Читать онлайн «Журнал «Вокруг Света» №09 за 1990 год». Страница 18

Я не претендую на открытие, это сказано до меня. Мое же дело поведать о прочной японской семье. На основе того, что я увидел в доме Мацумото, в других домах, а также того, что мне рассказали, могу утверждать — действительно, эти семьи одинаковы. Потому я и назвал свою зарисовку «Мацумото, наши соседи», хотя г-н и г-жа Мацумото жили далековато от нас. Но точно так же жили и наши соседи — не знаю, как их звали. Может быть, Като, а может быть, Сато или Каяма.

...Госпожа Мацумото проснулась, как привыкла, на несколько минут раньше звонка будильника. Через пять минут колокольчики будильника исполнили «Турецкий марш» Моцарта, потом, устрашающе заскрежетав, эстрадную мелодию и после этого забарабанили так резко, что вскочил бы и очень крепко спящий человек.

Протянув руку к будильнику, она выключила его.

Госпожа Мацумото лежала на полу — соломенном, мягком, долгие годы издающем щекочущий ноздри, едва уловимый, нежный запах сена. Широкий матрас — двуспальный, но соседнее место под голубым одеяло» пустовало.

— Должно быть, заночевал в капсуле,— подумала она о муже, равнодушно глянув на нетронутую подушку.

Капсулами называются изобретенные в последние годы хитроумные гостиничные номера-одиночки, обильно расплодившиеся в кварталах увеселений, каких полно в каждом японском городе. Они предназначены для посетителей недорогих ресторанов, которые, увлекшись застольной беседой, опоздали на последнюю электричку. Маленький аккуратный домик семьи Мацумото, участок земли под который был приобретен на деньги, скопленные во время командировки в Москву, расположен в полуста километрах от столицы.

Комната-капсула больше всего напоминает пространство между нижней и верхней полками купе в поезде. В ней можно лечь на свежие простыни, задернуться занавеской, включить при желании стоящие здесь же стереосистему и крошечный телевизор и благополучно провести время до утра, а стоить это будет немногим дороже, чем билет до дома. Капсулы расположены одна над другой штабелями, и на верхние этажи приходится подниматься по лесенке.

Почти каждый день господин Мацумото заходит в ресторан вместе с коллегами по работе, чтобы провести вместе вечер. Так издавна принято в Японии: тут считают, что такое сплочение коллектива благотворным образом сказывается на работе, которой господин Мацумото и так отдает все дни без остатка. Супруга тоже считает это совершенно нормальным, потому что все другие семьи их круга ведут точно такой же образ жизни.

Муж проводит время дома только по воскресеньям и по большим праздникам. Главный из них — Новый год, когда никакие учреждения и фирмы не работают целую неделю. Первого января Мацумото, одевшись по обычаю в кимоно, всей семьей отправляются в ближайший синтоистский храм испросить себе у многочисленных богов благополучия на будущее.

У госпожи Мацумото кимоно белое, расшитое золотом и шелком, с воротником из серого меха норки, а у мужа — синее, словно конторский халат, и подбитое ватой. Когда он, спрятав ладони в широкие рукава, неторопливо шагает по шуршащей гравием дорожке, переваливаясь в деревянных сандалиях на двух высоких каблуках-дощечках, то напоминает журавля и кажется еще более худым и тщедушным, чем на самом деле.

Десятилетняя Эмико в почти таком же красивом кимоно, как у матери, идет рядом с ней, держась за руку, а младшие Хироси и Хироми бегут впереди. Малышка Хироми в теплой шубке, зато Хироси — в пиджачке и коротких штанишках, несмотря на мороз. Что поделаешь: здесь принято закаливать детей, особенно мальчиков, со второго дня жизни!

В будние вечера господин Мацумото, если он проводит их дома, отужинав, смотрит вместе со всей семьей телевизор или молча сидит, покуривая, в жестковатом низком кресле, стоящем в крошечном холле перед выходом на веранду: по канонам японской архитектуры, это пространство сберегается для уединенного отдыха главы семейства.

Тогда его жена, достав из маленького стенного шкафа бокал тонкого стекла, наливает немного армянского коньяка из московских запасов и посылает Эмико отнести отцу.

Поставив бокал на маленький поднос, Эмико, неслышно ступая, чтобы не нарушить покой отца, подходит к креслу справа и опускается на одно колено... Отец с улыбкой принимает бокал и потом долго потягивает коньяк, наслаждаясь его острым и терпким запахом, который задерживается в сужающихся кверху краях бокала. Ни «спасибо», ни «молодец, иди» — но в его улыбке содержится все это и даже больше.

Отношения между отцом и старшей дочерью — священная область семейных чувств на Дальнем Востоке, исполненная и восторженного преклонения, и почтительной нежности, и терпеливой заботы.

...Когда жители Японии впервые увидели по телевизору выступления советской гимнастки Нелли Ким, их сердца дрогнули. Нет, они знали, что Нелли Ким — кореянка (а к корейцам в Японии относятся не лучшим образом), но она пришла на экраны из малоизвестной и, в общем, по-прежнему чуждой России,— представительница нации, очень близкой по духу и крови. Нелли Ким нашла здесь восторженное поклонение, которого не ожидала и которое связано было отнюдь не только со спортом.

Тогда один из японских журналов срочно заказал агентству печати «Новости» серию фотографий из жизни гимнастки. Сюжет каждой из них был подробнейшим образом оговорен: журналисты знали, какой образ нужен читателям. Одна из фотографий должна была быть такой: Нелли Ким, согнувшись в поклоне или опустившись на колено, подносит горящую спичку к кончику сигареты своего почтенного отца г-на Кима, сидящего за столом... Был ли выполнен этот заказ, мне неизвестно.

Разумеется, и маленький Хироси не остается равнодушным к тому, что отец проводит свой редкий досуг дома. Не избалованный обществом мужчин, он то и дело подбегает к нему, показывая свои новые игрушки, книжки. Господин Мацумото с удовольствием играет с сыном, то включая заводного робота, то манипулируя рычажком дистанционного управления крошечной полицейской машины, которая с диким воем бегает по узким коридорам дома.

Но в целом г-н Мацумото занимается домашними делами мало, будучи, как и все японские мужья, полностью ориентирован на внешний мир, в котором и создает благополучие своих домашних. Забота же об их, так сказать, тыловом обеспечении лежит на плечах госпожи Мацумото, относящейся к этому со всей серьезностью, как к главному делу жизни...

Тут я сделаю маленькое отступление.

Положение японской семьи в целом благополучное. Разводов здесь почти не бывает. Лишь одна десятая часть детей жалуется на свою отчужденность от дома, все же остальные говорят социологам, что довольны судьбой. Более восьмидесяти процентов детей мечтают заботиться о родителях в старости.

Ведущая роль в японской семье принадлежит матери. Почти все дети признают, что матери понимают их лучше, чем отцы, и с ними легче находить общий язык.

Но так рассуждают не только дети. Как показал опрос, проведенный недавно газетой «Асахи» в Токийском университете, большинство студентов называли своих матерей первыми в списке наиболее уважаемых людей, который каждому было предложено составить.

В Японии, как и у нас, сложено немало песен о матери, но они отличаются от наших, хотя их тоже поют преимущественно мужчины. Если наши песни, как правило, сдержанны, величаво-спокойны и нередко перекликаются с военной темой, то японские исполнены болезненного надрыва, вызывая представление о беззащитном, горько плачущем ребенке.

Когда в шестидесятые годы Токийский университет был охвачен студенческими волнениями и находился на осадном положении, на стенах его зданий среди множества вывешенных там политических лозунгов и транспарантов был и такой, какого не найти, наверное, в других университетах мира, хотя студенческие волнения происходят и там: «Мама, ты одна понимаешь, как мне тяжело! Не заставляй меня прекращать борьбу — посмотри, как плачут деревья...»

Есть в Японии телепередача, пользующаяся большой популярностью. Она называется «Семейное пение». В ней участвуют родители и дети, и поют они то вместе, то поодиночке. Подспудно в этой передаче звучит мысль о важности семьи как таковой, ее единстве в любых невзгодах.

Певцы иногда ошибаются, сбиваясь с ритма, и это вызывает взрывы смеха.

В одной из таких передач принимали участие сразу четыре поколения одной семьи — от дошкольников-внуков до столетней бабушки. Она, конечно, не пела, а только сидела в кресле-каталке, ласково наблюдая за внуками. Когда все песни были исполнены, большая семья выстроилась хороводом вокруг кресла бабушки. Ударил барабан, запела флейта, и все, как один, воздели руки и, помахивая ими в такт, прошли в ритмичном и быстром танце. Можно ли найти более лаконичное и трогательное выражение любви, крепости родственных связей?