Читать онлайн «Черный охотник [авторский сборнник]». Страница 146

Крепко зажав в руке топорик, зашагал он снова, держа путь к холму. Деревянное топорище, казалось, таило в себе какой-то секрет, имевший для Джимса огромное значение, судя по тому, как он конвульсивно сжимал в руке оружие с зазубренным лезвием. На деле Джимс не думал ни о топорище, ни об обухе. Его мозг был занят одной лишь мыслью: именем, которое он видел на топорике. Оно говорило о том, что тут побывали англичане со своими индейцами или же англичане послали их сюда, как и предсказывал дядя Эпсиба. Не французы, а англичане. Англичане!

Он еще сильнее зажал топорик, точно под его пальцами было горло какого-либо англичанина. Впрочем, он сейчас думал не о мести. Его мать была убита, отец тоже. Индейцы с английскими топориками убили их, и его долг известить об этом Тонтэра. Все пережитое за последние часы казалось каким-то уродливым кошмаром, и восход солнца не разогнал этого ощущения нереальности, овладевшего его разумом. Прекрасное теплое утро, полет птиц на юг, веселое перекликание диких индюков под каштановыми деревьями — все лишь усиливало это ощущение. А порой им овладевало желание крикнуть, что это невозможно, что собственные глаза обманули его.

Дойдя до Беличьей скалы, Джимс остановился и посмотрел на таинственную долину. Еще больше, чем когда-либо, напоминала она восточный ковер благодаря своим осенним краскам. Нигде не видно было дыма или каких-либо других следов, которые говорили бы о вторжении неприятеля. До его слуха доносились голоса многочисленных белок, над головой пронеслись два старых орла, которых он знал с самого детства. Голова его несколько прояснилась, и он чувствовал, что вновь обретает утраченные силы. Он заговорил с Потехой, и та, прижавшись к его ногам, с бесконечной преданностью посмотрела на него. Смелость возвращалась к обоим, и когда Джимс отвернул голову от загадочной долины, его глаза приняли какое-то новое выражение: они стали похожи на глаза дикарей и приобрели ту же твердость взгляда, ту же бездонную глубину, в которой никто не мог прочесть каких-либо переживаний. Белое как мел лицо оставалось бесстрастным, словно черты его были изваяны из холодного камня.

Джимс снова взглянул на топорик, и Потеха насторожилась, услышав странный звук, сорвавшийся с его уст. Этот топорик, казалось, был голосом, рассказывавшим ему целую повесть, позволявшим ему легче мыслить и быть настороже. Пока это относилось к нему лично, он не внимал этому голосу осторожности, так как мысль о собственной безопасности представлялась сейчас не имеющей никакого значения. Это объяснялось не приливом отваги, а полной атрофией чувства страха. Но по мере приближения к замку Тонтэр в нем с большей силой просыпался инстинкт самосохранения. Правда, это не заставило его свернуть с открытой дороги или замедлить шаг, но все его чувства обострились, и совершенно бессознательно он начал готовиться к предстоящей мести. А для того, чтобы приступить к этому, нужно было раньше всего достигнуть замка Тонтэр.

Вспоминая выстрелы, которые он слышал со стороны замка, Джимс ясно рисовал себе картину событий. У Тонтэра оставалось несколько человек, не присоединившихся к войскам генерала Дискау. Убив Анри и Катерину Бюлэн, индейцы, по-видимому, свернули на восток от зловещей долины, но барон, предупрежденный сигналом Эпсибы Адамса, встретил их залпом мушкетов. Джимс верил в Тонтэра, а потому нисколько не опасался за него. Точно также не сомневался он в судьбе, постигшей дядю Эпсибу. Очевидно, английские топорики настигли его где-нибудь, в противном случае он явился бы на ферму сестры за то время, что Джимс и Потеха провели там. Тем не менее в душу его минутами закрадывалась надежда: а вдруг дядя Эпсиба в силу каких-либо причин очутился в замке Тонтэр? Что, если он, подав сигнал, поспешил в сеньорию в надежде найти там своих близких? Вполне возможно ведь, что Анри Бюлэн, увидев сигнал, поданный шурином, но не веря в опасность, ждал, меж тем как смерть уже набрасывала свою тень на маленькую долину.

Может случиться, что он сейчас перевалит через вершину холма и увидит дядю Эпсибу… Эпсибу, барона, его вооруженных вассалов…

Казалось, что Потеха надеялась увидеть то же самое. Джимс направился к тропинке, которая вела через густые заросли к вершине холма, где он обычно делал остановку, чтобы полюбоваться прекрасным видом владений, дарованных королем Франции верному и отважному Тонтэру.

Джимс вышел на верхушку холма… Последняя искра надежды, еще тлевшая у него в груди, погасла и уступила место мраку отчаяния.

Замок Тонтэр перестал существовать!

Над тем местом, где стоял замок, расстилался белесоватый дымок, точно мелкий туман, поднимавшийся кверху молочными спиралями.

Замок исчез, исчезла укрепленная церковь, исчезли домики фермеров, стоявшие в отдалении за полями и лугами. Осталась лишь каменная мельница, огромное колесо которой продолжало еще вращаться, издавая жалобный звук, смутно доносившийся до слуха человека на холме. Ничто другое, помимо этого, не нарушало безмолвия.

Джимс смотрел на колышущийся белый покров, и ему казалось, что он видит огромный саван, скрывающий под собою смерть. Впервые забыл он на мгновение отца и мать. Он думал сейчас о девушке, которую он когда-то любил. Он думал о Туанетте.

Притаившись за красноголовыми сумахами, Джимс в продолжение нескольких минут стоял и смотрел на руины, еще дымившиеся в долине. Он был слишком оглушен и ошеломлен своей собственной трагедией, чтобы полностью осознать новый удар. Эта жуткая сцена точно громом поразила его, но на этот раз он не потерял способность мыслить и действовать. Теперь пришел конец всем его надеждам, и белый туман, точно смертным покрывалом заволакивающий долину, словно ножом освободил его мозг от другого тумана, который застилал его зрение. Рушились последние остатки его мира, и вместе с ним исчезла и Туанетта.

Безумная ярость вспыхнула в нем. Это чувство начало расти в его душе с того момента, когда он опустился на колени возле тела отца, оно разгорелось ярким огнем, когда он нашел свою мать мертвой, оно наполнило его сердце и разум бешеным ядом, когда он прикрыл лица убитых. А теперь он знал, почему его рука конвульсивно сжимала английский топорик. В нем зажглось желание убивать. Это было чрезвычайно сильное чувство, не вызывавшее, однако, желания громко бросить кому-нибудь вызов или очертя голову кинуться на кого-либо. Ненависть, охватившая его, не была ненавистью по отношению к одному человеку или к группе людей. Не разбираясь хорошенько в своих чувствах, Джимс повернулся лицом к югу, где на расстоянии многих миль от него сверкало на солнце озеро Шамплейн, и рука, сжимавшая топорик, затрепетала под бурным наплывом нового ощущения. Это была жажда крови, крови целого народа, который он возненавидел в этот день и час.