Читать онлайн «Революция и флот. Балтийский флот в 1917–1918 гг.». Страница 39

1. Он должен быть избран не делегатским собранием, а всеобщим референдумом всех команд.

2. Все, не желающие избрания адмирала с единоличной властью, должны покинуть корабли, хотя бы для этого и пришлось сократить число кораблей (из-за некомплекта) до минимума.

3. Адмиралу должна быть предоставлена единоличная власть на основании морского устава и законоположения военного времени.

4. Право по личному усмотрению отдавать всех без исключения провинившихся лиц суду, образуемому при штабе, за провинности по службе и неисполнение приказания начальства.

5. Отмена всякого выборного начала.

6. При исполнении всех вышеуказанных условий адмирал принимает командование, но только с подъемом на всех судах Андреевского флага.

Произведенный референдум дал следующий результат: из всего состава команд численностью около 3000 человек за вручение власти адмиралу подало 2433, против – 237. Остальные или воздержались, или были за него, но с некоторыми поправками.

Когда результат референдума был сообщен адмиралу, он прибыл на «Троян», где находились все командиры, комитеты и представители команд. Поблагодарив за доверие, адмирал сказал несколько слов, без всяких ораторских приемов, но настолько сильных, что произвел на всех глубокое впечатление:

«Принимая власть на таких условиях, я, при поддержке команд, надеюсь привести суда в боеспособное состояние, но спасти флот не берусь и не могу, так как это зависит не от меня. Спасти флот можно только, имея хоть небольшие, но дисциплинированные сухопутные войска, которые могли бы защитить Новороссийск с суши в случае наступления немцев. Войск же таких нет и получить их неоткуда. Сейчас вот вы обратились ко мне и к офицерам, тем офицерам, которых вы расстреливали, унижали и оскорбляли. Офицеры эти, в количестве немногим более сотни, забыли все и, бросив все и даже свои семьи, ушли с вами, дабы спасти корабли. Вот как сильна в них любовь к России и преданность родному флоту. Так уважайте же и берегите своих офицеров. Сейчас вы сами видите, куда вас завели красные лозунги и фразы излюбленных вами революционных вождей, ваших кумиров. Наступила тяжелая минута, и ваших кумиров нет с вами. Где они?

Покинутые ими, вы вновь обращаетесь ко мне – больному, изможденному старику, и просите спасти. Должен вас еще предупредить, что против офицеров и, в частности, против меня, будет вестись агитация; уже сейчас есть среди вас подлые гады, которые начинают свое дело, но вы должны сами вырвать их из своей среды. Да здравствует наша дорогая, истерзанная, несчастная Россия! да здравствует славный Андреевский флаг!»

Ответом было могучее «ура», а когда было провозглашено: «Да здравствует командующий флотом адмирал Михаил Павлович Саблин!», – «ура» перешло в сплошные овации.

На другой день, в страстную субботу, 4 мая (нового стиля), в 8 часов утра был поднят с церемонией Андреевский флаг, и адмирал вступил в командование флотом.

В эту же ночь (на 4 мая) на берегу состоялось собрание местных большевиков совместно с другими упомянутыми выше деятелями, приехавшими из всех городов Крыма, с Островской во главе. На этом заседании было решено посеять среди команд флота панику и тем заставить их в большей части покинуть корабли, а тогда уже «ликвидировать» и командный состав. В 4 часа утра в каюту начальника Минной бригады капитана 1-го ранга Лебедева пришел матрос-анархист Кедров и доложил об этом заседании и решении, прося принять меры. Однако никаких мер принимать уже не пришлось, ибо в своем огромном большинстве команды совершенно не реагировали на агитацию, и вся работа большевиков в этом направлении свелась лишь к бегству 40 человек со всего флота и распродаже матросами лишнего обмундирования.

Население города, со страхом смотревшее на пришедший флот и ожидавшее самых тяжелых для себя испытаний, с нескрываемым удивлением увидело, что флот взял в свои руки охрану города. Ежедневно для поддержания порядка назначались две роты: одна – с кораблей, а другая – с Минной бригады; корабли взяли охрану города, а Минная бригада – Стандарта. Кроме того, флот взял несение всех караулов в городе, а по ночам отправлял патрули, которые никого не пропускали после полуночи, не исключая даже революционных властей; пароль же сообщался лишь командирам дежурных кораблей, караулам и патрулям. Все самочинные обыски, разбои, кражи и убийства, бывшие до того времени обыденным явлением в Новороссийске, сразу прекратились. Красноармейцы почти совсем исчезли из Новороссийска, перекочевав преимущественно в Екатеринодар.

Команда «Воли», узнав от одного присяжного поверенного, что в тюрьме с 4 января находится 49 пленных корниловских офицеров, ожидавших с приходом флота верной смерти, послала своих представителей в местный совдеп узнать, правда ли, что такие офицеры содержатся в тюрьме и предъявлено ли им какое-нибудь обвинение.

Совдеп, тоже возлагавший большую надежду на поддержку флота, радостно объявил, что такие офицеры действительно есть, но что пока никаких обвинений им не представлено. К удивлению совдепа, ему было заявлено, что «Воля» предлагает срочно выпустить всех этих офицеров и что, если это не будет исполнено, она примет свои меры и сама освободит всех арестованных. Совдеп в срочном порядке в ту же ночь решил освободить офицеров, и на следующий же день они были выпущены. Тогда команда «Воли» предложила желающим из них поступить на вольнонаемных началах в их команду. Шесть офицеров поступили на должности комендоров и матросов, и отношение к ним со стороны команды было самое доброжелательное; их даже не допускали до грязных работ. Параллельно с этим в командах все громче и громче стали говорить о необходимости «взять на мушку» всех приехавших из Крыма главарей большевизма. Особенно много говорилось по адресу Островской. Правда, разговоры в исполнение приведены не были; но найдись человек, который стал бы во главе этого движения, планы были бы осуществлены. К сожалению, офицерам стать во главе этого дела тогда было еще преждевременно. Тем не менее такие слухи дошли до главарей большевизма, и вся эта клика, и чуть ли не местный большевистский комитет, покинули Новороссийск и переехали в Екатеринодар, центр Кубанско-Черноморской республики.

Флот начал приводить себя в порядок и подтягиваться. Были запрещены увольнения на берег до окончания работ и занятий; выработан порядок дня, и вновь составлены и проверены все боевые расписания; во время занятий и работ не допускались митинги и собрания. Под председательством адмирала была образована комиссия из старших начальников для выработки и некоторых изменений караульного и морского уставов. Производились артиллерийские и минные учения и все тревоги.

Среди команд миноносцев началось соревнование в приведении их в порядок и исправность. Чистились и выщелачивались котлы, перебирались механизмы, весьма запущенные за время стоянки в Севастополе. Миноносцы чистились и красились от киля и до клотика, причем на некоторых из них команды не признавали даже время отдыха. Это был момент действительного оздоровления команд и заметного подъема среди них.

Только одна мысль мрачно сверлила мозг всех, особенно офицерского состава: оставят ли немцы флот в Новороссийске в покое или же поведут наступление по побережью и на этот порт, так как на Пасху немцы уже заняли Ростов. Боялись также десанта на Тамань из Керчи. Ввиду этого, адмиралом был образован штаб из находящихся в Новороссийске офицеров с начальником штаба капитаном 1-го ранга Лебединским во главе, который наметил план сухопутной обороны. Было приступлено к рытью батарей, на которые решили поставить часть судовых орудий. Начальником сухопутной обороны был назначен артиллерийский генерал Тарачков. Кроме того, адмирал телеграфировал в Москву Совнаркому о присылке с севера орудий и снарядов, а также хоть двух полков. Конечно, на это требование адмирал не получил ответа. С первых дней прихода к адмиралу явился командующий советскими войсками на Северном Кавказе некто Автономов (казачий офицер). Он предложил адмиралу свои войска, которых рассчитывал мобилизовать 20 тысяч. Адмирал мало верил в помощь подобных войск, но тем не менее пользовался сведениями автономовской разведки. По всему побережью и особенно на берегу Керченского пролива была налажена морская Служба связи; в Крым и Севастополь посланы агенты. Против возможной высадки неприятеля на Тамань и где-нибудь под Новороссийском были тоже приняты соответствующие меры, и один дивизион миноносцев, преимущественно 2-й, так как у него было больше нефти, постоянно стоял на втором положении.

Через неделю по приходе флота в Новороссийск адмирал Саблин получил от фельдмаршала Эйхгорна телеграмму следующего содержания: «Новороссийск. Генералу Саблину. Суда бывшего Черноморского флота, находящиеся в настоящее время в Новороссийске, не раз нарушали Брест-Литовский мирный договор и принимали участие в борьбе против германских войск на Украине. Поэтому никакие дальнейшие переговоры немыслимы до тех пор, пока суда не вернутся в Севастополь. Если это условие не будет исполнено, то германское верховное командование на востоке будет считать себя вынужденным продолжить наступление по побережью. Подписал Эйхгорн». В ответ на это адмиралом Саблиным была послана следующая телеграмма: «Киев. Главнокомандующему германскими войсками на Востоке. Сообщаю, что Черноморский флот, стоящий в Новороссийске и находящийся под моим единоличным командованием, плавает под русским военным флагом. Суда флота мирный договор не нарушали и никогда не принимали участия в борьбе против германских войск на Украине. Прошу прислать более конкретные данные по этому поводу, иначе принужден считать Ваши обвинения голословными. Вместе с тем, если Вы найдете полезным, прошу меня уведомить о времени и порте, куда я мог бы послать на миноносце своих представителей для переговоров и восстановления истины с Вашими представителями. Подписал адмирал Саблин». Надо заметить, что, по имевшимся тогда сведениям в штабе флота, немцы считали суда в Новороссийске лишь хорошо организованной бандой. На свою телеграмму адмирал не получил никакого ответа. После обмена этими телеграммами немцы стали заметно следить за Новороссийском. Ежедневно, по утрам, над городом и флотом стал летать германский аэроплан, который с каждым днем снижался все больше и больше и наконец стал летать, почти задевая клотики наших судов. Параллельно с этим, на высоте Суджукской косы, ежедневно начала появляться большая германская подлодка, державшаяся с утра и до вечера в надводном состоянии в 50–55 кабельтовых от Новороссийска. Характер этих наблюдений со стороны германцев был явно издевательский, в особенности если принять во внимание запрещение адмирала открывать в таких случаях по неприятелю огонь. Но иначе поступить адмирал и не мог, так как действия немцев носили провокационный характер и они только вызывали нас первыми открыть огонь. Под влиянием этого личный состав нервничал и все больше и больше становился удрученным. Наконец адмирал послал радио фельдмаршалу Эйхгорну, в котором заявил, что германские начальники отдельных частей, видимо, не понимают условий Брестского мира, так как на днях германская подлодка обстреляла наш быстроходный катер, шедший в Анапу с почтой. Ежедневные появления аэро– и гидропланов носят враждебный характер и вызывают сильное озлобление даже среди мирного населения. При повторении подобных случаев по ним может быть открыт огонь частными, безответственными лицами, за которых флот и адмирал отвечать не могут. Кроме того, адмирал объявлял, что у Новороссийского порта и Кавказского побережья имеются минные заграждения и просил, во избежание несчастных случаев, отдать приказание всем германским и союзным с ними судам не приближаться к нашим берегам ближе 10 миль, или, в крайнем случае, просить лоцманов, каковые имеются в штабе адмирала. На эти телеграммы тоже никакого ответа не последовало, но подлодки стали держаться менее вызывающе, а гидропланы, если и прилетали, то держались на очень большой высоте.