вдруг остановилась, потом подошла ко мне и раздраженно сказала: “Это ужасно. Как он смеет так говорить!” Больше она не произнесла ни слова и только попросила меня никому не рассказывать о том, что я видел и что она тогда сказала. Сославшись на головную боль, она ушла к себе в комнату, а я вернулся в фойе и передал послу, что княгиня, почувствовав себя немного нездоровой, ушла к себе.

Мой взгляд остановился на Зорге. Он нервно ходил взад-вперед по залу, лицо его было злым. Тогда я подумал, что он сделал княгине какое-то оскорбительное замечание, которое привело к взаимной вспышке гнева. Теперь я понимаю, почему тогда так нервничал Зорге. Всем было хорошо известно, что княгиня ненавидит коммунистов. Зорге, тоже зная об этом, по-видимому, умышленно напомнил ей о судьбе ее семьи и, может быть, даже попытался оправдать действия большевиков. По-моему, именно это и вызвало столь болезненную реакцию у княгини. А поведение Зорге в тот момент, когда я, проводив княгиню, вернулся в фойе, видимо, можно объяснить как сожаление о том, что он зашел так далеко в своем разговоре с княгиней.

… Теперь я сознаю, что если бы тогда официально доложил кому следует о поведении Зорге, то княгиня наверняка подтвердила бы все мной сказанное. Но Зорге везло даже тогда, когда другой на его месте обязательно бы оказался в беде из-за допущенной ошибки».

Мысль о том, что Рамзаю везло как раз потому, что никто не ждал от иностранного шпиона такого поведения, известна. Но повторю еще раз: дошедшие до нас описания поведения Зорге в быту — и дома, и даже, как видим, на дипломатических приемах, неизбежно приводят исследователей к выводу, что такое везение было четко рассчитанным психологическим приемом. Акцентируя на людях те свойства своей натуры, стороны характера, которые были ему присущи в значительно меньшей мере, чем казалось окружающим в Токио, Зорге добился того, что ему стали многое прощать, а на его выходки смотрели сквозь пальцы и немецкие дипломаты, и японские полицейские. То, что в действительности разведчик не был «ухарем-донгуаном», понятно из его послужного списка и особенностей карьеры. Каждый день его службы в Коминтерне и в советской военной разведке, работы в науке и в журналистике подтверждал то, что доктор Зорге прежде всего был серьезным специалистом, пропагандистом, вербовщиком, аналитиком. Более того, в китайский период его работы в разведке советский резидент допускал промахи в конспирации, на что ему было указано и из-за чего отчасти он был отозван в 1932 году в Москву. Урок не прошел даром: виновник внимательнейшим образом разобрался как в себе, так и в особенностях работы на Дальнем Востоке. В Японию он прибыл не только подготовленным как журналист-международник, но и как разведчик со своей уникальной, а потому — и практика это подтвердила — нераскрываемой моделью поведения. Причем никто особо не удивлялся, когда Зорге мгновенно снимал со своего украшенного многочисленными шрамами лица маску невыдержанного пьянчуги и становился вдумчивым исследователем, заставившим квартиру тысячью томов высоконаучных книг, или внимательным, тонким репортером. Так происходило, например, в следующем главном месте его работы — в штаб-квартирах информационных агентств Домэй, Дэнцу, ДНБ и многих других средств массовой информации, работавших в те годы в Японии.