Читать онлайн «Очерки истории российской внешней разведки. Том 2». Страница 38

О братьях-убийцах Теодора Нетте — чуть позже. Они были лишь исполнителями террористического акта. А его организаторами…

За несколько дней до трагических событий в экспрессе «Москва-Рига» на стол оперативного дежурного ИНО ОГПУ легла срочная телеграмма из Берлина: «Ввиду усиливающихся здесь слухов о готовящемся на территории Германии нападении на дипкурьеров, отправляющихся в Москву, посылаем с ними до границы усиленную охрану. Примите соответствующие меры для диппочты из Москвы».

В Москве на Лубянке «сигнал опасности» был воспринят очень серьезно. В столицы ряда европейских государств по линии внешней разведки ушли соответствующие директивные указания: «С сегодняшнего дня очередной дипломатической почты не отправляем и просим Вас очередную почту в Москву не направлять впредь до особого распоряжения».

Эта телеграмма-указание была первым сохранившимся до наших дней документом, который открыл «Дело оперативной переписки» внешней разведки России под кодовым названием «Почта». Шли дни, недели, и дело «Почта» из тоненькой брошюрки постепенно превращалось в солидный том. Дипкурьера Нетте всенародно похоронили, воздали должное его товарищу, заклеймили организаторов убийства из империалистического лагеря и, казалось бы, вопрос закрыли. Но это было не так. Вопросами расследования преступления вплотную занялась внешняя разведка.

На экстренном оперативном совещании в день нападения на дипкурьеров начальник ИНО М. Трилиссер зачитал текст известной уже читателю телеграммы из Берлина и попросил выяснить через агентуру и доверительные связи подробности об организаторах убийства. При этом он указал, что братья Габриловичи, беспечные отпрыски богатых родителей, вряд ли представляли себе, в кого они стреляли. Им, очевидно, просто приказали добыть любыми средствами кожаные вализы, которые якобы были набиты деньгами. «Что же касается организаторов покушения, то тут дело куда сложнее, — сказал начальник ИНО. — Подождем ответов из резидентур», — завершил совещание М. Трилиссер.

И ответы не заставили себя ждать.

Из Берлина 7 февраля 1926 г.: «При получении в Берлине первых сведений о нападении на советских дипкурьеров в морской отдел Военного министерства пришли два возбужденных морских офицера. Подозреваем связь морского отдела с нападением».

Из Берлина 9 февраля 1926 г.: «Морской отдел знал о нападении заранее. Английское посольство помогло».

Из Берлина 11 февраля 1926 г.: «Источник из Военного министерства сообщает, что английский военный атташе в Риге Ллойд совместно с немецким морским офицером Гаазе[22] три месяца готовили план нападения на русских дипкурьеров. Операция финансируется Ллойдом».

Из Берлина 12 февраля 1926 г.: «В Министерстве внутренних дел уверены, что за нападением на советских курьеров стоят английские интересы. Уже продолжительное время в МВД имелась информация о том, что определенные круги рейхсвера и морского ведомства поддерживают связи с английскими представителями по этому вопросу…»

Телеграммы из резидентур в Прибалтике косвенно подтвердили контакты братьев Габриловичей с иностранными спецслужбами, но не более того.

Из Каунаса: «По информации надежного источника в руководстве политической полиции Литвы, имеются убедительные данные о том, что нападение на советских дипкурьеров не носило уголовного характера, как это пытались представить следователи криминальной полиции Латвии. Братья Габриловичи, будучи заядлыми охотниками, постоянно проводили время в компании руководителей латвийской полиции, куда они и собирались поступить на службу. Среди охотников было также много иностранных граждан, с которыми братья имели тесные дружеские отношения».

Казалось, что потоку сообщений об организации покушения на советских дипкурьеров не будет конца, и все они в той или иной степени повторяли или перекрывали уже имевшуюся в ИНО разведывательную информацию, пришедшую сразу после трагедии в экспрессе «Москва-Рига». В этом потоке не было только одного — стопроцентного доказательства участия в заговоре английских и германских спецслужб. Начальник ИНО предпринял последнюю попытку прояснить ситуацию. Он направил в Берлин письмо резиденту и попросил по возможности дотошнее «покопаться» в этом деле. И вдруг — неожиданный успех. Берлинская резидентура раздобыла личное письмо одного из заговорщиков (Ллойда) другому (Гаазе) от 14 января 1926 г., то есть датированное тремя неделями ранее нападения на советских дипкурьеров. Вот выдержка из этого письма, которая, пожалуй, все расставляет по своим местам:

«Рекомендованные вами два охотника произвели на меня очень хорошее впечатление, — пишет Ллойд компаньону Гаазе. — Не считаю целесообразным посвящать этих людей в мои планы и пока что инструктировал их набрать еще кое-кого в помощь в моем охотничьем матче[23]. Я серьезно рассчитываю, что мои большие надежды, вложенные в эту экспедицию, оправдают себя полностью».

Англо-германская «экспедиция», тем не менее, окончилась провалом. Иоганн Махмасталь не отдал дипломатические вализы. В Риге на вокзале, истекая кровью, он отказался от госпитализации, охраняя советскую диппочту. Прибывшему на вокзал представителю советского посольства он почту не отдал, заявив, что будет охранять ее до тех пор, пока не явится кто-нибудь из советских дипломатов, кого он лично знает. Вскоре прибыл знакомый Иоганну генеральный консул, получил почту, и только тогда Махмасталь допустил к себе врачей.

Руководитель ИНО прекрасно понимал, что преступление, совершенное против дипкурьеров, имеет явно политическую окраску и что правительство в Москве ждет квалифицированной оценки происшествия со стороны разведки. И такая оценка была дана. Проанализировав всю полученную информацию, М. Трилиссер сообщил в правительство: «Можно считать инициативу и организующую роль английской разведки (Ллойд) в деле нападения на советских курьеров твердо установленными. Подготовка велась одновременно и в Германии, и Прибалтийских государствах…»

Шли дни, а правительственных решений на высшем уровне, увы, не поступало. Советская сторона была более заинтересована в нормализации своих экономических и политических отношений с западными государствами, чем в усилении напряженности. И поэтому дело «Почта» с письменного стола начальника разведки перекочевало в архив.

Среди пестрой массы белоэмигрантов встречались поистине незаурядные личности, для которых судьба родины была неотделима от их собственной судьбы.

В ряде очерков читатель познакомится с некоторыми из них — добровольными помощниками службы внешней разведки, сыгравшими заметную роль в ее истории.

После Октябрьской революции в России произошел ряд вооруженных выступлений против новой власти. Людей, которые брали тогда в руки оружие, называли по-разному: «мятежниками», «бунтовщиками», «бандитами», «борцами за свободу» — в зависимости отличного отношения к власти Советов. Случалось и такое, что «бандит» и «борец» нередко сочетались в одном и том же лице. К числу наиболее противоречивых фигур принадлежал и один из вождей Кронштадтского мятежа, вспыхнувшего 1 марта 1921 г., Степан Петриченко.

Степан Максимович родился в 1892 году в семье малоземельного крестьянина Жиздринского уезда Калужской губернии. Когда ему исполнилось два года, отец с семьей переехал в Запорожье, стал работать на металлургическом заводе. Окончив двухклассное городское училище, четырнадцати лет от роду на тот же завод поступил и Степан. Работал металлистом, а в 1913 году ушел на военно-морскую службу. «Во время войны, — вспоминал он впоследствии, — от души кричал «Ура!» на всяких смотрах и парадах в честь побед российского оружия и сильно болел душой при поражениях. Ни в каких партиях не состоял, хотя после победы Октября всеми силами поддерживал укрепление советского строя».

Первые сомнения в правильности большевистской политики возникли у Степана Петриченко в 1918 году. По поводу Брестского мира он высказывался отрицательно. Выступал против ухода России из Финляндии, Литвы, Латвии, Эстонии, возмущался передачей Черноморского флота Германии. Командование линкора «Петропавловск» поспешило избавиться от Петриченко и демобилизовало «оппозиционера». Тогда Степан по собственной воле и разумению отправился на Украину для борьбы с германским ставленником гетманом Скоро-падским. Но был в пути арестован, просидел в тюрьме три месяца и с покаянием вернулся на линкор. Чтобы как-то оправдаться и обрести доверие, записался в сочувствующие коммунистам и в этом качестве состоял до самого начала Кронштадтского восстания…

Прошло шесть лет. Теплым августовским днем 1927 года у здания советского консульства в Риге долго прохаживался в глубокой задумчивости плотный человек средних лет. Полицейский у входа в здание стал обращать на него внимание. Наконец, словно отбросив сомнения, незнакомец решительно зашагал к входу.