Читать онлайн «Агенты Берии в руководстве гестапо». Страница 21

Великая депрессия

Разгул спекуляции, коррупции и неприкрытого хищничества был характерен не только для Веймарской Германии, а для всего западного мира в эпоху «промышленного бума» 1920-х. И в первую очередь, для США, где власть подмяли под себя финансово-промышленные олигархи. Нет, не российские Мавроди и Властилины, а вполне солидные Рокфеллеры, Морганы и иже с ними стали основоположниками системы «финансовых пирамид». Первые «пирамиды» возникли как раз в Америке. Широко пропагандировались лозунги строительства «общества равных возможностей» и доказывалось, что путь к этому обществу лежит через покупку акций — в результате чего, мол, все граждане станут предпринимателями. Рекламные кампании акций захлестнули страну, и американские обыватели раскатывали на них губы еще и похлеще Лени Голубкова. Скупкой и перекупкой акций заразился весь народ, в них вкладывались все средства. Чтобы набрать побольше акций, люди закладывали дома и имущество, влезали в долги под жалованье за несколько лет вперед. И биржевые спекуляции приняли такой размах, что даже акции вполне реальных и прибыльных фирм перестали, по сути, отличаться от «билетов МММ» — в ходе этих бесконтрольных спекуляций и перепродаж накручивалась стоимость, намного превышающая реальное обеспечение. А в целом на массе акций, оседающих в частном владении и в сейфах организаций, по мере вздувания их биржевой стоимости накапливался гигантский фиктивный капитал, не обеспеченный ничем.

Итогом стал «черный вторник» 23 октября 1929 г., когда система дала первую трещину, и мыльный пузырь этого фиктивного капитала сразу лопнул. Катастрофа приняла лавинообразный характер и вылилась в общегосударственный кризис, а затем и мировую Великую депрессию. По немцам она ударила очень больно, поскольку их страна оказалась уже очень тесно связана с американским капиталом, внешний долг Германии достигал 28 млрд. марок. Стали закрываться, вылетать в трубу или сворачивать производство совместные предприятия, крушения покатились по связанным с ним фирмам и фирмочкам. Скакнула безработица — за год число зарегистрированных безработных возросло вдвое, достигнув 1,5 миллионов. И продолжало быстро увеличиваться.

Все это вело людей к окончательному разочарованию в «демократических ценностях». И, соответственно, усиливались позиции самых радикальных партий, коммунистов и нацистов. Численность НСДАП за тот же год возросла на 70 %, со 108 до 178 тыс. членов.

Чем же объяснялся стремительный рост ее рейтинга? Не только унижением Версаля и кризисом — ведь на тех же факторах играли и другие партии. Решающую роль сыграли сами теории и пропагандистские лозунги Гитлера. В них объединились три составляющих — пангерманизм, антисемитизм и… социализм. Три теории, совершенно разнородные, но оказавшиеся самыми популярными в Германии. Каждая из них имела многочисленных сторонников, а в итоге каждый имел возможность найти в нацизме что-то свое.

О пангерманизме уже говорилось в первой главе. Его сходство с учением Гитлера вовсе не случайно. Его установки были переняты нацистами целенаправленно, получили дальнейшее развитие. И точно так же, как довоенный пангерманизм был неразрывно связан с культом кайзера, так и в нацизме он был связан с культом фюрера. Гитлер достигал персональной популярности теми же методами, что Вильгельм II, только делал это более умело и целенаправленно. А все это вместе было очень знакомо германской публике, на этом воспитывалось не одно поколение немцев! Это было в крови, само по себе вызывало ностальгию по прошлому величию страны и пробуждало надежды на возрождение оного. Поэтому рассуждения о том, будто нацизм за 12 лет каким-то загадочным образом сумел «изменить душу» немцев, лишены основания. Он преднамеренно базировался на давних традициях. И не изменил душу, а заведомо пришелся по душе.

Хотя антисемитизм в прежней Германии не имел прочных позиций. Наоборот, в империях Гогенцоллернов и Габсбургов евреи занимали более прочное и более привилегированное положение, чем в царской России, и в Первую мировую немцы пытались в пропагандистских целях обыгрывать «еврейский вопрос», считая его «третьим по значению после украинского и польского». 17 августа 1914 г. под эгидой правительства был создан «Комитет освобождения евреев России» во главе с профессором Оппенхаймером. Верховное командование германской и австрийской армий выпускало обращения, призывавшие евреев к борьбе против русских и обещавшие «равные гражданские права для всех, свободное отправление религиозных обрядов, свободный выбор места жительства на территории, которую оккупируют в будущем Центральные державы». Сам Гитлер познакомился с теориями антисемитизма, когда жил в Вене — из журналов и брошюр бывшего монаха Георга Ланца.

Но точно так же, как в России многие евреи симпатизировали в ходе войны немцам и австрийцам, а то и подыгрывали им, так и в Германии в 1917–1918 гг., когда ход боевых действий склонился не в ее пользу, часть евреев заняла пораженческую позицию и принялась исподволь наводить контакты с англичанами, французами и американцами. В период Веймарской республики представители этой нации стали одними из самых горячих сторонников демократии по западным образцам. А разгул спекуляции, коррупции, черного рынка, внедрения иностранного капитала тоже вынес «наверх» часть евреев. Конечно, далеко не всех — но в качестве нуворишей, политиков, депутатов рейхстага они были очень уж заметны. Поэтому и настрой против них стал принимать «национальный» характер.

Что касается социалистических лозунгов, то нацизм нередко в исторической литературе противопоставляют коммунизму. Объявляют двумя противоположными полюсами тоталитарных систем. На самом деле это не так. Изначально нацисты сами считали себя «продолжателями» дела коммунистов. Что не мешало им враждовать точно так же, как все революционные партии враждовали со своими предшественниками: коммунисты с социалистами, социалисты с либералами. Гитлер, например, рассказывал приближенным: «В молодости, находясь в Мюнхене вскоре после войны, я не боялся общаться с марксистами всех мастей. Я всегда считал, что всякая вещь для чего-нибудь пригодится. И к тому же, у них было много возможностей развернуться по-настоящему. Но они были и остались мелкими людишками. Они не давали ходу выдающимся личностям. Им не нужны были люди, которые, подобно Саулу, были бы на голову выше их среднего роста. Зато у них было много жидишек, занимавшихся догматической казуистикой. И поэтому я решил начать что-то новое. Но ведь из бывшего рабочего движения тоже вполне можно было бы сделать что-то вроде нашего…»

Суть своей «реформы коммунизма» фюрер изложил в разговоре с гауляйтером Данцига Раушнингом: «Я не просто борюсь с учением Маркса. Я еще и выполняю его заветы. Его истинные желания и все, что есть верного в его учении, если выбросить оттуда всякую еврейскую талмудистскую догматику». А когда собеседник пришел к выводу, что в этом случае получится большевизм российского образца, Гитлер его поправил: «Нет, не совсем. Вы повторяете распространенную ошибку. Разница — в созидательной революционной воле, которая уже не нуждается в идеологических подпорках и сама создает себе аппарат непоколебимой власти, с помощью которого она способна добиться успеха в народе и во всем мире». Таким образом, Гитлер просто постарался довести марксизм-ленинизм до «логического завершения». Отбросил «идеологические подпорки», отмел фразеологическую шелуху, в которой постоянно путались и сами большевики — поскольку в борьбе с конкурентами сегодняшние истины назавтра приходилось объявлять «оппортунизмом» или «уклонизмом». Германский фюрер избавился от всего этого, а оставил лишь главное — борьбу за власть. И методы неограниченной власти.

Во многих отношениях нацисты были близки коммунистам. Пункт 17 программы НСДАП предусматривал национализацию промышленности и банков, аграрную реформу с безвозмездной экспроприацией собственности. Геббельс в публичных речах неоднократно заявлял о глубоком родстве национал-социализма и большевизма. Причем именно российского большевизма — немецких коммунистов он уличал в отступлении от революционных принципов и предательстве интересов бедноты, а социал-демократов укорял в забвении марксизма. В историческом перечне революционеров, дело которых якобы продолжали нацисты, фигурировал и Ленин.

Ярко выраженной левой ориентации придерживались такие видные нацисты, как идеологи партии Отто и Грегор Штрассеры, вожди штурмовиков Рем, Хайнес, Эрнст, крупные региональные руководители — Кох, Кубе, Брюкнер, Келер. Да и сам Гитлер преемственности не скрывал. Например, в беседе с Гессом и командиром штурмовиков Линксмайером в 1932 г. он говорил: «Революционное учение — вот секрет новой стратегии. Я учился у большевиков. Я не боюсь говорить об этом. Люди в большинстве своем всегда учатся у собственных врагов. Знакомы ли вы с учением о государственном перевороте? Займитесь этим предметом. Тогда вы будете знать что делать». Известны и другие его высказывания на этот счет: «Я всегда учился у своих противников. Я изучал революционную технику Ленина, Троцкого, прочих марксистов. А у католической церкви, у масонов я приобрел идеи, которых не мог найти ни у кого другого».