Читать онлайн «Очерки агентурной борьбы: Кёнигсберг, Данциг, Берлин, Варшава, Париж. 1920–1930-е годы». Страница 64

Одним из таких исключений является сообщение известного уже нам агента польской разведки под псевдонимом «Кобальт-7». В этом сообщении речь шла о заседании Политбюро ЦК ВКП (б) в марте 1939 года, на котором рассматривался вопрос об изменении приоритетов во внешней политике СССР. Из сообщения «Кобальта-7» следовало, что мнения членов Политбюро разделились. Так, якобы нарком иностранных дел Литвинов выступал за продолжение линии на укрепление отношений с западноевропейскими великими державами, особенно с Францией. Нарком Ворошилов являлся сторонником сотрудничества с Великобританией, не предусматривающего, впрочем, заключения какого-либо союза. Только секретарь Исполкома Коминтерна Дмитрий Мануильский, озвучив претензии на бывшие территории Российской Империи, выступил за изменение внешнеполитического курса в сторону улучшения отношений с Германией, включая возможность заключения с ней союза.

Интересная подробность. Из этого сообщения агента было якобы известно, что «сидевший по правую руку от Сталина Андрей Жданов предлагал не поддаваться на провокации, не дать себя втянуть в войну».

Серьезная информация о завершении стадии зондажа о возможности заключения германо-советского союза была получена из парижской плацувки «Lecomte» 22 августа 1939 года. В этой шифровке сообщалось, что Молотов поставил в известность германского посла в Москве Шулленбурга о готовности принять Риббентропа 23 августа. Эта информация и другие сопутствующие сведения были получены как собственными польскими источниками, так и французской агентурой[323].

Начавшаяся 1 сентября 1939 года война круто изменила жизнь капитана Незбжицкого. В условиях катастрофических поражений польских вооруженных сил функции начальника реферата «Восток» стали чисто номинальными, и 5 сентября приказом Верховного вождя генерала Рыдз-Смиглы он был снят с занимаемой должности. Но всем было ясно, что отстранение Незбжицкого от практической деятельности по руководству разведкой было вызвано его неосуществившимися прогнозами и катастрофой на Востоке. Но, несмотря на прошлые ошибки, потенциал опытного и знающего офицера нужно было использовать в новых условиях. Тот же Верховный вождь направил Незбжицкого в Бухарест для организации новой разведывательной сети на оккупированной территории Польши. Но его планам не суждено было сбыться. По приезде в столицу Румынии Незбжицкий тяжело заболел и несколько месяцев провел в госпитале.

После выздоровления и официальной передачи дел своему преемнику он отправился в Париж, где окунулся в привычный мир политических интриг, вызванных борьбой за власть между «пилсудчиками» и их оппонентами из лагеря оппозиции. Как известно, победа досталась генералу Сикорскому, который планомерно приступил к «зачистке» политической сцены, нещадно избавляясь от противников, группировавшихся вокруг генерала Стефана Дамб-Бернацкого.

Во Франции Незбжицкий еще некоторое время находился «на плаву», но его участие в распространении среди польских офицеров похищенных у генерала Сикорского стенограмм его переговоров со Сталиным поставило на его дальнейшей карьере жирный крест. Интриги Незбжицкого в Париже и Лондоне привели к тому, что за попытку установить конспиративную связь с арестованным к тому времени генералом Дамб-Бернацким он был даже на короткое время арестован англичанами[324].

При таких драматических обстоятельствах осуществились планы Незбжицкого по уходу из разведки. Он был назначен редактором «Польской Збройны», а несколько позже — преподавателем в одной из специализированных школ, готовившей сотрудников разведки.

Звезда аса польской разведки на профессиональном поприще капитана Ежи Антония Незбжицкого закатилась навсегда. Новое польское руководство и слышать ничего не хотело о нем, не говоря уже о том, чтобы назначить на должность, соответствующую его опыту и знаниям.

Последний раз имя Незбжицкого громко прозвучало в середине 1943 года, когда он вместе с другим офицером разведки майором Тадеушем Новиньским выступил с обвинениями в работе на германскую разведку известного уже нам майора Жихоня. Начало этой интриги восходит еще к марту 1939 года, когда Незбжицкий первый раз доложил подполковнику Тадеушу Скиндеру о своих подозрениях в отношении Жихоня. Скиндер позже говорил, что он, считая обвинения Незбжицкого безосновательными и вызванными обыкновенной человеческой ревностью, не придал им ровно никакого значения.

В 1940 году, уже находясь в Париже, бывший шеф реферата «Восток» повторил свои обвинения перед полковниками Тадеушем Василевским, Станиславом Гано, Леоном Миткевичем. Делу был дан законный ход, и вскоре в Морском военном суде состоялись слушания по делу Жихоня. Представший перед судом майор отмел все нападки Незбжицкого и Новиньского, тем более что обвинения носили общий и бездоказательный характер.

Так, Жихоню инкриминировалось достаточно вольное поведение в Данциге, которое было якобы вызвано его желанием, подставившись немцам в качестве кандидата на вербовку, установить с ними контакт. Поразительная схожесть материалов, передаваемых Жихонем в Центр, с документами, полученными в свое время плацувкой Сосновскоего «In.3» в Берлине, по мнению Незбжицкого, также указывала на сотрудничество обвиняемого с Абвером. Напомним, что к тому времени «вина» последнего в суде была доказана.

Еще один тезис обвинения выглядел совершенно надуманным, но указывал на наличие личных мотивов обвинителей, обусловленных завистью и ревностью к успехам Жихоня. В частности, они считали, что высокий служебный уровень германской агентуры Жихоня, в отличие от других его коллег по 2-му отделу, которые не могли «похвастаться» подобными успехами, мог свидетельствовать о вольном или невольном его участии в аферах германской контрразведки.

По результатам судебных слушаний он был полностью оправдан и выдвинул последним встречный иск о «защите чести и достоинства». Суд приговорил Незбжицкого и Новиньского к нескольким неделям ареста, признав, однако, что оба офицера имели право предъявить свои претензии и подозрения.

Несмотря на то что Жихонь по суду был полностью оправдан, он навсегда порвал с любимым занятием, перейдя на строевую офицерскую должность.

Справедливости ради нужно сказать, что не только Незбжицкий и Новиньский страдали «манией преследования». Аналогичные обвинения в адрес уже нашего героя о его якобы работе на советскую разведку высказал упоминавшийся выше Владислав Михневич, который, впрочем, кроме предполагаемой связи бывшей жены Незбжицкого с представителями ОГПУ, никаких убедительных доводов не представил[325]. Все подобные обвинения были обусловлены любимой забавой польской эмиграции по поиску виновных в трагической судьбе своей родины.

Участие Незбжицкого в делах по обвинению двух заслуженных офицеров польской разведки Сосновского и Жихоня в работе на иностранные разведки дает серьезные основания присоединиться к мнению Скиндера о том, что он в своих действиях руководствовался не интересами службы, а обычными человеческими страстями и недостатками, такими как зависть и ревность. В совокупности это дает основания некоторым польским исследователям считать, что Незбжицкий своими интригами способствовал поражению своей разведки.

Но гораздо ценнее свидетельства коллег по разведке, лично его знавших по совместной работе. Так, после войны майор Л. Садовский дал такую характеристику Незбжицкому: «Этот офицер, несомненно умный, способный и знавший как разведывательные принципы в целом, так и Советы в особенности, пользовался исключительным положением во 2-м отделе. Он располагал доверием как руководителя 2-го отдела полковника Пельчиньского, который опирался на его мнение, минуя компетентный реферат анализа, так и руководителя главного штаба, сильно поддерживался кругами Главного инспектората вооруженных сил (GISZ). Его политические и публицистические интересы выходили за служебные рамки, не говоря уже о разных дополнительных важных функциях, которые поручались ему не только в рамках 2-го отдела, но и за его пределами. Складывается такое впечатление, что он в рамках своего ведомства занимался собственной кадровой политикой. Независимо от этого Незбжицкий был связан с определенными политическими группами по линии санации или за их пределами… Можно смело утверждать, что в отделе глубокой разведки в течение нескольких предвоенных лет не было никакой попытки улучшения положения дел»[326].

После столь скандальных действий Незбжицкого, когда от него отвернулись многие бывшие товарищи, он больше никакого практического участия в разведывательной деятельности не принимал. После окончания войны Незбжицкий, как высококлассный аналитик и знаток Советского Союза, работал «консультантом» по советским делам при МИД Франции. Перебравшись в 1958 году в США, работал консультантом при библиотеке Конгресса и научным сотрудником Института Гувера при Стенфордском университете. Сотрудничал с ЦРУ. Продолжал писать.