Читать онлайн «Париж в любви». Страница 19

Сегодня я проходила мимо мастерской без фасада, в которой человек резал пилой по металлу. Из-под пилы летели оранжевые искры и, очертив в воздухе высокую дугу, падали на джинсы человека, стоявшего у него за спиной, на два стула и на второй верстак. Они казались яркими снежинками, которые были совсем неопасными и таяли при соприкосновении с тканью.

Сегодня Домитилла получила на уроке итальянской грамматики «bravissimo», а Анна — только «bravo». Анна сразу же разрыдалась. Бедная учительница, которая понятия не имела о сложной обстановке в классе, произнесла речь о том, какая Анна чудесная. Моя неблагодарная дочь заявила, что речь была скучная и вогнала ее в краску.

Вчера мы купили рождественскую елку. В Париже их продают с обструганным книзу стволом, засунутым в деревянную стойку. С одной стороны, это хорошо, так как избавляет от ежегодных мучений со стойкой; с другой стороны, плохо, так как без воды с дерева могут быстро осыпаться иголки. В гостиной приятно пахнет смолой и дремучим лесом.

Анна два раза страдала от неразделенной любви — в восемь и девять лет — и гордится, что в Париже свободна от этих переживаний. Сегодня мальчик из ее класса последовал за нами через турникет в метро и, метнувшись к нам, чтобы взъерошить Анне волосы, убежал.

— Этот мальчик сильно в тебя влюблен, — заметила я, констатируя очевидный факт.

— Их таких четверо, — ответила она с полным безразличием.

Несколько дней назад один приятель, с которым Алессандро переписывался еще мальчиком, с 1974-го по 1984 год, неожиданно прислал ему имейл. После многочисленных восклицаний они «подружились» в Фейсбуке, и Анджей, который в Польше, просмотрел фотографии на странице Алессандро. Сегодня он написал, чтобы сообщить, что его жена — читательница Элоизы Джеймс! Она польская банковская служащая и, по-видимому, читала мои книги в переводе на польский.

Сегодня в Париже просто адский холод. Закутавшись до ушей, я иду в универмаг покупать рождественские подарки. Когда я приблизилась к сверкающим витринам, то заметила, что на пороге сидит женщина с плакатиком, на котором написано: «J’AI FAIM» («Я голодна»). Париж бывает то самым прекрасным городом в мире, то самым трагическим.

Начальная школа Анны устраивает сегодня рождественский концерт, и мы с Алессандро тащимся по снегу, чтобы его увидеть. Вчера вечером Анна обнаружила, что знает по-итальянски только первую строчку каждого рождественского гимна. И тогда она решила перейти на английский. Судя по всему, никто не заметил. Больше всего мне понравился тот момент, когда вся школа запела по-английски с сильным итальянским акцентом: «В прошлое Рождество я отдал тебе мое сердце…»

Снова идет снег, и крыши напротив окна моего кабинета стали белыми. Небо точно такого же молочного цвета, и черный неровный край крыши кажется на его фоне черными железнодорожными рельсами, которые тянутся по необъятной заснеженной равнине России.

Вернувшись сегодня из похода за рождественскими покупками, Алессандро объявил: «Я купил себе несколько свитеров, они тебе понравятся: все разные». Парижские мужчины носят толстые малиновые пуловеры и сапоги цвета сливы. Открыв сумку с покупками, я обнаружила, что Алессандро купил четыре свитера. Три из них черные. Четвертый отличается тем, что он серый с черными полосками.

Я лихорадочно занимаюсь домашними делами в связи с неминуемым приездом моей свекрови. Марина, не моргнув глазом, может выбросить в помойку блюдо, приготовленное Бобби Флэем.[56] Моя цель — подавать только домашние бульоны, правда, это вряд ли произведет на нее особенное впечатление, так как Марина не представляет себе иного варианта.

Я нашла французский эквивалент дешевого американского магазина. Купила темно-фиолетовый дуршлаг за семь евро, рождественские украшения, похожие на миниатюрные лампочки «моды» 1960-х, по два евро каждое, потрясающую формочку цвета лайма для маленьких кексов. Из всех покупок мне больше всего нравятся лампочки для рождественской елки, вставленные в красивые металлические шары. Алессандро сказал, что это классика: такие лампочки были в его детстве.

Я не особенно сведуща в деталях литургического календаря, и тем приятнее было обнаружить однажды в декабре, что существует особый церковный праздник для les enfants.[58] Поэтому в тот воскресный день на богослужении присутствовало больше маленьких детей, чем обычно. Рядом с нами сидел пухлый и очень веселый мальчик, который еще только учился ходить. Они с Анной так хорошо проводили время, без конца передавая друг другу игрушечный сотовый телефон, что малыш все время выплевывал соску и вскрикивал от радости.

Жизнерадостный священник начал свою проповедь и все говорил и говорил. А беби все вскрикивал и вскрикивал. Игрушечный телефон несколько раз падал на каменный пол.

И тут из переднего ряда поднялся мрачный старик отталкивающего вида, весь в черном. Он огляделся и, нахмурившись, направился прямо к нам. Вся конгрегация замерла, наблюдая за этим грозным двойником Скруджа. Глаза священника заметно расширились. Месье ле Скрудж свернул в боковой проход, явно собираясь добраться до maman беби.

Головы дружно повернулись в сторону старика. Мать беби прижала его к груди — точно таким жестом защищают своих детей матери в фильмах о войне, когда город оккупируют нацисты. «Мадам!» — сказал месье ле Скрудж скрипучим голосом, глухим от ярости, но она уже бежала в заднюю часть церкви, бросив игрушечный сотовый на полу.

Выполнив свою миссию, месье ле Скрудж направился к своему месту. Священник и прихожане наблюдали, как он с сердитым лицом идет по проходу. Теперь, когда путь был свободен, Анна поспешила следом за матерью малыша, размахивая телефоном. На какую-то минуту мне показалось, что наш милый кудрявый священник что-нибудь скажет по поводу этой маленькой драмы: ведь, в конце концов, это воскресенье для les enfants.

Но вместо этого он в молчании благословил тело Христово, и тут с другой стороны нефа, сзади, донеслись пронзительные выкрики. Беби и его maman были непобедимы!

Когда пришло время причаститься, месье ле Скрудж поднялся на ноги еще до того, как священник закончил свою речь: старик хотел подойти к причастию первым. Причастившись, он не вернулся на свое место, а маячил рядом со священником. Месье ле Скрудж отвернулся, делая вид, что любуется алтарем.