Читать онлайн «Рассуждение о начале и основании неравенства между людьми». Страница 12

Что касается до тех заключений, которые можно выводить во многих родах животных от сражений самцов окровавляющих во всякое время наши скотные дворы, или наполняющих весною леса своим воем, отнимая между собою самок, то должно начать исключением всех тех родов, в которых природа явно устроила в силе каждого к смешению обоих полов отменное сношение против нашего: таким образом, битвы петухов не составляют заключения для рода человеческого. В тех родах, в которых равномерность числа лучше наблюдена, сии сражения не иную причину имеют, как превеликую редкость в самках, в рассуждении числа самцов, или промежутки времени, в продолжении коих самка постоянно отвергает приближение самца, что сходствует с первою причиною, ибо когда каждая самка не более терпит приближение самца, как только два месяца в году, то в таком случае число самок будет как будто пятью шестыми долями меньше, но ни которой из сих двух случаев не может приложен быть к человеческому роду, в котором число женщин вообще более числа мужчин, и в котором никогда не было примечено ниже между дикими, чтоб женщины имели как в других родах урочное время к сходке. Сверх того, как между многими из сих животных весь род разгорается сим жаром вдруг; то и становится оный час ужасным от общего воспламенения, ярости, неустройства и сражения, каковой час не имеет места в человеческом роде, в котором любовь никогда не бывает по временам, и потому не можно заключить из сражений некоторых животных, для отнятия самок, якобы тоже самое случиться могло и человекам в природном состоянии, а хотя бы и возможно было произвести такое заключение: но как сии разборы не истребляют и прочих родов, то должно полагать по крайней мере, чтобы оно не пагубнее было и для нашего: и весьма вероятно чтобы оно еще меньше причинило разорения, нежели сколько производит в обществе, особливо в тех землях, где нравы еще считаются во что-нибудь, и ревность любовников, так как и мщение мужей, причиняют вседневно поединки и убийства, и еще хуже, где долг вечной верности не к иному чему служил, как только к соделанию прелюбодейств, и где самые законы предписывающие воздержность и честность, распространяют необходимо развращение, и умножают преждевременные родины.

Заключим, что шатался в лесах без всякого смысла, бессловесно, без пристанища, без войны и без союзов, безо всякой надобности в себе подобных, как безо всякого желания им причинять вред, и может быть, также безо всякого познания кого-либо из них особливо, человек дикий, будучи подвержен толь немногим страстям, и доволен только самим собою, не имел кроме чувствований и сведения свойственных сему состоянию. Он не чувствовал кроме подлинных своих надобностей, не взирал ни на что другое кроме того, что мнилось ему полезно видеть; и разумение его не более получало приращений, как его кичливость. Если по случаю сделал он какое изобретение, то он тем менее мог оное сообщить кому, что не знал и самых своих детей. Искусство пропадало вместе с вымыслителем, они не имели ни воспитания, ни приращений, поколение умножались бесполезно; и как каждой вседневно, так сказать от одной и той же, сам точки в путь пускался, то века протекали во всей грубости первых лет, так что целой род уже был древен, а человек оставался всегда младенцем.

Я распространил столь долговременно свое рассуждение о положении сего первобытного состояния, для того что имея надобность древние заблуждения и вкоренившиеся предрассудки истребить, почел я за долг ископать оное до корня, и показать в картине прямого природного состояния, сколько и самое естественное неравенство далеко от того, чтоб иметь в сем состоянии столько вещественности и действия, как утверждают наши Писатели.

И в самой вещи легко усмотреть можно, что кроме различностей разделяющих человека, многие другие почитаются за естественные, которые суть единственно причинение навыка и разных родов жизни, каковые люди приемлют в обществе. Таким образом, телосложение твердое или нежное, сила или слабость от него зависящие, приходят часто более от грубого или изнеженного способа, каковым кто был воспитан, нежели от первобытного сложения тел. Сие же самое следует и о силах разума; воспитание не только полагает разность между разумами, обученными и необученными, но еще усугубляет оную всегда и между первыми, по мере их обучения, ибо пускай когда великан и карла идут по одному пути, каждой шаг ими сделанной будет давать новое преимущество первому, но если сравнить различие пребезмерное воспитаний и разных родов жизни, каковое владычествует в разных силах состояния гражданского, с простотой и единообразием жизни скотской и дикой, в которой все питаются одною пищей, живут одинаковым образом, и творят точно одинокие дела. Тогда каждый поймет, сколько различие между людьми долженствует быть менее в состоянии природном, нежели в общественном, и сколько неравенству естественному должно усугубляться в виде человеческом по неравенству установления.

Но хотя бы природа в раздаянии своих даров употребила столько предпочтений, как некоторые утверждают, то какую выгоду самые наибольше одаренные пред прочими восприяли бы к предосуждению других в таком состоянии вещей, которое не допускало бы их ни до какого рода сношения? Где нет любви, к чему там служит красота? Что будет в разуме таким людям, которые не говорят, и в хитрости тем, которые не имеют дел? Я слышу всегда твердят, что сильные притеснят слабых: но пускай мне изъяснят, что такое значит сие слово притеснение. Одни будут повелевать с насильством, а другие станут воздыхать будучи подвержены всякому своенравию; сие-то примечаю я между нами, но не вижу как можно бы оное сказать о диких людях, которым крайне бы трудно было и растолковать что есть такое рабство и обладание. Человек может завладеть плодами, которые собрал, другой отнять дичь, которую не он убил, и пещеру, которая иному служила убежищем, но как может он дойти до того, чтобы заставить другого себе повиноваться, и какие могут быть узы зависимости между людьми ни чем не обладающими; если меня сгонит кто с одного дерева, то только перейду на другое, если меня обеспокоят на одном месте, то кто воспрепятствует мне перейти куда. Если же найдется человек толикой превосходной силы против меня и еще столь развратный, столь ленивый, и столь свирепый, чтобы меня принудить трудишься о его пропитании, и так чтобы он сам между тем пребывал в праздности, то надобно, чтобы он бдел беспрестанно, дабы не потерять меня ни на единый миг из виду своего, чтобы он держал меня связанного с крайним попечением во время своего сна, в той опасности, чтобы я от него не ушел, или бы его не убил, то есть, он должен подвергать себя самовольно труду гораздо большему против того, которого он хотел бы избежать сам, и того, которой бы он мне причинял. Сверх всего оного, если бдение его на единое мгновение ослабеет, если какой шум нечаянный заставит его отвратить голову то я сделаю шагов двадцать в лесу, оковы мои уже расторгнуты и он не увидит меня во век.

Не продолжая бесполезно сих подробностей; каждый должен видеть, что как узы рабства не от иного чего произошли, как от взаимной между людьми зависимости, и от взаимных нужд, которые их соединяют, то не возможно поработить человека, не доведя его прежде в таксе состояние, в котором бы он не мои обойтись без другого, но как сего обстоятельства не может быть в состоянии природном, то остается каждой свободным от ига, и закон сильнейшего становится тщетным.

По доказательстве того, что неравенство едва чувствительно в состоянии природном, и что действие оного там почти ничего незначащее; остается мне показать начало и приращение оного в последовательных открытиях человеческого ума, показав, что совершенность добродетели общественные и прочие способности, которые человек естественной получил в возможности, никогда не могли быть открыты сами собою, что они для сего имели надобность в случайном стечении многих посторонних причин, которые могли и вовсе не произойти, и без которых он жил бы вечно в первобытном своем состоянии, остается мне рассмотреть и сообразить те различные случайности, которые могли привести в совершенство человеческий разум испортив целый род, и превратить его существо злое, у чиня его общественным и от начала столь отдаленного, наконец, привести человека и весь свет к такой степени, на которой мы его теперь видим.

Я признаюсь, что как происшествий, о которых я описывать имею, могли случиться многоразличными образы, то не могу я решиться в выборе их иначе, как по одним только догадкам, но кроме что сии догадки становятся доказательствами, когда они будут самые вероятнейшие из тех, которые бы можно произвести из естества вещей, и единственные, кои возможно иметь для открытия истинны, то следствия, какие намерен я вывести из моих доказательств, не будут уже догаданные; ибо на основаниях пред сим много положенных не можно составить никакой другой системы, которая бы мне не подала точно таких же производств, и из которой бы я не мог сделать тех же заключений.