Читать онлайн «Непридуманная история Второй мировой». Страница 33

Деревенщик Гитлер не любил город, относясь к нему с подозрением. Потому что город, который, собственно, и есть производитель цивилизации как таковой, представляется традиционному патриархальному сознанию великим разрушителем. Гитлер так и писал об этом в своей установочной вещи «Майн кампф»:

«Бурный рост народонаселения в нашем государстве выдвигал уже до начала войны проблему достаточного пропитания Германии и ставил эту проблему в центре всех наших политических и экономических задач… Наш отказ от политики завоевания новых земель в Европе и избранная нами вместо этого безумная политика так называемого мирного экономического завоевания земли неизбежно должны были привести к вредной политике безграничной индустриализации. Первым и очень тяжким последствием этой политики было вызванное ею ослабление крестьянства. В той самой мере, в какой таяло крестьянское сословие, в этой же мере неудержимо возрастала численность городского пролетариата. В конце концов утеряно было всякое равновесие.

К этому прибавился рост неравенства — резкая разница между богатством и бедностью. Нищета и изобилие жили теперь в такой непосредственной близости друг к другу, что результаты неизбежно должны были быть печальные. Нужда и частая безработица начали играть человеком, усиливая недовольство и озлобление в рядах бедняков. Результатом всего этого было усиление политического раскола между классами. (Здесь Гитлер рассуждает, как классический марксист! Во времена его юности марксизм был самым модным течением мысли и избегнуть его влияния будущий фюрер немецкой нации не мог. Отсюда и название его партии — «социалистическая». — А.Н.) Несмотря на то, что страна переживала эпоху экономического расцвета, недовольство кругом становилось все больше и глубже. В конце концов, всюду утвердилось убеждение, что «долго так продолжаться не может». (А это уже не совсем марксизм. Здесь хочу обратить ваше внимание на то, на что указывал еще в книге «Апгрейд обезьяны» — социальные революции происходят после бурного экономического роста, а не из-за обнищания масс. Мать революций — зависть, а не страдания. — А.Н.)

Еще гораздо хуже были другие симптомы, тоже вытекавшие из того, что экономическому фактору было придано чрезмерное значение. Поскольку хозяйство становилось владыкой государства, деньги неизбежно становились главным божеством, перед которым все и вся падало ниц. Старые небесные боги все больше сдавались в архив; теперь фимиам воскурялся только единому богу — маммоне…

Власть денег была, увы, санкционирована и той инстанцией, которая, казалось бы, больше всех должна была восстать против нее: его величество германский император стал втягивать в орбиту финансового капитала также высшее дворянство. Было ясно, что раз ставши на этот путь, военная аристократия в кратчайший срок должна будет отступить на задний план перед финансовой аристократией. Денежные операции удаются легче, нежели военные операции на полях битвы. (Сталин деньги тоже, пардон за каламбур, ни в грош ни ставил. Он тоже больше доверял оружию, то есть опирался на насилие и войну. — А.Н.)

…Отделение собственности от труда принимало самые острые формы. Теперь праздник был на улице биржи. Биржевики торжествовали свою победу и медленно, но неуклонно забирали в свои руки всю жизнь страны, все дело контроля над судьбами нации. Уже до начала мировой войны через посредство акционерных обществ все германское хозяйство все более подпадало под контроль интернационального капитала. (Глобализация начинала проклевываться из зернышка капитализма уже тогда. И Гитлер в этом смысле был первым антиглобалистом. — А.Н.)

…Насколько чрезмерное значение стали придавать у нас фактору экономики и насколько въелся этот предрассудок в сознание немецкого народа, можно судить хотя бы по тому, что и по окончании мировой войны господин Стиннес, один из самых выдающихся представителей немецкой промышленности и торговли, смог выступить с открытым заявлением, что спасти Германию может-де только одна экономика как таковая. Это вздор. [нужно] решительно бороться против той ошибочной мысли, будто судьбы народа и государства зависят не от вечных идеальных ценностей, а от факторов экономики».

Гитлер, как видите, был почвенник. И, соответственно, большой радетель за вечные идеальные ценности. И потому резко против ценностей относительных, то есть денег.

Деревенщик Сталин тоже находился под воздействием магии пространств, под впечатлением родины как территории: страна великая, если она большая!

А между тем земля к тому времени уже переставала быть главной ценностью. Уже на первый план начинали выходить мозги и технологии, а эти два деревенских мальчика все играли в ножички, отрезая по кусочку земли друг у друга. Экстенсивно-примитивное понимание величия как величины было присуще обоим провинциальным диктаторам. И оба усиленно выполняли свою имперскую миссию по захвату территорий.

…В конце бурного XIX века в результате турецкой войны Россия «недополучила» Болгарию, которую освободила от турок. Она недополучила проливы и Константинополь, который уже маячил перед ней в пределах шаговой доступности. Но взять город не позволило давление Европы вообще и Англии в частности. Это они своими угрозами отняли у России победу над Турцией. Из-за них царь Александр II запретил брать Стамбул. А яблоко было зрелым и само могло упасть в наши руки. Англия помешала. Европа помешала. Отняли победу!

А если бы не это, Болгария, Сербия, Македония и Черногория были бы по существу нашими. Российскими. Как и Царь-град. И вожделенные проливы. Вы, западные господа, часто уничижительно обзываете Россию Византией? Вот мы и восстановили бы Византию! То есть практически Восточную Римскую империю. Стали бы ею! И вышли бы к Адриатике, то есть к самым границам Западной Римской империи. Отсель грозить мы будем шведу!

А там и Греция созрела бы. В православной Греции и сегодня Стамбул во всех газетах именуют Константинополем. А как бы обрадовались наши братья по вере, если бы Стамбул на самом деле стал тогда Константинополем! Как ликовали бы русские монахи в Афоне!.. А у Греции, кстати, очень много стратегических островов в Средиземном море, которые России очень бы не помешали. Тот же Кипр, например. Но в результате остров достался англичанам. Жаль, жаль…

Обидно. Ужо припомним мы это Европе! А кто «мы»? Действительно, не все русские люди могут это припомнить. А только те, кто историю хорошо знает. И кто лично является продолжателем этой истории. Ее живой персонификацией. Лицом, эту историю делающим.

…Ну а XX век начался для России совсем плохо! Россия потеряла Польшу, Финляндию, Эстонию, Литву, Латвию. Буковина и Бессарабия отошли Румынии. В русско-японскую мы потеряли еще и половину Сахалина, некоторые острова Курильской гряды. Причем в состав ушедшей в свободное плавание Финляндии вошел изрядный кусок, который раньше принадлежал России — Карелия, Выборг, Приозерск…

В общем, после революции и Первой мировой войны Россия была сильно обижена. Территориально.

Товарищ Сталин Буковину и Бессарабию у Румынии отнял. Эстонию, Латвию и Литву товарищ Сталин захватил… Сахалин с островами у японцев после войны тоже отобрал. И даже чуток лишнего прихватил по мелочи… Чуть ранее, под самый конец войны Сталин, вдобавок ко всем прошлым приобретениям, аннексировал (ввел в состав РСФСР) Туву. Это было сделать легко: Тува и до присоединения была фактически советской марионеткой, но формально она все же числилась независимым государством, как, например, Монголия, которую Сталин прихватить не успел (о причинах в Приложении). Кроме Тувы, Сталин аннексировал еще Восточную Пруссию. Помню, когда я был школьником, задавался вопросом: отчего вдруг Сталин решил присоединить Восточную Пруссию? Как вообще в голову такое могло прийти — взять и присоединить к России кусок территории, который с Россией даже не граничит!? Почему? А вот почему… В 1758 году русские войска взяли штурмом Кенигсберг, и предшественница Сталина на троне — царица Елизавета Петровна подписала Манифест о присоединении Восточной Пруссии к России. Так что «чужого» Сталин не брал, только «свое», то есть когда-то принадлежавшее трону.

Финляндия тоже когда-то принадлежала русскому царю. Поэтому Сталин у Финляндии сначала оторвал тот кусок, который был российским со времен Петра I. Потом заявил, что претендует и на остальное. А также имеет виды на Болгарию и черноморские проливы.

А вот вся Польша Сталину не досталась, как мы знаем. Пришлось ее делить с Гитлером. Как это получилось? Да очень просто!

После Первой мировой войны Германия тоже была сильно обижена. Территориально. У нее много чего отобрали в соответствии с Версальским договором. Отобрали Эльзас и отдали Франции. Данциг отобрали и отдали Польше. Силезию — Чехословакии и той же Польше. В общем, покромсали.