Читать онлайн «Феликс Дзержинский. Вся правда о первом чекисте». Страница 5

Почему он примыкает к социал-демократам?

В Вильно в те годы другой революционной организации нет. Население в Виленской губернии составляют польские и еврейские ремесленники, литовское крестьянство. К лозунгу о самоопределении Польши здесь относятся с подозрением. Кроме того, национально-освободительное движение в Польше получит партийное оформление несколько позже. Это, так сказать, субъективная причина выбора Феликса. Думается, имелась и другая, не менее веская. Его натура нуждалась не просто в возвышенной цели, а в системе ценностей, в новой – светской – религии. Этим потребностям на рубеже веков наилучшим образом отвечал марксизм. Не случайно же учение приобрело так много последователей, и даже многие из тех, кто в нем впоследствии разочаровался, дошел до полного его неприятия, не отрицали, что пережили период увлечения им.

Был марксизм для высоколобых – в томах «Капитала», философских работах Маркса и Энгельса. Но очень важно, что учение поддавалось упрощению, его можно было разъяснять в рабочих кружках, растолковывать даже неграмотным. Основоположники марксизма оставили пророчества, и эти пророчества сбывались! Кризисы перепроизводства с их неизбежными социальными потрясениями… Смягчать их – только смягчать – научатся много позже. Первую мировую войну Энгельс предсказал за тридцать лет. И сроки примерно назвал, и главных действующих лиц указал. Марксизм многим тогда казался удавкой, неуклонно стягивающей шею капитализма.

Вакуум в душе Феликса заполнен. Выбор сделан. В 1895 году он вступает в литовскую социал-демократическую партию, получает первую свою партийную кличку. И конечно, не предполагает, сколько испытаний выпадет ему в ближайшие 22 года…

Молодой агитатор Яцек принимается вести кружки образования среди своих сверстников, ремесленных и фабричных учеников. Занятия его строятся так: начинает он с общеобразовательной части (устройство Вселенной, происхождение человека, общества и так далее), затем переходит к штудированию «Эрфуртской программы». Этот марксистский документ, принятый социал-демократами Германии в 1891 году, был тогда очень популярен. Он являлся и хорошим учебным пособием. Ленин тоже в целом с одобрением относился к программе немецких марксистов, хотя и критиковал ее, в частности, за отсутствие требования диктатуры пролетариата (читай: за излишнее миролюбие). И сегодня не много претензий можно предъявить Эрфуртской программе. Она состоит из двух частей.

В программе-максимум содержатся теоретические положения марксизма. Перед социал-демократами Германии ставится цель – завоевание политической власти. Но это вопрос будущего. В условиях же буржуазного общества (программа-минимум) выдвигаются такие цели: демократизация выборной системы, развитие самоуправления, равноправие женщин, решение вопросов о войне и мире народным представительством, бесплатное медицинское обслуживание, восьмичасовой рабочий день, запрет на использование труда детей в возрасте до 14 лет…

Что можно возразить? В чем фанатизм тех, кто разделял требования Эрфуртской программы?

Фанатизм в Феликсе проявляется в том, что, обретя веру, он считает ее руководством к действию. Характерный для него эпизод: чтобы вести пропаганду среди еврейского населения, он самостоятельно осваивает идиш (при том, что в гимназии ленился изучать «мертвые» языки, к которым тогда, по-видимому, относил и русский). Карл Радек отметит в воспоминаниях: «Мы смеялись позже, что в правлении польской социал-демократии, в которой был целый ряд евреев, читать по-еврейски умел только Дзержинский, польский дворянин и католик».

В своей семье после смерти матери Дзержинский чувствует себя некомфортно. Еще гимназистом, живя у бабушки, он на чердаке ее дома печатал листовки, воззвания к рабочим. Затем он перебирается к сестре. Но и в ее доме Феликс слишком обременительный жилец. Из воспоминаний сестры Альдоны: «К нему часто приходил известный социалист доктор Домашевич. Они забирались куда-нибудь в уголок и там тихо, чтобы я не слышала, вели свои беседы. Я знала, что Домашевич нелегальный, и я боялась, что его выследят и арестуют у меня на квартире: я воспитывала двух младших братьев. Они учились в той же гимназии, из которой добровольно ушел Феликс, оставив у дирекции недобрую память о себе. Вопрос об уходе из гимназии был им продуман и решен. Но, покидая гимназию, Феликс высказал педагогам прямо в лицо всю правду об их методах воспитания… После этого случая отношение в гимназии к двум нашим младшим братьям резко изменилось, учиться им было очень трудно. А через год директор заявил, что лучше будет, если они переедут в другой город, ибо аттестата зрелости в Виленской гимназии им все равно не получить. И хотя братья учились хорошо, они вынуждены были уехать кончать гимназию в Петербург».

В словах Альдоны чувствуются отголоски давних споров, возможно, конфликтов. Феликс подвел младших братьев. Мог бы уйти из гимназии тихо, без драматических эффектов.

Что же тут не понять? Иди, брат Феликс, дальше своей дорогой, какую выбрал, а нам надо позаботиться о младших. Возможно, польского патриота его близкие лучше бы понимали, но социалиста…

Зарабатывает Феликс частными уроками. Преподавание в кружках скоро ему надоедает. Его тянет на революционный простор. К массам. А где он может встретить «настоящих» пролетариев? Например, в кабачках возле предприятий. Сюда и наведывается молодой агитатор вместе со своим приятелем Андреем Гульбиновичем, слесарем и поэтом. О политике, царе разговаривать категорически запрещено, за такую пропаганду Яцека бы сразу отправили в полицию. Он заговаривает с рабочими об их экономическом положении, пытается нацелить их на борьбу за экономические права, благо в Эрфуртской программе все сформулировано четко. Опасность его подстерегает не только со стороны полиции. Однажды рабочие одного из заводов, науськанные хозяевами, подкараулили агитаторов. Дзержинский вспоминал: «Поэта меньше избили, так как он сразу свалился с ног, а я защищался». Феликс получил ножевые удары в голову, в том числе в правый висок. Зашивал раны доктор Домашевич.

Чтобы печатать прокламации на гектографе, не подвергая опасности близких, Феликс нанимает конспиративную квартиру, причем рядом с полицейским участком, уверяя товарища, что здесь-то как раз их искать не станут. Агитационные листки ночами сам же расклеивает по городу. Однажды рабочий-поэт увидел Яцека, перепачканного клеем. А если бы полицейский его встретил на улице? А вот – достает махорку из кармана. Как раз на этот случай. Бросил бы в глаза фараону и убежал. 19-летний юноша настроен очень решительно.

Гульбинович вспоминал о Дзержинском той поры: «Тонок и строен, как тополек, красивый, ладный. На него заглядывались наши девушки-швеи, но, увы, без взаимности».

На его взаимность сможет рассчитывать только такая же убежденная революционерка, как и он. Это Феликс определил для себя уже тогда.

Гложет его, что жить ему недолго. Врачи нашли у него хронический бронхит и порок сердца. Лет семь, по его мнению. Наверное, подсчитал, что отец, заболев туберкулезом, прожил ровно семь лет. Обычную девушку Феликс сделает несчастной. А революционерка его примет таким, каков он есть, и будет готова ко всему.

В марте 1897 года партия направляет Дзержинского в промышленный город Ковно создавать социал-демократические ячейки. Он устраивается переплетчиком в мастерскую. Зарабатывает мало, голодает, но на встречах с рабочими «держит фасон». Бывает, приходит агитатор в дом к рабочему и чувствует запах блинов. Голова кружится, желудок сводит от голода. Но от приглашения к столу отказывается: «Спасибо, ел уже».

«Здесь пришлось войти в самую гущу фабричных масс и столкнуться с неслыханной нищетой и эксплуатацией, особенно женского труда. Тогда я на практике научился организовывать стачку» – это Дзержинский вспоминает о своем ковенском периоде.

В его квартире вновь заработал гектограф. Он затеял издавать газету «Ковенский рабочий» на польском языке. Правда, успел выпустить всего один номер. Все статьи написал сам. О чем же сообщалось в этом подпольном издании?

Например, о том, что царское правительство, напуганное стачками в Петербурге, пообещало с 16 апреля сократить рабочий день: на механических предприятиях – до 10½ часов, на ткацких – до 11½ часов и на остальных – до 12 часов. «Так вот, братья, и нам необходимо знать об этом… Если мы сами не будем добиваться своих прав, если сами не заставим фабриканта и заводчика выполнять этот закон, то он может остаться лишь на бумаге». Дальше автор доказывает, что сокращение рабочего дня вовсе не означает падения производства. Ведь у тружеников появится больше свободного времени. «Что мы будем тогда делать? Пить водку? О, нет! Каждый из нас захочет тогда и почитать, чтобы стать умнее, и пойти в театр». У ткача, слесаря, кожевника возрастут потребности, соответственно, и расходы, поэтому он будет заинтересован больше зарабатывать. Надо его перевести на сдельщину. И всем будет к выгоде сокращение рабочего дня. Свои рассуждения Феликс завершает напоминанием: