Читать онлайн «Карать карателей. Хроники Русской весны». Страница 23

Россия обозначает себя как консервативное, национальное, европейское государство, то есть государство такого типа, которое будет пользоваться заведомой идеологической симпатией значительной части Европы, да и в Америке оно было бы популярно, если бы не пещерное невежество значительной части американских правых. Однако при этом свою консервативную национальную политику Россия проводит революционным, взрывным антиглобалистским путем, а это дарит нам и симпатии левых, по крайней мере тех, для кого на первом месте стоят антиамериканизм и антиглобализм, а не права геев.

Фактически нынешняя Россия окажется в конфликте только с текущим западным истеблишментом. Этот истеблишмент, однако, уже обнажил свою слабость, сделав, фактически, ставку только на компрадорский характер российской элиты, повязанной коррупционной интеграцией в «мировое сообщество». И вдруг этот рычаг не сработал.

Очень смешным в этой ситуации оказалось положение Навального, взявшего на себя роль… сикофанта, указывающего одним плохим людям на то, как побольнее наказать других плохих людей за, быть может, единственный хороший поступок в их жизни (впрочем, будем надеяться — не последний). Этот «эпик фейл» Навального, впрочем, тоже предсказуем. Его антикоррупционная деятельность была технологическим приводом схемы колониального управления российской компрадорской элитой. Ведь очевидно, что если есть коррупционеры, то, чтобы они были послушны, нужен отважный антикоррупционер, разоблачениями которого можно было бы их шантажировать.

И вдруг оказалось, что этот рычаг не работает. Никто не боится ни санкций, ни разоблачений. Мало того, Западу приходится дозировать санкции в надежде сохранить хоть какие-то инструменты влияния на будущее. Для российского общества данный внешний кризис — несомненное оздоровление. Для Навального и идущей за ним политической колонны — гражданская смерть, поскольку вне роли инструмента антикоррупционного шантажа, вне амплуа сикофанта, он оказывается политической бессмыслицей.

Весьма забавным оказалось и саморазоблачение Навального в качестве мнимого националиста. Мне еще на пике истерических восторгов националистов по поводу Навального приходилось указывать на то, что его национализм может быть для русских ситуативно полезен, но, скорее всего, является маской, которая будет снята в удобный момент. Что в этом национализме больше «антипутинской ксенофобии», чем заботы о позитивных интересах русского народа, среди которых очевидным является национальное воссоединение.

И вот мы узнаем от Навального, что Путин «цинично использует националистические страсти, доводя их до лихорадки». Если не ошибаюсь, еще не так давно, такие же точно фразы агитпроп адресовал «националисту-Навальному», и именно от этого его фанаты млели, как мало от чего еще. И вдруг выясняется, что Навальный националистические страсти осуждает. Мало того, он включает совершенно единороссовскую «многонационалочку», что твой Максим Шевченко, говоря про «риски для самой России, федерации более чем 80 различных регионов, в которых проживают представители 160 этнических групп, говорящих на не менее чем ста языках».

Попутно Навальный дает американским читателям неверную информацию, утверждая, что «среди наиболее консервативно настроенных жителей нашей страны… националистов — желание присоединить Крым давным-давно сошло на нет». Перед нами прямая ложь.

Во-первых, Навальный, говоря по-простому, кинул всех национал-демократов, готовых уже было объявить его своим вождем. Национал-демократы в большинстве своем не настроены консервативно, мало того, они были критиками квазиконсервативных экспериментов последних двух лет. Напротив, эти люди были настроены либерально, демократически, оппозиционно, антипутински, пронавальненски. И тем не менее, национал-демократы оказались в Крыму и Одессе в числе первых, а большой фанат Навального Егор Просвирнин стал одним из идеологических вождей русской ирреденты.

Во-вторых, желание присоединить Крым у националистов никогда не угасало. Угасла вера в политическую актуальность такого воссоединения при слабом и антинациональном режиме. И тем не менее, ваш покорный слуга с первых же дней майданного протеста, когда нарисовалась сначала робкая надежда на то, что может быть украинская малая империя столкнется с политическим коллапсом, указывал на то, что русская программа по отношению к евроинтеграции должна быть простой: «Отдайте все наше и валите куда хотите!» Желание никогда никуда не исчезло ни на секунду, исчезла вера в возможность, и Путину не составило труда воскресить её вновь конкретными, практическими, быстрыми и результативными действиями, так выгодно отличающимися от обычной политики РФ.

Восстановление национального доверия к Путину связано не с его словами, а с его делами, — Крым и Севастополь стали полноправными и суверенными частями России меньше чем через месяц после краха режима Януковича, каковому, кстати, Россия поспособствовала, освободив тем самым украинцев от диктатуры (каковой свободой, впрочем, они воспользоваться, очевидно, не сумели). Путин смог оправдать 15 лет своей политической истории успехом такого масштаба, который делает эту историю со всеми её достижениями и издержками не напрасной.

Это не значит, конечно, индульгенции на продолжение и усугубление безобразий. Это значит мандат на продолжение обозначившейся разумной и успешной политики национального восстановления. Поскольку многие из издержек путинской системы были внутренней проекцией внешнего колониального положения России в мировой системе во главе с США, то следует ожидать скорее улучшения качества государства, в том числе и его большей демократизации, чем его ухудшения.

Поэтому ужесточение политического режима, которое прогнозирует Яшин, вполне возможно окажется мнимым или избирательным по отношению к той политической группе, которую Путин, как оказалось — совершенно справедливо, назвал «национал-предателями». И в самом деле, привилегированное положение в нашем общественном дискурсе людей открыто ненавидящих Россию и русский народ и желающих им зла, рассоединения, санкций, военного поражения, в открытую встающих на сторону потенциальных противников — НАТО и Украины, — ненормально. Это одна из упомянутых выше внутренних проекций колониального статуса. И разумное ограничение возможностей этих людей вредить государству и нации (именно государству, а не чиновникам) в период опасного внешнеполитического кризиса совершенно объяснимо. В демократической парламентской Франции августа 1914 таких же людей просто бы шлепнули в Венсенском лесу. Тогда ведь погиб, правда, от руки частного убийцы, даже Жан Жорес, бывший всего лишь искренним пацифистом, а не агентом кайзера.

Но в более общем плане национальное сплочение вокруг общих ценностей и общего национального достижения — воссоединения, скорее демократизирует атмосферу в стране. Различение между патриотами и пятой колонной прошло очень четкое. Появился новый демократический импульс в виде референдума (кстати, весьма занятно, что Навальному не нравятся референдумы, он считает их опасными, вместо того, чтобы призвать решать референдумами значительную часть политических вопросов). Появились новые демократические политики — вожаки «Русской весны», такие как Алексей Чалый, настоящие борцы и народные вожаки, приобретшие славу реальными делами, а не блогами и совершенно непохожие на обычных наших чинуш.

Вообще, официозная система пропаганды, формирования фальшивого общественного мнения, псевдообщественные организации — всё это оказалось явно не готовым для политического обеспечения стремительных и революционных действий Путина. Фактически, решающую общественную поддержку ему оказала идеологическая сплоченная и мотивированная группа лидеров мнений — национал-демократы, национал-имперцы, национал-большевики, абсолютное большинство представителей которой на том или ином этапе были в остром конфликте с путинской системой, да и остаются в конфликте с системой старого образца, выражая надежду, что Путин ее сможет модернизировать. Таким образом, и здесь фактором победы оказались сохранившиеся в антинациональной и антидемократической рамке последнего десятилетия элементы русского национализма, демократии и свободы искреннего слова.

Одним из этих элементов был, кстати, и воображаемый нами Навальный. Мало у кого в начале кризиса были сомнения, что он со всей решительностью поддержит демократическое восстание «Русской весны» и воссоединение русского народа. Тот унылый бандеровец из госдепа, использующий многонациональную риторику единороссов, каковым предстал Навальный в своём нью-йоркском трактате, для большинства оказался полной неожиданностью. И это политическое харакири подтверждает простую истину: демократический политик не может быть зависим от иностранного государства, потому что в тот момент, когда интересы своего народа и иностранного государства радикально разойдутся, он окажется даже не марионеткой, а куклой на пальце, лишенной даже призрачной свободы движений.