Читать онлайн «Карающий меч адмирала Колчака». Страница 37

Противодействие нарушениям со стороны правоохранительных органов носило единичный характер. В частности, подпоручик Терров, офицер Акмолинского ОМОНа, насильно реквизировавший масло в артели и продавший продукт частному лицу, был заключен под стражу{466}.

Страдавшие от произвола жители деревень нуждались в защите и ходатайствовали перед властями о наведении порядка. Например, в телеграмме от 16 селений Минусинского уезда крестьяне требовали от правительства «остановить присылку карательных отрядов, принять их справедливые народные требования, не действовать силой, а мирным путем, не смешивать с большевизмом, в противном случае народ будет стоять за свои права»{467}.

Бездействие местных чиновников вызывало у жителей недовольство властью. «Оно (крестьянство. — Авт.) еще не вполне верит в прочность государственной власти, да это и понятно, так как власть эта изредка появляется в деревне в лице какого-нибудь карательного отряда или пьяного милиционера, которые на оных чинят не всегда справедливый суд и расправу и также неожиданно исчезают, как и появляются», — свидетельствует одна из белогвардейских сводок. Начальник контрразведки 2-го Степного Сибирского отдельного корпуса докладывал 2-му генерал-квартирмейстеру Ставки в июне 1919 г. о том, что милиция «в пьяном виде чинит суд и расправу, чем дискредитирует существующую власть»{468}.

В одном из докладов управляющего Тургайской областью министру внутренних дел в апреле 1919 г. говорится о том, что в Кустанае «милиция города в высокой степени озлобила жителей взяточничеством»{469}.

В сентябре 1919 г. МВД расследовало дело о произволе и злоупотреблениях Щегловской уездной милиции, выражавшихся в незаконных задержаниях, порках и вымогательстве взяток. Начальник уездной милиции Озеркин и его подчиненные были преданы суду{470}.

Поведение контрразведчиков тоже оставляло желать лучшего. Так, чины томской контрразведки, по донесениям местной милиции, в служебном помещении «Дома свободы» вечерами кутили, приводили девиц легкого поведения и в нетрезвом виде устраивали пальбу в воздух.

Это дело разбирал лично управляющий губернией в феврале 1919 г.{471}.

Для ужесточения ответственности Совет министров в сентябре 1919 г. постановил отнести должностные преступления милицейских чинов в местности на военном положении к военным преступлениям, а именно: а) бездействие власти с тяжелыми последствиями, б) насилие, сопряженное с истязаниями и жестокостью, в) присвоение служебного или отобранного при обыске имущества, г) подлог, д) лихоимство и вымогательство{472}.

Вместе с тем годовой отчет Департамента милиции хотя и признавал факты злоупотреблений и нарушений должностных лиц по жалобам населения, но считал их все же частными явлениями, а не правилом{473}.

Контрразведкой обращалось внимание и на неосведомленность сельского населения о целях и задачах правительства, и на отсутствие какой-либо информации о нем в отдаленных районах{474}. Управляющие губерниями и руководители государственной охраны отмечали эффективность советской пропаганды и слабость пропаганды собственного правительства: «Одна и та же работа Руссбюро (Русского бюро печати. — Авт.), Осведверха и Министерства внутренних дел нерациональна. Тем более что крайне невыгодно в агитационной работе показывать связь с правительственными учреждениями»{475}.

Начальник Семипалатинского отделения подпоручик Ханжин, собрав важные сведения о причинах возникновения восстания в Алтайской губернии, докладывал руководству о необходимости «обратить серьезное внимание на местный административный аппарат», поскольку «действия местных властей, с одной стороны, вызывали раздражение населения превышением данной им власти, с другой стороны, обнаружено было бездействие власти, равно ничего не было предпринято для предупреждения и пресечения возможности возникновения вооруженного восстания»{476}.

Командование было озабочено тем, что недовольством крестьянства политикой властей воспользуются в своих целях большевистские агитаторы, которые, по словам генерал-квартирмейстера штаба Иркутского военного округа, «усиленно работают»{477}.

Проведя обширную агентурную работу в сельской местности, колчаковские спецслужбы располагали полной информацией о причинах недовольства крестьянства, в связи с чем докладывали руководству о необходимости проведения мероприятий, направленных на нормализацию обстановки в деревнях.

Их предложения сводились к следующему. Во-первых, к укреплению власти на местах, которая бы оказалась в состоянии решать возникшие проблемы крестьян. Во-вторых, в проведении среди сельского населения широкого информирования о политике правительства.

Выдвигая свои предложения, руководители спецслужб справедливо отмечали, что устранение этих недостатков «не входит в компетенцию контрразведывательных учреждений»{478}.

Пожалуй, другого мнения о «компетенции контрразведывательных учреждений» придерживались иные белогвардейские генералы. Не обладая политическим опытом, они имели самые общие представления о функциях служб безопасности, наивно полагая с их помощью полностью разрешить кризисные ситуации.

Безусловно, при разрешении острых проблем без спецслужб было не обойтись. Но в таких случаях они должны выполнять функцию скальпеля, а не топора. Обладая специальными методами изучения социальной действительности, контрразведывательные органы могут разглядеть суть явления изнутри и представить объективную информацию военно-политическому руководству для принятия решений. Следует отметить, что колчаковская контрразведка с этой задачей справилась успешно, о чем свидетельствуют многочисленные документы. Иное дело, что реакция властей на рапорты и доклады чинов контрразведки не всегда носила адекватный характер.

Таким образом, неразрешенные белыми вождями политические и социально-экономические противоречия и слабость пропаганды, имевшие результатом поддержку политики большевиков более значительной массой населения страны, лишили белые армии массовых людских ресурсов, тем самым составив наибольшую угрозу безопасности белогвардейским государственным образованиям. Провозглашенные лозунги чаще всего расходились с жизненными реалиями. Политический курс правительства в большей степени отвечал интересам состоятельных слоев населения, чем широких масс. В конечном итоге это привело к росту антиправительственных и антивоенных выступлений.

При этом нередко владельцы предприятий и торговцы, получая огромные правительственные субсидии, использовали их в корыстных целях, обогащались сами и коррумпировали обнищавший чиновничий аппарат. В одном из своих докладов начальник отделения контрразведки при штабе 2-го Степного Сибирского корпуса охарактеризовал торгово-промышленный класс как тяготеющий к сильной власти и подавлению всяких антиправительственных явлений, но в то же время без принуждения не приходящий сам на помощь государству{479}.

В другой сводке, подготовленной контрразведывательными органами, сообщалось, что торгово-промышленный класс занимается спекуляцией, особого патриотизма не проявляет и старается «освободиться от военной службы любыми способами»{480}.

В мае 1919 г. управляющий Сахалинской областью Бунге сообщал: «Среди буржуазных групп чувствуется охлаждение симпатии [к] правительству, даже недовольство, причиною этому — несбывшиеся мечты [о] направлении курса политики и объявленный призыв городской интеллигенции»{481}.

Дарованная Верховным правителем свобода торговли в условиях кризиса имела обратной стороной взвинчивание цен и массовую спекуляцию. «Спекулянтов образовалась целая армия, и население форменным образом обирается, — докладывал 28 марта 1919 г. полковник Н.П. Злобин. — На создаваемой таким образом почве недовольства и раздражении чисто экономическими причинами легко может пустить корни и противоправительственная агитация, с этого могут начаться и выступления необеспеченных слоев населения»{482}.

Прогноз начальника отдела контрразведки и военного контроля при штабе ВГК оправдался. Летом 1919 г. рабочие нескольких городов обвиняли правительство в непринятии мер к прекращению спекуляции, вызывавшей дороговизну. При этом наблюдался упадок интереса к политической жизни{483}. Такие сообщения неоднократно проходили в сводках спецслужб.

Жизнь впроголодь, явившаяся следствием инфляции, низких заработков и безработицы, вызывала недовольство среди аполитичных рабочих, которые организовывали стачки, предъявляя властям требования экономического характера. В донесениях агентов колчаковской контрразведки имеются сведения о том, что забастовки в большинстве своем возникали из-за падения реального уровня зарплаты. Спецслужбы докладывали о недовольстве рабочих задержкой заработной платы, а также ее выдачей кредитными знаками или продуктовыми ордерами взамен денег{484}. В резолюции Уральского съезда профсоюзов от 18 июня 1919 г. говорилось, что правительство вместо восстановления промышленности проводит реакционную политику под флагом борьбы с большевизмом, а поэтому рабочие считали необходимым вести борьбу за осуществление народовластия и политических свобод{485}.