Читать онлайн «Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов». Страница 50

Антибольшевизм Гитлера и антибольшевизм демократий – что сильнее: силы отталкивания или притяжения? Антисемитизм нацистов мешал. Но какие-то тропки не заросли наглухо? Гитлер посматривал на Мадагаскар как замену будущему Освенциму, англичане не сразу решились, что лучше – Палестина или Кения. Близость не просто географическая.

Не исключено, что с исчезновением Советского Союза покров секретности и тут начнет, подобно леднику, отступать, обнажатся специальные каналы и контакты, связи политического уровня: Белый дом – Даунинг-стрит, 10, госдепартамент – Форин офис. Если в России изучается вопрос о реабилитации лидеров белогвардейского движения 1918–1922 годов, то нет резонов продолжать таить, что думали и делали в этом плане США и Англия в 1941–1942 годах.

До сих пор, наверное, сдерживали форма и тональность «теневой политики» демократий, способные дать обильный материал для дискуссий, что поколеблют и даже подточат стандартные версии полуофициальной историографии. Репутацию официальных лиц и правительств на Западе мало украсит, если подтвердится, что до сентября-октября 1941 года Вашингтон и Лондон больше занимали не организация помощи СССР, а раздумья, по какому разряду справить его отпевание. В определенном смысле официальная и теневая политика походили на несовместимые во времени и пространстве линии, значение чего не нуждается в особых комментариях.

Короче, Сталин имел достаточно резонов принять формулы «Советская Россия» и «русские», дезидеологизировать до предела отношения между СССР и западными державами. Ему было не до упреков, поджимали другие заботы. Ради дела поступались формальным протоколом. И как оказалось, навязанная советской стороне «хитрость» не пошла ей во вред.

Понятно, и до 22 июня в США действовали политики, которые трезво оценивали причины, побудившие советское руководство поставить подпись под пактом о ненападении 1939 года, осуществлять по примеру западных держав меры для укрепления своих рубежей, извлечь экономические плюсы из сотрудничества с Германией. С началом же развязанного нацистами «русского похода» и на многих других снизошло озарение: оказывается, СССР никогда «серьезно не угрожал» интересам и укладу жизни в Соединенных Штатах, вопреки стараниям реакционеров доказать обратное и трескотне правой прессы, кричавшей на всех перекрестках «Караул!».

В меморандуме, написанном для Г. Гопкинса (июль 1941 года), Дж. Дэвис (бывший посол США в Москве) подчеркивал, насколько «важно» убедить Сталина, что «он не таскает каштаны из огня для союзников, которые… будут такими же врагами в случае их победы. Извлекши урок из своих прежних ошибок, Черчилль и Иден, по-видимому, поняли это и обещали России поддержку „всеми силами“. Я не забываю о том, что в нашей стране есть значительные группы людей, ненавидящих Советы до такой степени, что они желают победы Гитлера над Россией… Попыткам Гитлера (вынудить Москву на сепаратный мир) может быть дан хороший отпор, если Сталин получит какие-то заверения в том, что, невзирая на идеологические разногласия, наше правительство бескорыстно и без предубеждения желает помочь ему разгромить Гитлера… Следовало бы сообщить непосредственно Сталину, что наша историческая политика дружелюбия к России не предана забвению»[406].

«В это время, – отмечает американский исследователь Шервуд, – Рузвельт верил в политику „поспешать медленно“. Черчилль сказал свое слово, и не могло быть сомнения, что Рузвельт поддерживает его»[407]. Сомнения оставались. И все-таки мы недооценили бы президента, если бы обрекли его в нашем повествовании на инертность. Рузвельт действовал.

11 июля 1941 года решением главы администрации ответственность за осуществление поставок в СССР была возложена на подразделение администрации, ведавшее ленд-лизом. Первые поставки оформлялись по каналам ленд-лиза, хотя и не на его условиях оплаты. Такая технология приучения общественного мнения и конгресса к возможности включения Советского Союза в число пользователей «арсеналом демократии» являлась, видимо, наилучшей. 7 ноября 1941 года Рузвельт президентской директивой объявил Стеттиниусу решение считать оборону СССР жизненно важной для обороны Соединенных Штатов и распространить на советскую сторону положения закона о ленд-лизе[408]. Рузвельт не мелочился при рассмотрении советских заявок на поставки американских материалов и оружия и обязывал подчиненных добросовестно выполнять (в конце 1941 – первой половине 1942 года) данные Москве обещания.

Тем сдержаннее и скупее, однако, держал себя глава администрации в делах политических. Он уклонялся от согласования стратегических целей и проектов послевоенного устройства с англичанами. У него начисто отсутствовало желание обсуждать подобные темы с Москвой. Президент недоверчиво отнесся к советско-английским контактам, в ходе которых по нашей инициативе рассматривалось соглашение о совместных действиях в войне против Германии (подписано 12 июля 1941 года). США потребовали от англичан заверения, что договоренность с СССР не будет содержать никаких секретных положений, неизвестных Вашингтону, а сам документ не примет форму договора[409].

Нет сведений о реакции президента на оценку, данную соглашению Черчиллем в палате общин 15 июля: «Оно является, безусловно, союзом, и русский народ теперь наш союзник»[410]. В чем-то такое толкование опережало эволюцию Рузвельта. Отправляя 13 июля Г. Гопкинса на встречу с британским премьером, он дал своему посланцу инструкцию: «Экономические или территориальные сделки – НЕТ… Никаких переговоров о войне»[411]. Представители администрации отметали любые намеки, делавшиеся по временам с британской стороны, на желательность в интересах военного сотрудничества признания западных границ СССР по состоянию на 22 июня 1941 года. Американцы будут долго держаться тут жесткой линии с целью нажима на Советский Союз в интересовавших Вашингтон областях.

В целом президент предпочитал оставлять в 1941 году страницы книги будущего неисписанными. Несколько общих дорожных знаков казались достаточными для придания движению союзников более или менее сходного маршрута. Конкретику относили на потом, когда прояснится расстановка сил и, даст Господь, США освоятся с функциями вершителей судеб цивилизации. Сие касалось не одного Советского Союза, существование которого в 1941 году ставилось под жирный знак вопроса и распад которого сам по себе вызвал бы коренной передел политической и социальной карты мира. Вашингтон не особо жаловал Англию, а Францию презирал.

Какое-то просветление государственных умов в США забрезжило после поездки в Москву Г. Гопкинса и его продолжительных бесед с советскими руководителями. На встрече со Сталиным 30 июля в центр диалога выдвинулись коренные проблемы международного сотрудничества. Глава советского правительства делал акцент на необходимости «минимума джентльменства», соблюдения святости подписанных договоров, регулирующих отношения государств, без чего мирное сосуществование невозможно. Гопкинс выделял готовность Рузвельта предоставить СССР всяческую помощь без каких-либо оговорок[412].

Самый важный, на взгляд американцев, разговор состоялся 31 июля. Сталин проанализировал положение на фронте, сопоставил сильные и слабые места борющихся сторон, дал сравнительные характеристики советской и немецкой военной технике. Согласно отчету Гопкинса, советский руководитель выразил уверенность в том, что в зимние месяцы фронт будет проходить под Москвой, Киевом и Ленинградом, вероятно, не далее чем в стах километрах от той линии, где он обозначился на тот момент. Сталин высказывал настойчивое пожелание, чтобы англичане как можно скорее послали тяжелые самолеты вместе с экипажами для удара с советских баз по румынским нефтепромыслам. В той же беседе была проявлена готовность принять на любом секторе советско-германского фронта войска США целиком под американским командованием.

Гопкинс, понятно, усомнился в том, что его администрация откликнется на приглашение направить американские войска в СССР. «Как мне известно, – заявил Гопкинс, – наше правительство и, как я полагаю, английское правительство не захотят посылать тяжелое вооружение, к примеру танки, самолеты, зенитные орудия, на русский фронт до тех пор, пока между нашими тремя правительствами не состоится совещание с целью исчерпывающего совместного изучения относительных стратегических интересов каждого фронта, а также интересов каждой из наших стран». В отчете президенту Гопкинс подчеркивал: «Я считаю чрезвычайно неразумным проводить (это) совещание, пока ее (битвы) исход неизвестен. На этом строилось мое предложение, чтобы совещание созывалось возможно позднее (не раньше 1 и не позже 15 октября). Тогда мы знали бы, будет ли существовать какой-нибудь фронт, а также где приблизительно пройдет линия фронта в предстоящие зимние месяцы»[413].