Читать онлайн «Долина Виш-Тон-Виш». Страница 5

Ни человек, ни имущество не перемещались с места на место в этой стране в середине семнадцатого века с быстротой и удобствами нынешнего времени. Дороги поневоле были малочисленными и короткими, а сообщение по воде — нерегулярным, медленным и далеким от удобства. Поскольку между той частью Массачусетского залива, откуда Марк Хиткоут эмигрировал, и местом близ реки Коннектикут30, куда он намеревался отправиться, лежал широкий лесной массив, он был вынужден избрать второй способ передвижения. Однако прошло немало времени с момента, когда он начал свое короткое путешествие к побережью, и тем часом, когда наконец смог погрузиться на судно. Во время этой задержки он и его домашние пребывали среди благочестиво мыслящих обитателей узкого полуострова, где уже существовал прообраз цветущего поселения и где ныне шпили благородного и живописного города возносятся над многими тысячами крыш.

Сын не покинул колонию и места своей юности с тем же неколебимым послушанием зову долга, как его отец. В недавно основанном городе Бостоне31 жило прекрасное, юное и благородное существо, по возрасту, положению, суждениям, обстоятельствам и, что еще важнее, по сродству душ сходное с ним самим. Облик этой девушки давно слился с теми святыми образами, которые суровое воспитание учило его держать наиболее близко перед зеркалом своих мыслей. Поэтому неудивительно, что юноша приветствовал задержку, отвечавшую его желаниям, и воспользовался ею так, как ему столь естественно подсказывало чистое чувство. Он соединился с благородной Руфью Хардинг всего за неделю до того, как его отец отплыл в свое второе паломничество.

В наше намерение не входит останавливаться на перипетиях путешествия. Хотя гений человека необыкновенного открыл мир, который теперь начинал заселяться цивилизованными людьми, навигация в те дни не блистала достоинствами. Проход среди мелей Нантакета32 бывал, должно быть, сопряжен с настоящей опасностью не менее, чем со страхом. Да и плавание вверх по самому Коннектикуту было подвигом, достойным упоминания. В должное время отважные путники добрались до английского форта Хартфорд, где задержались на целый год, чтобы обрести покой и душевный комфорт. Однако характер доктрины, которой Марк Хиткоут придавал столь большое значение, пробуждал в нем желание еще более удалиться от человеческого жилья. В сопровождении немногих спутников он продолжил исследовательскую экспедицию, и конец лета застал его на этот раз обосновавшимся в поместье, которое он приобрел с помощью обычных простых формальностей, практиковавшихся в колониях, и за пустяковую цену, за которую тогда обширные округа отчуждались как собственность отдельных лиц.

Любовь к вещам, связанным с этой жизнью, если такая любовь действительно существовала, была далеко не преобладающей в чувствах Пуританина. Он был бережлив больше по привычке и из принципа, чем из неподобающей жажды мирского богатства. Поэтому он довольствовался приобретением усадьбы, которая была бы ценна скорее своим качеством и красотой, нежели размерами. Много таких мест предлагалось между поселениями Уэзерсфилд и Хартфорд и той воображаемой линией, что отделяла владения колонии, которую он покинул, от владений той, к которой он присоединился. Он устроил себе местожительство, как это именуется на языке данной страны, близ северной границы колонии. Эту территорию, благодаря затратам, которые можно считать расточительными для данной местности в ту эпоху, наличию остатков вкуса, который даже самоотречение и скромные привычки его позднейшей жизни не вполне подавили, и большой природной красоте сочетания земли, воды и леса, эмигрант ухитрился превратить в желанное жилище не только в качестве убежища от мирских искушений, но и по причине его деревенского очарования.

После этого памятного акта самоотречения минули годы покоя среди своего рода равнодушного благополучия. Слухи из Старого Света достигали ушей хозяев этого отдаленного селения спустя месяцы после того, как события, которых они касались, в других местах бывали уже забыты, а про мятежи и войны в родственных колониях они узнавали с опозданием — лишь через длительные промежутки времени. Между тем границы колониальных хозяйств постепенно расширялись и долины начинали расчищаться все ближе и ближе к их собственной. Преклонный возраст стал уже накладывать кое-какие зримые отпечатки на железный костяк капитана, а свежий цвет молодости и здоровья, с которым его сын вступил в лес, начал уступать смуглому налету от пребывания на воздухе и тяжелого труда. Мы говорим о тяжелом труде, ибо, независимо от привычек и мнений округи, строго осуждавшей праздность, даже среди тех, кого фортуна одарила больше других, ежедневные трудности их положения, охота и долгие и непростые походы в окружающий лес, отваживаться на которые бывал вынужден и сам ветеран, существенно подтверждают смысл слов, использованных нами.

Руфь продолжала расцветать и оставаться полной юных сил, хотя вскоре материнское беспокойство добавилось к прочим причинам ее забот. Тем не менее долгое время не случалось ничего, что возбудило бы чрезмерные сожаления о шаге, предпринятом ими, или вызвало особую тревогу по поводу будущего. Жители пограничной полосы, ибо именно таковыми, по правде говоря, они стали благодаря своему положению на границе, слышали невероятные и ужасные известия о свержении одного короля33, о междуцарствии34, как называют правление, превосходящее обычное по мощи и преуспеванию, и о восстановлении на престоле сына того, кого достаточно странным образом прозвали мучеником35. Всем этим богатым событиям и непривычным превратностям королевских судеб Марк Хиткоут внимал с глубокой и почтительной покорностью воле Того, в чьих глазах короны и скипетры являются просто более дорогими безделушками мира сего. Подобно большинству современников, искавших убежище на западном континенте, его политические суждения хотя и не были в полной мере республиканскими, но склонялись в пользу свободы, в сильной степени противостоявшей доктрине божественных прав монарха, хотя он был слишком далек от бурных страстей, постепенно побуждавших тех, кто был ближе к трону, терять уважение к их святости и запятнать их блеск кровью.

Когда проезжие и участвовавшие в политической борьбе посетители, через долгие промежутки времени навещавшие его селение, говорили о Протекторе36, который так много лет железной рукой правил Англией, в глазах старика загорался проблеск внезапного и особого интереса, а однажды, высказываясь после вечерней молитвы по поводу суетности и превратностей сей жизни, он признался, что необыкновенный человек, по существу, если не формально, занимавший трон Плантагенетов37, был добрым приятелем и нечестивым собутыльником многих часов его молодости. Засим последовала длинная и исполненная благоразумия импровизированная проповедь насчет тщеты обращения чувств на вещи обыденной жизни и высказанная полунамеками, но тем не менее доходчивая похвала более мудрому пути, который вразумил его воздвигнуть свою собственную обитель в этой глуши вместо того, чтобы умерить шансы на вечное блаженство слишком сильным стремлением к обладанию обманчивой суетой мира.