Читать онлайн «Журнал «Вокруг Света» №08 за 2009 год». Страница 5

Вы можете спросить: что заставило Вселенную появиться из ничего? Как это ни удивительно, никакой причины не требуется. Если взять радиоактивный атом, он распадется, и квантовая механика предсказывает вероятность его распада за определенный интервал времени, скажем, за минуту. Но если спросить, почему атом распался именно в данный конкретный момент, а не в другой, то ответ будет состоять в том, что не было никакой причины: этот процесс совершенно случаен. Аналогично не требуется причины и для квантового создания Вселенной.

Законы физики, которые описывают квантовое рождение Вселенной, — те же самые, что описывают ее последующую эволюцию. Из этого, по-видимому, следует, что законы существовали в некотором смысле прежде, чем возникла Вселенная. Иными словами, законы, похоже, не являются описанием Вселенной, а обладают неким платоновским существованием, помимо самой Вселенной. Мы пока не знаем, как это понимать.

Об авторе

Александр Виленкин — директор Института космологии в Университете Тафтса (Бостон, штат Массачусетс). Он окончил Харьковский университет в 1971 году, в 1976-м эмигрировал из СССР, в 1978-м стал профессором Университета Тафтса. Виленкин — один из ведущих современных космологов, автор концепции вечной инфляции, появившейся как развитие инфляционной космологии Алана Гута, совместно с которым написал ряд научных работ. Известна полемика между Александром Виленкиным и Стивеном Хокингом по вопросу о том, как именно случилось квантовое рождение Вселенной. Виленкин является сторонником антропного принципа, согласно которому существует множество вселенных и лишь немногие из них пригодны для жизни разумных обитателей. Причем Виленкин считает, что из антропного принципа можно получить нетривиальные предсказания, позволяющие подтвердить существование недоступных наблюдению вселенных. Бурные дискуссии вызвала научно-популярная книга Александра Виленкина «Мир множества миров: в поисках других вселенных», опубликованная на английском языке. В этом году она выходит на русском.

Александр Виленкин

Принято считать, что на всей территории Сомали свирепствуют голод, нищета и насилие. Республика Сомалиленд — одно из непризнанных государств, возникших на землях некогда единой страны, — исключение. Здесь война закончилась еще в 1991 году, а нынешний хрупкий мир если и не привлек толпы туристов, то по крайней мере позволил путешествовать без бронежилета тем немногим, кто решил посмотреть на эту страну. 

В Сомалиленд не летают пассажирские самолеты. По крайней мере в Аддис-Абебе, столице соседней Эфиопии, так говорят все. «Но ты можешь полететь на грузовом со своими, — сказал мне кто-то. — С русскими». Летчики, которых здесь по старой памяти называли русскими, на самом деле были украинцами. Еженедельно они вылетали из пустынного эфиопского городка Дыре-Дауа в сторону столицы Сомалиленда — Харгейсы. Их самолеты не были рассчитаны на транспортировку пассажиров. Они везли кат — побеги произрастающего в Эфиопии слабонаркотического растения, листья которого в Сомалиленде жевали практически все: мужчины на улицах, женщины и дети по домам. «Они возьмут тебя бесплатно, — пообещали мне. — Это же твои братья». Я кивнул, но все равно сел в автобус.

Прямых маршрутов не было: на пути от Аддис-Абебы к сомалийской границе транспорт приходилось менять трижды, и его без того чудовищное состояние при каждой пересадке только ухудшалось. Последний автобус, который вез меня из буйного эфиопского городка Джиджига в приграничную деревню Тог-Ваджале, более походил на мчащийся по горам мусорный контейнер. Он подскакивал на крупных камнях, заваливался на поворотах, бессильно ревел на подъемах и скрипел стертыми тормозами на спусках.

Потом горы закончились. Контейнер скатился в долину и в последнем рывке добрался до Тог-Ваджале. «Я еду в Сомали», — сказал я разморенному жарой пограничнику. Это был первый эфиоп, который не вздрогнул при этом слове: все, кому я до этого сообщал о своем намерении, смотрели на меня как на сходящего в ад. Но здесь, в полукилометре от границы, иррациональный страх уступал место обычной апатии. «Вы едете в Сомалиленд», — лениво поправил меня пограничник и поставил в паспорт смазанный выездной штамп. Там, с противоположной стороны границы, тоже была Тог-Ваджале — такая же низкая, маленькая и пыльная. Между двумя Тог-Ваджале — эфиопской и сомалилендской — лежали 300 метров ничьей земли. Утоптанная до плотности асфальта, она была покрыта толстым слоем полуистлевших полиэтиленовых пакетов и пластиковых бутылок. Подрывая их своими узкими мордами, по ничьей земле бродили в поисках пищи чьи-то козы. Среди коз взад и вперед проносились быстрые подростки с садовыми тележками. Из Эфиопии в Сомалиленд тележки шли доверху груженными различным товаром.

Обратно возвращались пустыми. У шлагбаума меня окликнул сомалилендский пограничник: «В Сомалиленд?» Я кивнул. Пограничник сделал вялый разрешающий жест. Поднимать ради меня шлагбаум ему не хотелось. Я пролез под ржавой железной трубой, обмотанной тряпками и рваными пакетами. «Велкам ту Сомалиленд, — сказал кто-то. — Харгейса? Тэкси?»

Благодаря английскому влиянию в Сомалиленде практически не пьют кофе, а кофемашины используют лишь для получения вспененного чая с молоком. Фото: SWIATOSLAW WOJTKOWIAK

Такси было единственным видом регулярного междугороднего транспорта в стране. Поджидавшие пассажиров возле рынков и на окраинах городов таксисты садились за руль лишь после максимального заполнения. Для стандартного праворульного универсала «Тойота Марк 2» подразумевалась такая рассадка, при которой трое человек, подгибая ноги, устраивались на сиденье, установленном в багажнике, четверо — на сиденье за спиной водителя и двое — на переднем пассажирском.

Передние места были самыми привилегированными. Я сел на правую половину пассажирского сиденья. Колено уперлось в рукоятку передач. «О’кей?» — спросил водитель. Я осторожно кивнул. Я еще не знал, что в дороге мне придется поднимать ногу каждый раз, когда потребуется переключать скорости, как, впрочем, и того, что к этому можно быстро привыкнуть и даже добиться с водителем полной синхронизации.

Полная синхронизация наступила лишь тогда, когда, въехав в столицу, я сказал: «Мне нужен отель «Ориент». Моя нога по-прежнему инстинктивно вздрагивала, ожидая, что сейчас будет переключение с третьей на четвертую. В моих руках был распечатанный на цветном принтере листок бумаги, рассказывающий об «Ориенте»: «Старейший отель Сомалиленда. С 1953 года».

Путаное переплетение улиц, начинавшееся еще на окраинах Харгейсы, здесь, в центре, приобретало характер контролируемого хаоса. Вокруг меня ревел и бился о стены отеля субботний базар — пыльный, как вывернутый наизнанку мешок от пылесоса. Лицо покрывал ровный слой серой грязи, но мой внешний вид никого не смущал. От такси до двери отеля меня отделяли всего несколько метров, однако за это время мне успели пожать руку не меньше дюжины человек и не меньше 40 сказали: «Велкам ту Сомалиленд». Другие не решались подойти и просто издали разглядывали меня — так, как я не стал бы разглядывать даже гуляющего по Красной площади снежного человека с бензопилой. В стране, где туристы бывают немногим чаще, чем на дне Марианского желоба, пожать руку удивительному придурку хотел каждый второй.

Здесь, в отстроенном центре города, люди улыбались так же, как и на окраинах, которые в основном состояли из жилых развалин. Разбитые бомбардировками дома были наскоро отремонтированы при помощи старых досок, листового железа, распрямленных консервных банок и полиэтиленовой пленки — все прочие стройматериалы в нищей стране позволить себе могли немногие. Старейший отель Сомалиленда был явно среди этих немногих. Я вошел внутрь и прикрыл за собой новенькую дверь. «Мне нужен номер», — сказал я портье. Тяжелый латунный ключ, переживший все войны и сохранившийся, видимо, с того самого 1953 года, лег в мою пыльную руку. Потом, побросав вещи на широкую, как плот, кровать и громко включив «Аль-Джазиру» на китайском телевизоре, я долго стоял в старой ванной старейшего отеля Сомалиленда, выколачивая из одежды пыль, а из носа у меня текла черная вода.

Хотя нормы ислама соблюдаются в Сомалиленде строго, встретить женщину в никабе здесь можно нечасто. Сомалийки предпочитают пестрые одеяния и прикрывают волосы платками. Фото: STUART FREEDMAN/PANOS/AGENCY.PHOTOGRAPHER.RU

Я вышел на улицу, когда солнце уже скатывалось за невысокие дома. Здесь, в центре города, от разрушений практически не осталось и следа. Все вокруг было построено уже после войны. Сомалилендцы не восстанавливали столицу — они просто постепенно возводили новую. Разрушенные бетонные дома заменялись другими, точно такими же — здесь никогда не было архитектурных достопримечательностей, а пыльный ветер мгновенно придавал новым домам благородный оттенок старины.