Читать онлайн «Флот, революция и власть в России: 1917–1921». Страница 13

Для оценки численности офицерского корпуса флота важно установить, какие потери были понесены им в военное время.

За время войны (август 1914 – сентябрь 1917) потери русского флота убитыми, умершими и пропавшими без вести составили 140 офицеров[107]. Потери среди нижних чинов составляли к 15 января 1918 г. 2931 человек убитыми и умершими от ран и болезней, 181 матрос пропал без вести, 197 человек попали в плен. Еще 636 матросов числились ранеными[108]. Судя по тому, что это число невелико, можно предположить, что подразумеваются раненые, не вернувшиеся в строй к моменту составления справки (15 января 1918 г.). Вероятно, в число 140 погибших и пропавших без вести офицеров не входят те, кто был убит матросами или покончил с собой во время Февральской революции или в течение 1917 г.

Обращает на себя внимание то, что соотношение погибших и умерших офицеров и матросов (примерно 1:21) отличается от соотношения офицеров и матросов в составе флота (примерно 1:16–17). Как представляется, причина такого положения кроется в том, что на береговых должностях числилось достаточно большое количество офицеров при не столь значительном числе нижних чинов, а соотношение погибших офицеров и матросов примерно соответствует их соотношению в корабельных командах.

С. В. Волков считает, что «к 15 марта Балтийский флот потерял 120 офицеров, из которых 76 убито (в Гельсингфорсе 45, в Кронштадте 24, в Ревеле 5 и в Петрограде 2). В Кронштадте, кроме того, было убито не менее 12 офицеров сухопутного гарнизона. Четверо офицеров покончили жизнь самоубийством и 11 пропали без вести. Всего, таким образом, погибло более 100 человек, если не включать сюда троих, покончивших жизнь самоубийством (По другим сведениям, Февральская революция стоила Балтийскому флоту 70 офицеров – 67 убитых (в т. ч. 8 адмиралов и генералов). – Примеч. С. В. Волкова). На Черноморском флоте также было убито много офицеров во главе с вице-адмиралом П. Новицким, трупы которых с привязанным к ногам балластом сбрасывались в море; имелись и случаи самоубийства (например, мичман Фок с линкора “Императрица Екатерина II”)»[109]. Точку зрения С. В. Волкова разделяет М. А. Елизаров: «В Февральскую революцию на флоте погибли около ста офицеров: в Гельсингфорсе около 45, немногим меньше в Кронштадте, в Ревеле 5, в Петрограде 2, а также свыше 20 боцманов, кондукторов и сверхсрочников. Кроме того, 4 офицера покончили жизнь самоубийством, 11 пропали без вести (вероятно, убиты или сбежали)»[110].

Бросается в глаза недопустимая небрежность С. В. Волкова, которая оставляет читателя в полной уверенности, что убийства офицеров на Черном море происходили в марте 1917 г. В действительности же они имели место почти год спустя, в декабре 1917 – марте 1918 г. В основном, расправы над офицерами происходили в Севастополе 16–17 декабря 1917 г. Это прямо следует из биографических статей мартиролога того же автора, изданного в 2004 г. С. В. Волков учел 49 офицеров и генералов, убитых на Черноморском флоте в конце 1917 – начале 1918 гг.

Что касается Балтийского флота, то в мартирологе С. В. Волкова учтены 77 жертв из числа офицеров, генералов и адмиралов, погибших в марте 1917 г., 3 офицера, убитых летом 1917 г., еще 1 – без указания месяца и 1 гардемарин, пропавший без вести «после марта 1917 г.» В их числе: 49 в Гельсингфорсе, 18 в Кронштадте, 3 в Петрограде, по 1 в Выборге, Ревеле и в Либаве, а также 9 без указания места гибели.

К сожалению, в мартирологе С. В. Волкова встречаются явные ошибки. Так, в сборнике есть следующая статья: «Вильгельмс? Альфредович. Убит матросами в Либаве в 1917 г.»[111] Основания для причисления данного лица к офицерам морского ведомства непонятны, так как не указан даже его чин. В Либаве в 1917 г. Вильгельмс мог быть убит разве немецкими матросами, ведь этот город русские войска сдали еще в 1915 г.! А вот другой случай: генерал-майор корпуса гидрографов барон Э. В. Майдель якобы «убит большевиками 15 июня 1918 в Гельсингфорсе»[112]. Столица Финляндии была оккупирована немцами еще 30 марта 1918 г., поэтому трудно представить себе, что большевики могли спокойно чинить там расправы. Кроме того, в отношении 8 убитых в марте 1917 г. на Балтике офицеров указано, что они были «убиты большевиками», тогда как подавляющее большинство остальных жертв приписано «матросам», а одна жертва – «революционной толпе». Возникает естественный вопрос: на каком основании С. В. Волков приписал гибель части офицеров именно большевикам, а не анархистам или эсерам? Трудно поверить в то, что члены РСДРП(б), только что вышедшие из подполья, позабыв о своей программе, вдруг занялись индивидуальным террором, причем направленным в основном против офицеров по Адмиралтейству (большевикам приписана гибель 7-ми офицеров по Адмиралтейству (от штабс-капитана до полковника), а также 1-го контр-адмирала). В мартирологе С. В. Волкова находим указание на то, что контр-адмирал П.П. Владиславлев был «расстрелян большевиками 10 августа 1917 г. в Гангэ»[113]. Интересно, как большевики могли расстрелять адмирала в то время, когда сами были в подполье? В действительности П. П. Владиславлев погиб в ночь на 5 октября 1917 г. Тело его было обнаружено в воде: возможно, кто-то в темноте столкнул адмирала с пирса, но обстоятельства его гибели до сих пор не выяснены[114]. Относительно А. М. Щастного указано, что он «расстрелян большевиками 22 мая (21–22 июня) 1918 в Петрограде»[115]. В данном случае несомненно, что А. М. Щастный был расстрелян по приговору революционного трибунала, вынесенному голосами большевиков, левые эсеры выступили против приговора. Широко известно, что он был казнен в Москве 22 июня, арестован 25 мая также в Москве, а 22 мая не только не был расстрелян, но и находился на свободе. Что должна означать тройная дата расстрела, остается только догадываться.

Видимо, С. В. Волковым при составлении мартиролога руководило желание обвинить большевиков во всех смертных грехах. В этой установке составителя есть свои плюсы – можно предположить, что в «Опыте…» численность эмигрантов скорее завышена, чем занижена. Составитель полагает, что основная масса офицеров встала на сторону антибольшевистских сил. В этой точке зрения нет ничего оригинального, она была присуща советской историографии до конца 50-х годов, когда считалось, что из числа офицеров «лишь одиночки примкнули к рабочему классу»[116].

Было бы грубой ошибкой полагать, что матросами уже с первых дней Февральской революции руководили антивоенные, антибуржуазные или какие-нибудь «левоэкстремистские» (термин, используемый А. М. Елизаровым в диссертации) настроения. Так, самоубийство мичмана П. И. Фока на линкоре «Императрица Екатерина Великая» произошло из-за того, что матросы заподозрили в нем шпиона благодаря его немецкой фамилии. В те дни матросы требовали удалить с линкора всех офицеров с немецкими фамилиями, опасаясь повторения участи линкора «Императрица Мария», погибшего в результате взрыва, причиной которого, по одной из гипотез, была диверсия[117]. Следовательно, П. И. Фок пал жертвой шпиономании и германофобии матросов, а не каких-то «левоэкстремистских настроений». В. А. Белли отмечал, что уже зимой 1914–1915 гг. у матросов линкора Балтийского флота «Цесаревич» отмечалась крайняя подозрительность к офицерам с иностранными фамилиями, вплоть до того, что ходили разговоры о необходимости расправиться с ними («побросать за борт»[118]).

К сентябрю 1917 г. на флоте числились 7151 офицер и около 300 зауряд-прапорщиков. Ожидалось, что к 1 января 1918 г. численность офицеров достигнет 8050 чел., а для полного укомплектования флота будет необходимо 8500 офицеров[119]. В действительности на 1 января 1918 г. на флоте насчитывалось 8060 офицеров (без зауряд-прапорщиков)[120].

В результате, к ноябрю 1917 г. морской офицерский корпус был неоднороден. Он включал в себя офицеров, окончивших Морской корпус до войны и прошедших через сито сословного отбора (36 % от числа всех офицеров); окончивших МИУ до 1914 г., где им был привит соответствующий корпоративный дух (14 % офицеров морского ведомства); кадровых офицеров по Адмиралтейству (9 %); офицеров военного времени из числа студентов и гимназистов, прошедших ускоренное обучение в различных формах, бывших кондукторов и сверхсрочнослужащих, гражданских штурманов и пароходных механиков (38 %). Еще 3 % составили офицеры строительной части, судебного ведомства и сухопутного гарнизона Ревеля, связанные с морским ведомством чисто формально[121]. Таким образом, около 60 % офицеров морского ведомства к концу 1917 г. были кадровыми (сюда включены также строевые офицеры, инженеры-механики и офицеры по Адмиралтейству). В принципе, к кадровым офицерам можно было бы отнести окончивших МКК и ОГК в военное время, так как они учились там по 21/2 года – ненамного меньше, чем до начала Первой мировой войны. Впрочем, включение этой категории повысит процент кадровых офицеров незначительно.

Процент кадровых офицеров на флоте к ноябрю 1917 г. намного выше, чем в сухопутной армии, где, по некоторым подсчетам, оставалось 4–5 % кадровых офицеров[122]. Вот как об этом пишет Г. К. Граф: «Среда морских офицеров была очень однородной. Большинство из них были кадровые офицеры, вышедшие из Морского корпуса. Вой на не повлияла на такую однородность, так как за все время потерь было очень мало. Таким образом, все главные должности, как например – начальников бригад, дивизий, отрядов, командиров судов, старших офицеров и специалистов, были заняты кадровыми офицерами. Только младший состав на кораблях был частью из мичманов «военного времени», да должности в тылу флота замещались офицерами из запаса, моряками торгового флота и произведенными кондукторами. Таким образом, в общей массе офицерство было монархично и совершенно не сочувствовало перевороту. Только среди офицеров «военного времени», в число которых вошло довольно много студентов, были его сторонники»[123].