Читать онлайн «Очерки пером и карандашом из кругосветного плавания в 1857, 1858, 1859, 1860 годах.». Страница 17

Дорога огибала последовательно один за другим четыре мыса, выступающие в море и образующие небольшие бухты с песчаными отмелями, о которые разбивались морские волны. Шарабан мчался у самого прибоя. волны которого оставляли пену и брызги у наших колес: дорога шла прекрасная и, ровная как шоссе; лошади звучно стучали копытами о твердый и сырой песок, на котором, как змеи, чернелись и вились длинные стволы морской травы. Изредка попадались у берега домики, чистенькие, беленькие; при них огороды, подпертые китовыми ребрами. низкорослый кустарник обхватывал густою сетью камни, выдавшиеся у дороги, сцеплялся с вьющимися растениями, образуя живописные фестоны и группы зелени. Склоны гор, обращенные к прибою моря, оканчивались песчаными площадями, обнесенными густою но бледною зеленью. Когда мы обогнули последний мыс, оставив за собою небольшую деревеньку, с церковью и гостиницею, глазам нашим открылась обширная равнина, ограниченная справа кряжем гор, рисовавшимся на горизонте голубым и фиолетовым цветами; в стороне виден был синий залив, разливавшийся между песчаными отмелями, которые длинными беловатыми полосами врезывались в луга и долины, зеленевшие, синевшие и наконец совершенно исчезавшие в прозрачном тумане. Слева горы несколько отодвинулись и, громоздя скалы на скалы, оканчивались одним боком Столовой горы и южным склоном «Чертова пика». По пространству долины белелись фермы, зеленелись сады, рощи и леса, разбросанные по равнине, do уступам гор и в тени ущелий; по сторонам дороги рос частый кустарник, и местами, из-за густой его зелени, блестело гладкое, как зеркало, озеро, отражавшее в своих водах стадо пестрых, длиннорогих быков, которые столпились на берегу. Кое где густая зелен разросшегося леса подступала под темную массу скал, миловидно рисуясь на их мрачном фоне.

У одной из ферм мы остановились переменить лошадей; выпряженных пустили тотчас на луг, привязав поводья к передней ноге [8]. У другого домика, называвшегося трактиром, остановились, чтобы напиться кофе, и нашли здесь несколько чистых комнат, по стенам которых развешены литографии и гравюры, изображавшие скачки и другие лошадиные сцены. Целый шкаф наполнен был чучелами птиц и маленьких зверьков; около нас, под стеклами, красовалась хорошая коллекция бабочек и насекомых; на столе лежали необыкновенной величины бычачьи рога, отполированные с большим искусством. Я вспомнил наши губернские и уездные гостиницы, с их беспорядком, насекомыми, — только не за стеклом, — нечистотою и проч., и больно стало, что здесь. на дороге, в Африке, гостиница несравненно лучше, нежели все гостиницы наших губернских городов….

Напившись кофе, мы поехали дальше. Последние 20 верст дороги особенно хороши. Все время ехали мы под тенью сплошных кедровых и дубовых аллей; на каждой версте выглядывала чистенькая дача, кокетливо убранная зеленью кактусов, кипариса, алоэ и олеандров; часто из-за роскошного цветника, как птичка, выпархивала девушка, подбегала к нам и подавала нашему кучеру письмо, которое он любезно подхватывал на рыси. Но быстро проносились мимо и озеро в зеленых берегах, и миловидное лицо девушки, и мрачные скалы, и готические шпицы часовен, и фуры с быками, и щегольские кебы местных франтов, запряженные прекрасными полукровными лошадьми, в серебряных наборах. Живописная и живая дорога! Встретилось несколько дилижансов огромных размеров, с империалами наверху где одна успеешь рассмотреть в пыли две, три рыжие физиономии. Попадались на дороге чернолицые переселенцы, с детьми. такими же чернолицыми, за спиною, и нищий кафр, с доскою на шее, что очень красноречиво говорит проезжающим кебам, дилижансам и фурам о страждущем и униженном человечестве…

Направо, на лугах, исчезающих в необозримой дали, видны селения, которые становятся все чаще и чаще по мере приближения к городу: являются и ветряные мельницы, напоминающие Голландию и нашу Россию. Гл, наслаждением и вместе с грустью смотрел я на луга, рисующие воображению берега Оки и среднюю Россию!

Наконец, Столовая гора стала выдвигаться из-за Чертова пика; мачты судов, стоявших на рейде, выросли вдруг из-за небольшого возвышения. По бокам запестрели дома, колеса застучали о торцевую мостовую; фуры, запряженные четырьмя и пятью парами длинноухих мулов и наполненные пестрыми малайцами, быстро проносились мимо. Обогнув угол крепости, у которой расхаживал часовой в красном мундире, в ехали мы на готтентотскую площадь, обсаженную кедрами, ветви которых, от постоянного норд-веста, наклонились в одну сторону, что можно заметить почти на всех деревьях, растущих здесь на открытых местах. Столовая гора стояла перед глазами как громадная декорация, с своими вертикальными уступами, с ущельями, которые сбегают черными изогнутыми линиями, с лесами и рощами, которые рисуются зелеными квадратами у её подножия. В стороне стоит Львиная гора, не столько живописная. Мы остановились у крыльца. Masonick hotel; к нашим услугам сейчас явился малаец Абрам, или Ибрагим, в красном шлыке, перенес наши вещи в нумер и объявил, что по звонку надобно являться к двум завтракам и обеду, которые бывают в 9 часов, в час и в 6 часов, и предлагал всевозможные услуги. Я захотел попробовать нарисовать его портрет и просил его постоять смирно; он преважно принял живописную позу и стоял, боясь пошевелиться каким-нибудь членом. После сеанса он обиделся, вообразив, что я нарочно нарисовал ему нос слишком широким и приплюснутым. И здесь претензии на красоту! Между тем, он был очень некрасив с своими отвислыми губами, дряблою коричневою кожей и редкими волосами на бороде. Он оказался человеком очень ловким и даже просвещенным; кто-то из нас завел французский романс, и что же? Абрам стал подтягивать и ловким refrain бойко окончил куплет! Долго еще вертелся он, пока мы одевались; помогал чистить платье, бегал, суетился.

До завтрака мы успели сходить к нашему консулу, разменяли бывшие у нас французские деньги на английские и дорогою потолкались на площади, среди которой выстроено довольно большое здание, биржа, где вместе и заседает парламент, и дают концерты. Между деревьями толпились разноцветные жители мыса. Тут было нечто в роде нашего толкучего рынка: продавалась также всякая дрянь, с тою только разницею, что все продавалось с аукциона, — кусок сыра, миска, стаканы, гравюры разного содержания, кожи, гвозди. По субботам, особенно если к этому времени придет корабль из Европы с товарами, аукционы на этой площади принимают обширные размеры. Я подошел к продаваемым лошадям; мальчик малаец, точно наш цыган, несколько раз проедет перед набивающею дену публикою, поднимая лошадь в галоп; аукционер кричит страшным голосом, стуча молотком; в это же время звук медной тарелки привлекает публику к новой группе; там продается фура с волами, какой-нибудь экипаж с запряженными лошадьми, корова, книжная лавка, детская библиотека, около которой толпятся, по обыкновению, маменьки и няньки; шкиперы рассматривают байковые рубашки, блоки, веревки и пр. Шум, крик, говор, стук, толкотня, точно у нас в Москве, в Зарядье!