Читать онлайн «Журнал «Вокруг Света» №03 за 1977 год». Страница 9

— Эти останки уже не «горячи», но я не рекомендовал бы никому сидеть на них долгое время...

В густой растительности были видны щиты с красными надписями: «Осторожно! Употребление в пищу любого плода на этом острове может повредить вашему здоровью». Их поставили еще в 1958 году, когда весь Бикини был «горячим». Но остыл ли он окончательно?

Иройдж Лоре смотрит на восточный берег — там рядом с Бикини были еще два крошечных островка, примыкавших к атоллу; на них росли чудесные хлебные деревья. Островки исчезли. Если бы Лоре умел расшифровывать снимки, сделанные из космоса, он бы увидел в этом месте огромный темный кратер на дне лагуны.

— Здесь можно создать дивный курорт! «Нью-Бикини»! — В восторге воскликнул один из администраторов.

Бикинийцы молчали. Атомная бомба убивает все. Даже мечту о доме.

— В самом деле, — согласился высокий комиссар, — представьте себе — шикарный отель, рай для любителей подводной охоты, мекка воднолыжного спорта. От желающих не будет отбоя — теперь благодаря нам Бикини пользуется всемирной славой!

Сотни миллионов долларов были истрачены на то, чтобы превратить Бикини в необитаемый остров. Теперь в мечтах высокий комиссар видел атолл «на порядок лучше, чем его создал господь бог». Образцово-показательной витриной. Примером заботы Соединенных Штатов о подопечной территории. Тем более что деньги на сей случай были. Теоретически. Еще десять лет назад был создан Фонд Бикини (о котором, правда, островитяне не ведали). На счет бикинийской общины было положено 300 тысяч долларов. При ревизии, однако, оказалось, что за это время более 200 тысяч было выплачено... американским чиновникам на «административные расходы». Какие такие расходы? В графе значилось: «Организационное планирование». Под этим звучным термином, очевидно, подразумевалось полное забвение, в котором оказались изгнанники на Кили. Эти 300 тысяч долларов должны были приносить 3,5 процента годовых, а вся сумма выплачена в момент возвращения. Но, увы, Фонд Бикини испарился.

Депутация бикинийских алабов вернулась на Кили. Скоро домой, объявили они. Начались радостные сборы — неужели вот-вот можно будет покинуть коралловую тюрьму?!

Бикинийцы не знали, что Соединенные Штаты, опекающие Каролинские, Марианские и Маршалловы острова, обязаны отчитываться перед ООН. Сооружение Нью-Бикини, искусственного рая в прежнем аду, должно было стать «гвоздем» очередного доклада, а оно требовало времени.

План новой деревни, выполненный в красках, был привезен на Кили в мае 1969 года. На ватмане красовались 50 стандартных домиков, крытых алюминием — «их стены должны выдержать удары любого тайфуна», — подчеркнули администраторы. Ну а место будущей деревни по просьбе алабов было великодушно перенесено ближе к прежнему кладбищу, чтобы духи предков защитили будущих бикинийцев от несчастий. Кто знает, какая судьба еще ждет маленький народ...

Прошел еще год, другой, третий... Наконец после бесконечных проволочек торжественное открытие Нью-Бикини было назначено на 1 мая 1974 года. Информационная служба комиссариата по опеке оповестила об этом событии все крупные агентства печати, мобилизовала журналистский корпус. Но бикинийцы категорически отказались превращать долгожданное событие, стоившее стольких душевных и физических мук, в парадное шоу.

Они высадились на берегу в молчании. Так же молча они прошли мимо выстроившихся шпалерами домов под алюминиевыми крышами. Они не желали больше иметь дело с бамбуками.

По материалам иностранной печати подготовил Б. Тишинский

Кольцо насквозь промерзших гор и чахлое редколесье окружали Кедон. Добраться до поселка, затерянного среди простора Магаданской области, можно было только самолетом. Несколько домов, клуб, медицинский пункт, магазин, пекарня, склады, метеостанция — вот и весь Кедом, базовый поселок одного из отделений оленеводческого совхоза «Буксунда». Мне предстояло работать здесь в красной яранге. Работа как работа, и я не ждал особых для себя открытий от пребывания в этих краях. Но, как оказалось, напрасно.

...Стоял зимний день, когда все погружено в сумеречную голубизну, окутано толстым слоем инея, от которого лиственницы кажутся столбами дыма, а дым в неподвижном воздухе поднимается подобно гигантской лиственнице. И тишина такая, какая может быть лишь в северном краю. Вдруг за моей спиной раздался странный перезвон и мягкий оклик: «Дорова, яранга, что чай пить не заходишь?» Я оглянулся и увидел... ожившую иллюстрацию к сказке: вся в блеске серебра, ярких бисерных узорах на темном фоне мехов, в нежном перезвоне колокольчиков стояла красавица. Всмотрелся пристальней — да ведь это тетя Поля, Пелагея Семеновна Амагачан!

Этот миг — миг полного созвучия творения человека и природы — навсегда врезался мне в память.

Неудивительно, что меня, человека, проведшего половину жизни в горняцких поселках, так поразил наряд эвенов. Впоследствии, интересуясь их национальной одеждой, я узнал, что красотой костюмов эвенков-тунгусов и эвенов-ламутов восхищались и немало повидавшие путешественники XVIII—XIX веков. Академик А. Ф. Миддендорф писал: «Что значат в сравнении с их костюмами произведения наших наемных изготовителей нарядов? Самые блестящие костюмы или парадные мундиры наших самых щеголеватых гвардейцев? Разве еще камергер может сравниться с нарядным тунгусом...» Далее Миддендорф характеризует тунгусское шитье как «великолепнейшее», «блистательнейшее». Енисейский губернатор Степанов в 1835 году сравнивал тунгусский кафтан с испанским камзолом. Наряд невесты-ламутки оценивался в 500 рублей. Один только серебряный гравированный пояс — «калби» стоил, по словам эвенков, столько, сколько три оленя.

Старожилы Кедона показывали мне эвенский традиционный костюм и охотно повторяли название каждой детали. После таких разговоров моя записная книжка стала походить на русско-эвенский словарь. Костюм состоял из однобортного мехового или замшевого кафтана — «наймика», или «дудэка», фартука-нагрудника — «нэл», замшевых штанов — «хиркы», шапки-капора — «авын», или «корбакка», обуви — «унта», перчаток — «хайыр». Мужская одежда отличалась от женской более коротким кафтаном, скромной вышивкой и отсутствием подвесок — колокольчиков на фартуке. Несмотря на суровейшие условия (эвены живут и на полюсе холода в Оймяконе, и в окрестных горах), эвенская одежда выглядит легкой и элегантной.

Старики говорили, что, мол, теперь восхищаться-то особо нечем: «Посмотрел бы, как мы в молодости кочевали! Во вьючной связке по двенадцать оленей. Расшитые седла, вьючные сумки — «мангурки» с бахромой почти до земли, все вьюки укрыты сверху ковриками — «кумнан»... Во главе связки — всадница со сверкающим посохом — «нёри» в руках. Вспоминать красиво!»

Сейчас мужчины в тайге при зимних переходах надевают меховую одежду корякского типа, а каждодневно — европейскую, лишь торбаса носят постоянно. Всю одежду и обувь шьют из шкуры северного оленя. Мужчины пасут оленя, забивают и снимают шкуру, а потом она попадает в женские руки.

Выделка шкур — тяжелый, кропотливый труд. Просто диву даешься, как маленькие руки эвенок справляются с горой грубого шкурья! Даже нежная шкурка еще не родившегося олененка — пыжик — далеко не готовый материал, из которого можно шить. И тем не менее даже сейчас таежники эвены не пользуются почти никакими химикатами-дубителями; разве иногда слитой заваркой чая или жидким тестом из отрубей смачивают сухую шкуру и мнут, мнут руками, пока она не станет сухой и мягкой.

При обработке камусов, то есть шкуры с ног оленя от колен до копыт, а также при изготовлении замши пользуются кожемялками и скребками. Иногда кожу дымят, чтобы она стала более долговечной и не боялась влаги, а белая замша при этом еще приобретает золотисто-желтый цвет. У моих соседей — семьи Нивани — во дворе постоянно дымится такой чум, укрытый шкурами и замшей, а внутри, над тлеющими гнилушками, рядами висят камусы.

Когда бы ни пришел в оленеводческую бригаду — не увидишь женщин праздными, разве только ради гостя оставят они шитье, так что я видел за работой всех кедонских женщин. В том числе и одну из лучших мастериц — Кэтэ Давыдовну Нивани.

Работают мастерицы обычно сидя на полу, даже в городской квартире. Так удобней. Кладут на ногу кроильную доску — «тиневын», а рядом — сумочку для рукоделья — «авсы» с набором иголок, сухожильных и капроновых ниток, кусков цветной материи.

Кроят на доске ножиком, не делая предварительных разметок, но так уверенно, что диву даешься! Выкройка унта из четырех-пяти камусов или «чижа» (мехового чулка) занимает считанные минуты; сшивают детали ниткой из спинных сухожилий оленя. Такая нитка, если и оборвется в одном месте, то остальной шов все равно остается целым, капроновая же с лихостью выскальзывает по всей длине шва. Шить мастерицы предпочитают трехгранной иглой. Но сейчас такую днем с огнем не найти, поэтому перед тем, как приняться за работу, Кэтэ Давыдовна вооружается напильником или бруском и стачивает обычную иглу на три грани.