Читать онлайн «Практическая мудрость». Страница 26

Ситуация, с которой судья Форер столкнулась в суде Пенсильвании, предвосхитила системные изменения, затронувшие и федеральные суды. В 1984 году консерваторы, озабоченные слишком мягкими приговорами и отсутствием единообразия в таковых, вынудили Конгресс принять Закон о реформе судебной системы. В итоге в 1987 году появились Федеральные директивы по назначению наказаний. Многие судьи были не против введения фиксации принципов, которые помогли бы свести к минимуму несоразмерность при назначении наказаний. Но Директивы оказались формализованными правовыми нормами, которым судьи обязаны были следовать в принудительном порядке, в сочетании с другими новыми законами, определяющими минимальные сроки наказания за те или иные преступления. Судьям вменялось в обязанность использовать систему «координатной решетки»: тяжесть совершенного преступления отмечалась на одной оси, криминальное прошлое обвиняемого – на другой, и система, на основании введенных данных, определяла конкретную меру наказания. Данные при этом измерялись количественно: вес изъятых наркотиков, стоимость украденных товаров или количество совершенных в прошлом преступлений.

Чему в системе уделялось мало внимания (или не уделялось вообще) – так это интерпретации конкретного контекста или мотивов, психологическому или медицинскому состоянию обвиняемого, социально-экономической подоплеке совершенного преступления. Система была нацелена на устранение вмешательства судьи в определение соразмерности наказания – ключевой задачи судьи, проявляющего мудрость и стремящегося назначить наказание, соответствующее преступлению. Система могла препятствовать вынесению вердиктов, в которых соблюдался бы баланс главных целей правосудия – возмездия, реабилитации и сдерживания. Директивы отдавали приоритет единообразию, а не балансу, и главной целью правосудия делали возмездие. Рассуждения о соразмерности и балансе уступали место числовым характеристикам преступления и соответствующим нормативам назначения наказания, которые следовало соблюдать как можно точнее.

Следствием этой системной атаки на право принимать самостоятельные решения явилось не только вытеснение опытных судей (таких, как подавшая ранее в отставку Луиза Форер, и многих других)[70], но и утрата остальными судьями желания действовать при вынесении вердиктов мудро и взвешенно. К 2006 году почти 90 % судейского состава на уровне федеральных округов представляли судьи, приступившие к работе в эпоху действия Директив. Их единственный опыт – жесткое применение заранее заданных норм и правил.

Говоря о влиянии этих изменений на судебную практику и опыт, судья Бостонского федерального окружного суда Нэнси Гертнер с тревогой отмечала рост числа судей, которым не хватает уверенности или компетентности для того, чтобы выносить приговоры, сообразуясь со всеми обстоятельствами дела, и быть экспертами в соразмерности наказания совершенному преступлению. Гертнер рассказала об одном федеральном судье, который строго придерживался Федеральных директив именно потому, что они освободили его от необходимости размышлять и сомневаться. «Некоторые, возможно, наделены мудростью Соломона, чтобы понять, как выбрать из всех возможных вариантов наказания именно справедливое, а я – нет, – признавался судья, принявший Директивы с воодушевлением. – Они подробны и, полагаю, учитывают все факторы, уравновесить которые не хватает моей компетенции, – наказание, сдерживание, реабилитацию, вред, опасность для общества, раскаяние. Все уже встроено в эту машину, и, чтобы она работала, мне остается только повернуть ключ»[71]. Исчерпывающее описание системы, которая заставляет действовать механически и не только вытесняет мудрых практиков из профессии, но и самой практике отказывает в необходимости поступать мудро.

Борьба с правом судей принимать самостоятельные решения, скрытая под видом стремления унифицировать систему наказаний, имела и еще один аспект. Новые законы не столько устранили «собственное усмотрение», сколько передали его из рук судей в руки прокуроров. Именно их формулировка обвинительного заключения стала определять окончательный приговор, установленный правилами применения обязательного минимального наказания, – и этот момент оказался судьям не подконтролен. Кроме того, угроза применения «минимумов» увеличила влияние прокуроров на заключение сделок о признании вины. Если ответчик не признает себя виновным и не идет на сделку, ему предстоит судебное разбирательство. И тогда – в случае проигрыша – жесткий, часто драконовский «обязательный минимум» ответчику гарантирован. Почему? Потому что интересы прокуроров заключаются не в установлении соразмерности преступления, обстоятельств и наказания, а в том, чтобы вынести приговор. В идеале – без длительных и дорогостоящих судебных процессов.

«Предоставление прокурорам такой бесконтрольной власти опасно, – говорит Патриция Уолд, бывший главный судья Апелляционного суда в Вашингтоне, округ Колумбия. – Оно нарушает баланс между сторонами состязательного процесса и лишает обвиняемых возможности добиваться беспристрастного решения в столь важном для них вопросе, как назначения наказания»[72]. А профессор юридического факультета Йельского университета Кейт Стит[73], подробно исследовавшая последствия введения Директив, убеждена: «Результатом введения новых законов стало развитие у судей малодушного страха перед формированием собственного мнения[74] – что окончательно развязало руки прокурорам».

Усилия, предпринятые Конгрессом в восьмидесятые годы и фактически лишившие судей возможности судить, столкнулись с жестким протестом со стороны многих судей и адвокатов[75]. После утверждения Директив в 1987 году судьи зачастую действовали подобно судье Форер, бросая вызов закону в залах судебных заседаний. В 1988 году 179 судей окружных судов объявили «Директивы для определения меры наказания» антиконституционными. Но в январе 1989 года Верховный суд в своем решении по делу «Мистретт против Соединенных Штатов»[76] подтвердил конституционность этих Директив. Однако битва за свободу действий судей продолжалась. Некоторые из них все еще пытались при вынесении вердиктов практиковать соразмерность наказания по своему усмотрению, используя Директивы лишь в качестве общего руководства, – несмотря на то что действовать таким образом было запрещено[77]. Противостояние вышло за пределы судебных залов, когда объединения судей и адвокатов потребовали от Конгресса пересмотра новой системы. Федеральные судьи всех двенадцати апелляционных судов публично выступили против обязательных минимальных сроков, и так же поступила Ассоциация американских юристов с ее более чем 400000 членов[78].

Больше десяти лет оппозиция пыталась лбом пробить стену, но к 2003 году Конгресс, приняв поправку к Закону, окончательно расправился с судейским усмотрением. Аргументация Министерства юстиции США и его консервативных сторонников в Конгрессе заключалась в том, что многие судьи просто перестали обращать внимание на Директивы[79]. Принятая поправка подавалась как необходимость противостоять попыткам судей все больше отклоняться от соблюдения установленной системы определения наказаний.

Это новое наступление на здравый смысл и мудрость, как мы увидим, обернулось для сторонников Директив пирровой победой, поскольку в итоге привело к изменению позиции Верховного суда.

Проблема, с которой сталкиваются судьи, не в избыточности правил как таковых. Правовая система состоит из правил, и задача судьи – помочь интерпретировать эти правила в конкретных ситуациях. Но судья не в состоянии решить эту задачу должным образом, если его обязывают выбрать только одну из нескольких целей наказания – например, возмездие – и отказаться от уравновешивания ее с другими важными целями, такими как исправление и сдерживание. Фактически, жесткие правила вынесения приговора запрещают судье интерпретировать обстоятельства, чтобы сделать наказание соразмерным конкретному преступлению и конкретному человеку. Иными словами, судьи лишены возможности судить.

Но не только жесткие правила, подобные законам об обязательном наказании, препятствуют проявлению мудрости. Иногда полезные и разумные принципы в сочетании с лучшими намерениями могут иметь тот же эффект.

Принципы являются ценными ориентирами, и мы бы многое потеряли без них. Мы восхищаемся принципиальными людьми. Мы хотим, чтобы наши политики руководствовались принципами, а не собственными интересами. Помогали бы тем, кто оказался в тяжелом положении. Защищали бы права человека, страну и свободу слова. Все кодексы профессиональной этики строятся на здравых, гуманных принципах, которыми следует руководствоваться врачам, юристам и архитекторам. Например, уважение к мнению клиента и пациента. Милосердие. Лояльность. Доверие.