Читать онлайн «Святитель Григорий Богослов. Книга 2. Стихотворения. Письма. Завещание». Страница 102

13. Другое

Славный Кесарий, все ты оставил своим единоутробным и вместо всего избираешь небольшую могилу. Ни геометрия, ни звезды, которых положение знал ты, ни врачебная наука, ничто не защитило от смерти.

Прекрасен, славен, именит, первый во всякой мудрости был ты, Кесарий, когда тебя, отличнейшего из врачей, отпускали мы из отечества к царю. И увы! Из Вифинии прияли обратно один твой прах.

Хотя избежал ты плачевной опасности во время ужасных землетрясений, когда город Никея сравнен с землей, однако же утратил жизнь от жестокой болезни, и целомудренной юностью и мудростью преукрашенный Кесарий.

Я, гроб, заключаю в себе лучшего из сынов Григория и богобоязненной Нонны, благородного Кесария, который отличен был по дару слова, высок при дворе царском и молнией осиял концы земли.

Когда умер Кесарий, опечалился двор царский, уныли духом каппадокийцы и погибло все, что оставалось еще у людей прекрасного, даже и речи облеклись облаком молчания.

Если неким деревом станет горе или камнем, если источник какой потечет плача, камни, реки, деревья – печальными будьте, все соседи Кесария и друзья его. 5. Кесарий всеми почтенный и голос царей, ай – ай, о горе! Он сошел во ад.

Вот что пишет Григориева рука: скорбя о превосходнейшем брате, проповедую смертным возненавидеть настоящую жизнь. Кто подобен Кесарию красотой? Кто своей мудростью в такие годы достиг такой славы, как он? Никто из обитателей земли. Но и Кесарий отлетел из жизни, как роза из терний, как роса с древесных листьев.

Мученики, будьте милостивыми сообитателями и в лоно свое примите кровь Григория, Григория и великославной Нонны, – примите соединенных вкупе и благочестием, и священными гробами!

Здесь лежит любезная дщерь Григория и Нонны, таинница пренебесной жизни, Горгония.

Нет Горгонии: земле оставила она одни кости, все же прочее добропобедные мученики вознесли в горнее.

Имение, и плоть, и кости – все принеся в дар Христу, Горгония оставила одного супруга, но и его ненадолго, а теперь внезапно восхитила к себе и славного Алипия. 5. Блаженный супруг и блаженнейшая супруга, отложив скверны в купели, живите возрожденными!

Одно здание, но внизу могила, а вверху храм; гробница – храмоздателям, храм – добропобедным мученикам. И храмоздатели покрыты уже сладостным прахом, а это ты, Ливия, блаженная супруга Амфилохиева, и ты, 5. прекраснейший из сыновей, Евфимий! Примите же их, свидетели истины; примите и тех, которые еще остались в живых!

Лучше бы жить тебе, Ливия, и твоим любезным чадам! Лучше бы достигнуть тебе врат старости! Но теперь, еще прекрасную, еще блистающую цветами юности, сокрушила тебя преждевременная смерть. А супруг твой, Амфилохий, вместо доброй и разумной супруги, 5. увы! увы! имеет перед собой жалкую гробницу.

Увы! Увы! И Ливию покрывает прах. Никогда не подумал бы, что эта женщина была смертная, смотря на ее наружность, кротость и целомудрие, которыми она превосходила весь пол свой. 5. Поэтому тебя и умершую почтили таким гробом трое твоих сыновей и супруг твой Амфилохий.

Подлинно была чета, чета священная, в двух телах единая душа, и по крови, и по славе, и по мудрости, по всему родные братья, два Амфилохиева сына, Евфимий и Амфилохий — 5. светлые звезды для всех каппадокийцев. Но грозно на обоих взирала зависть и одного лишила жизни, а другого оставила; но в нем уже одна половина Амфилохия.

Оратор между ораторами, певец между певцами, слава отечества своего, слава своих родителей, едва достигший юношеских лет и недавно в чертог свой призывавший любовь, умер Евфимий. Какая жалость! 5. Вместо девы нашел он себе гроб, и за днями предбрачных веселий наступил день плача.

Двадцатилетний Евфимий настолько знаком был с эллинской и авзонской музой, насколько другой не ознакомился бы и с одной из них. Он сиял и красотой, и благонравием. Но теперь сошел в землю. Увы! Увы! Как скороспешна зависть в рассуждении добрых!

Светло просиял людям Евфимий, но ненадолго, потому что и блеск молнии бывает непродолжителен; просиял же вместе и мудростью, и наружной красотой, и добросердечием. Все это составляло прежде славу каппадокийцев, а теперь стало причиной слез.

Просиял средь людей великий Евфимий, но не на долгое время, ведь и молнии краток свет. Просиял одновременно и мудростью и видом и сердцем, и все это, что прежде было славой Каппадокии, теперь обратилось в рыдание.

Кто это, чей он? Амфилохия Евфимий лежит здесь, этот, который всем каппадокийцам [любезен] ради уст [его], этот, которого Хариты Музам дали; они – Гименеи между воротами; но пришла скорейшая зависть.

Плачьте, источники, реки, рощи, сладкопевные птицы, с вершины дерев прекрасно поражающие слух, ветерки, своим шелестом навевающие тонкий сон, 5. и цветники собравшихся вместе Харит! А тебя, прелестный сад Евфимиев, сколько славным соделал умерший Евфимий, потому что ты носишь его имя! Если бывал кто прекраснее всех юношей, так это Евфимий. Если есть какое поле прекраснее всех полей, так это его Элизий. Потому и собрались вместе все Хариты. Хотя покинул жизнь Евфимий, 10. однако же оставил свое имя этому восхитительному месту.

Хариты Музам говорят: «Что скажем мы? Нет изображения никакого, [вышедшего] из-под наших рук для Евфимия среди людей». Музы же Харитам отвечают: «Поскольку зависть коварна, пусть так и будет, для нас же пусть клятва твердая будет, что никакого не восстанет такого подобия средь людей».

Источники, реки и рощи, птицы звонкие прекрасные на ветвях, дуновения слабый сон звуками свирели навевают, и сады Харит, воедино собираемых, плачьте. О красота Евфимия! Ведь тебе умирающему Евфимия славное имя возвращает.

Твой ум, Елладий, всегда пребывал на небе, на дольней же земле не утверждал ты и малого следа, а потому и отошел так скоро с земли. А прах твой объемлет единоутробный брат твой Евлалий.

Я, обитель мучеников, заключаю в себе юного, но великого Христу и поседевшего разумом Елладия. И нечему дивиться, потому что и он терпеливо нес скорби, подобно мученикам, когда угашал в себе брань завистливого противника.

Едва дышал ты на земле, уступая нуждам плоти, большую же часть жизни имел уже горе', о великая слава Христова, Елладий! А если очень скоро разрешился от уз, то и сие – награда за твои труды.

Если в водах есть для неверных какой-нибудь сухой Тантал, если есть какой-нибудь камень над головой всегда угрожающий, разрываемая птицами нестареющая печень нечестивого, огненная река, бессмертный мрак, 5. глубины бездны, демоны зверояростные и другие, вызывающие трепет наказания ада; всякий, кто Мартиниану славному повредит, сдвинув надгробие, все то страшное обретет [в наказание].

Реки и море, тебе, нечестивый, и равнинами наслаждайся плодородными, стадами четвероногих, тебе и золота таланты, и серебро, благородные камни и сирийская тонкая пряжа. 5. Вся жизнь – живущим; малые камни любимые – смертным; ты же дай мне эту руку, и чтоб никакой негодяй не погубил твоей могилы, [и защити ее] твоими законами и руками справедливейшими.

Когда Мартиниан вступил в общую всех матерь землю, тогда восплакали все города Авзонии, обитатели всей Сицилии и широких пределов земли остригли себе волосы, потому что удалилась от людей сама Фемида. Но мы, вместо тебя объемля твою славную могилу, всегда будем показывать ее приходящим, как нечто священное.

Послушайте, христоносцы и вы, которым известны права живых и честь, подобающая умершим! Все я оставил – царский двор, отечество, род, славу. Увы! Увы! Во всем имел я преимущество, однако же теперь почтенный всеми Мартиниан стал небольшой горстью праха. Уроните же слезу на мою могилу, но не налагайте на нее рук!