Читать онлайн «В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя)». Страница 22

Нужно заметить, что хотя мы меняли лошадей на каждой станции, но ехали не быстро, только 7–8 вёрст в час. На ровных участках ехали мелкой рысью, но на всех подъёмах, даже небольших, шагом. В лёгкую телегу были впряжены две лошади, в багажную три. Ямщики сидели на оглобле позади крупа коренника, так как козел у китайских телег нет. На подъёмах они соскакивали и шли пешком.

Тракт из Чугучака в Шихо поворачивает от станции Сары-Хулсын вверх по широкой долине реки Куп, которая отделяет Барлык, остающийся вправо, от хребта Джаир, знакомого нам по первому путешествию. Это долина степная, местами занята холмами. Кое-где видны были юрты киргизов и их зимовки в устьях боковых долин. В степи паслось довольно много скота, поправлявшегося на молодой весенней траве от зимнего поста.

На следующей станции Толу переменили лошадей и поехали дальше по той же долине. Барлык тянулся по-прежнему справа, но поднялся выше, представляя цепь плоских вершин и высылая в долину короткие отроги. В боковых долинах его южного склона, укрытых от холодных ветров, по словам Лобсына, растут дикие яблони с небольшими, но вкусными плодами. Слева к дороге обрывались крутые склоны Джаира, а в боковых долинах кое-где видны были рощи тяньшанской голубой ели. Семена её, вероятно, были занесены северными ветрами из Барлыка, где эта ель образует целые леса. Далее же на восток в Джаире, а также в Майли, составляющем продолжение Джаира на запад от тракта, ели уже нет, так объяснил мне Лобсын.

Вскоре долина Куп сделалась неровной, холмистой, и дорога повернула к станции Ямату, расположенной среди холмов Джаира.

На станции Ямату решили обедать. Варка супа заняла бы слишком много времени, и я предложил им удовольствоваться бараниной, поджаренной мелкими кусочками на сковороде, и чаем.

— Опьять баран! — проворчал профессор. — Лючше открывайт банка консерв.

— Нужно употреблять мясо, взятое в Чугучаке, — говорю ему, — к вечеру оно может испортиться и пропадёт.

Это подействовало. Я сдобрил баранину головкой лука и залил парой яиц, которые нашлись у смотрителя станции. Немцы покушали с аппетитом, мы не отставали от них.

От Ямату тракт поворачивает на юг и пересекает горы, которые в этом месте значительно ниже.

Тракт идёт сначала по довольно узкой долине ручья Ямату. Слева обрываются красные скалы Джаира, на которых высоко вверху видны ели, рощицами и порознь; справа зеленеют травой склоны хребта Майли.

За низким перевалом тракт подходит к станции Кульденен, а затем идёт небольшими подъёмами и спусками среди невысоких и плоских гор до станции Оту, расположенной в обширной котловине, окружённой подобными же горами. За этой станцией дорога выходит из котловины и между низкими горами и холмами спускается к станции Сарджак, расположенной уже у южной окраины гор. Солнце уже садилось, и профессор решил ночевать здесь. За день мы проехали пять станций по довольно неровной долине Куп и через широкий хребет.

Комнаты для проезжающих на станции, конечно, были без окон. Шаткий стол взяли у смотрителя, а стулья заменили своими чемоданами. На кане расставили кровати, с которыми мы справились уже быстрее. На ужин удалось купить у смотрителя мясо кулана, т. е. дикого осла. В обширных степях и солончаках широкой впадины, которая отделяет Джаир — Майли от Восточного Тянь-Шаня, водятся стада не только антилоп дзеренов, которые попадаются и в Джаире, но и куланов. В громадных зарослях камышей в рощах вдоль реки Куйтун, которая течёт с Тянь-Шаня и, повернув на запад, орошает часть этой впадины и впадает в озеро Эби-Нур, водится много кабанов и встречается даже тигр.

Поэтому смотритель и ямщики станции Сарджак, расположенной на окраине этой впадины, имели ружья и в свободное время занимались охотой на антилоп и куланов. Но профессору я, конечно, не сказал, что суп и жаркое их ужина изготовлены из мяса кулана. Подавая котелок с супом, я заявил, что удалось купить говядину. Профессор внимательно рассмотрел рёбра с мясом, бывшие в супе, попробовал мясо и сказал:

— Ошшень карашо, что вы варили не баран. Это видно молодой коров, кости не толстые.

Покушали и хвалили, а мы с Лобсыном, ужиная на дворе, с трудом удерживались от смеха. Но только мы, напившись чаю, собирались устроиться на ночлег в нашей телеге, как открылась дверь и раздался голос секретаря:

— Огэ, Кукушка, Фома, шнелль, шнелль!

Я прибежал в комнату и застал такую сцену. Профессор стоял возле своей кровати с свечой в левой руке, а дрожащей правой указывал на стену, которую пересекала широкая трещина. Вдоль трещины спускались вниз одна за другой две крупные фаланги.

— Фома, этто какой гадкий насекомый? Я читаль, Туркестан живёт каракурт, смертельни кусак!

— Нет, профессор, это фаланга, паук.

— Он тоже кусайт? восемь ног, как у паук! Противный.

— Кусает и больно, если его придавить или тронуть. Рука пухнет, сильный жар будет.

— Донерветтер! Ешше один бегайт, — вскричал профессор, указывая на другую стену, по которой из-под камышового потолка выскочила и быстро побежала фаланга средней величины.

— Этто ушасно! Сдесь спайт нельзя. Ночью этти паук искусайт нас. Вынимайт наша палатка, разбивайт на дворе, пожалста!

В багаже на нашей телеге, действительно, был большой тюк с палаткой, которую экспедиция взяла с собой. Пришлось нам перевернуть весь багаж, вытащить и развязать тюк и ставить палатку незнакомого нам фасона. Профессор держал свечу, к счастью, было тихо и огонь не задувало. Секретарь показал нам, как ставить стойки, натягивать полотнища, покрывать брезентом пол, где забивать колышки. Палатка имела форму домика с низкими отвесными боковыми стенками и высокой крышей; к передней стойке прикреплялся маленький столик. Внутри поместились обе кровати вдоль боковых стен и между ними остался ещё проход в аршин шириной.

В общем провозились мы с полчаса, пока не устроили учёным палатку и не уложили в телеге остальной багаж, на котором спали сами. Немцы, вероятно, спали плохо, во-первых, с непривычки в палатке и, во-вторых, потому, что на дворе станции ночью не было тихо. По соседству под навесом жевали солому и фыркали лошади, в посёлке лаяли собаки, иногда слышались голоса. И когда мы по привычке проснулись на заре, в палатке уже разговаривали.

Выглянув из телеги, я увидел на юге великолепную картину. На горизонте тянулся Восточный Тянь-Шань в виде длинной тёмной стены, разрезанной глубокими ущельями и увенчанной рядом крупных зубцов, словно гигантская пила. Эти зубцы сверху донизу были покрыты снегом, который алел в лучах восходившего солнца. Я впервые видел такой высокий снеговой хребет на всем его протяжении и с такого расстояния и любовался им вместе с Лобсыном, который, впрочем, видывал и другие снеговые хребты, но не такие высокие и длинные.