Читать онлайн «Догматика без догматизма». Страница 21

Глава 15. Церковь

Слово «церковь» уже не раз встречалось на страницах этой книги. Что же лютеранское вероучение понимает под ним? Здесь мы сталкиваемся с принципиально иным, чем то, что господствует в православии или католичестве, осмыслением этого явления.

Там церковь – это реальность совершенно особого рода, это некая мистическая связь с Христом, осуществляемая с опорой на определенные исторические институты внутри христианства, прежде всего на восходящий к апостолам епископат и зависимое от него священство. Поэтому церковь – куда более специфическое понятие, чем сообщество всех верующих во Христа. Есть люди, верующие во Христа, но при этом непричастные благодатной реальности церкви. Церковь понимается как своего рода мистический организм с человеческими и божественными элементами. Православный богослов, например, не может считать протестантов участниками церкви. В лучшем случае он скажет, что их причастность церкви неполна и ущербна.

В православном или католическом богословии получается, что Христос основал церковь, чтобы в ней могли существовать таинства, церковь есть условие для подлинного возвещения слова Божьего и преподавания таинств, без церкви все это невозможно. Таинства и проповедь как бы произрастают из церкви, как ветки из ствола дерева. Церковь является своего рода хранилищем и источником благодати. В таинствах и священнодействиях посредством священников и епископов, но также и многими другими путями, эта божественная благодать, божественные энергии передаются верующим, наполняют и постепенно преображают их. Участие в церкви – это реальная (хотя и осуществляемая незримым, мистическим образом) причастность Христу.

Иначе обстоит дело в лютеранском богословии. Основополагающим текстом для лютеранского понимания сущности церкви является VII артикул Аугсбургского вероисповедания. В нем сказано следующее: «Церковь – это собрание святых, в котором Евангелие преподается в чистоте, и таинства совершаются в соответствии с Евангелием».

То есть, в лютеранстве церковь – это не какая-то особая реальность. Христос, по сути дела, учреждает не церковь как таковую, а учреждает проповедь своего слова и связанные с этой проповедью таинства, а те люди, которые оказываются вовлечены в эти процессы проповеди и преподавания таинств, и составляют церковь. В этом смысле проповедь и таинства первичны по отношению к церкви.

Церковь не обладает самоценностью. В ней самой по себе нет никакой особой «благодати». Церковь не выступает посредницей в деле спасения. Участие в церкви – это не условие спасения. Церковь – это те люди, кто стали причастны слову и таинству. Поэтому, опять же, согласно Лютеру, церковь в протестантской экклезиологии называется creatura verbi или creatura Evangelii – творение слова или творение Евангелия. Церковь там, где слово Божие. Церковь возникает вокруг этого слова. Церковь – это люди, увлеченные словом Божьим. Их внимание должно быть сосредоточено не на себе самих, а на слове Божьем, на Евангелии. Поэтому в протестантских догматиках церкви уделяется столь мало внимания.

Однако слово Божье нуждается в провозглашении. И это провозглашение тоже осуществляется через людей – членов церкви. Таким образом, церковь – это собрание людей, слушающих и провозглашающих Евангелие, слово Божье. Иными словами: церковь – это собрание людей, вовлеченных в многостороннюю коммуникацию Евангелия.

И, как мы с вами уже знаем, такая коммуникация есть нечто большее, чем просто обмен информацией. Это самоосуществление, актуализация Евангелия. Там, где происходит коммуникация Евангелия, там неминуемо возникает и церковь. Поэтому истинным будет утверждение, что возвещение Евангелия невозможно себе представить без церкви, – но не потому, что лишь церковь делает такое возвещение возможным или правомочным, а потому что люди, возвещающие и воспринимающие Евангелие, становятся членами церкви уже самим фактом своего участия в этом процессе. В этом смысле можно сказать, что церковь имеет не институциональный, а событийный характер. Правильнее было бы говорить, например, что церковь не существует, а что церковь совершается. Это важно подчеркнуть, ведь на практике церковь постоянно принимает институциональные формы, например, общины, сообщества людей, какие-то организации. Но подлинная суть церкви – в общении. Именно поэтому границы церкви будут предельно размыты – по большому счету, их и нет вовсе. Там, где совершается человеческая коммуникация вокруг Евангелия, там возникает, происходит церковь. Церковь – не институт, а процесс.

Однако слово «церковь» является очень многозначным. Помимо уже названного нами только что своего исконного значения, оно может обозначать и конкретную общину верующих, и более сложную организацию. Поэтому в том числе и здесь неизбежно постоянное смешение и смещение этих разных понятий. Важно лишь постоянно помнить о том, что церковью в подлинном смысле можно назвать только то сообщество, общину, организацию, в которой совершается истинная церковь, то есть коммуникация Евангелия. Кроме того, следует не забывать, что эта истинная церковь совершается также и за пределами официальных, институционализированных церквей.

Итак, Евангелие провозглашается, осуществляется в процессе человеческой коммуникации. Однако в таком процессе с неизбежностью возникают и его искажения. Носители коммуникации – люди – всегда ограниченны, несовершенны, подвержены греху. Помнить об этом очень важно. Не случайно Лютер подчеркивал, что церковь является величайшей грешницей. Церковь неизбежно грешит против того, что составляет саму ее сущность. В процессе своего провозвестия и его восприятия она совершает преступление против того, что она возвещает.

Эта греховность церкви проявляется и на более простом и практическом уровне. Церковь как человеческая организация – не Царствие Божье, в ней бесполезно и бессмысленно искать идеал. Человеческое несовершенство и греховность проявляются в церковной жизни ничуть не меньше (а порой, может быть, и даже больше), чем в других человеческих организациях. Но все же церковь принципиально отличается от всех остальных человеческих институтов. Отличается она именно своим упованием на то, что лежит вне нее, упованием на евангельскую весть о прощении и спасении от Бога.

При этом, повторим еще раз, Евангелие – это внешнее слово. Таким образом, весь интерес церкви, все ее внимание, все ее устремления, действительно, с неизбежностью должны быть направлены вне ее.

Лютеранская церковь, как, пожалуй, никакая другая, подчеркивает в своем вероучении необходимость этого постоянного взгляда вовне, относительность церкви. И самое себя она видит именно как попытку реализовать этот принцип на практике. Уже знакомый нам Пауль Альтхауз пишет: «С самого начала и по своей сути лютеранская Реформация обладала экуменическим или, как говорили ее отцы, «католическим», то есть общецерковным характером. Она подразумевала все христианство. Возникновение «лютеранской церкви», с социологической точки зрения существующей наряду с другими конфессиями, с точки зрения воли и смысла Реформации является чем-то предварительным, памятником неудачи, разочарования, ограничения и надлома великого движения.

То, что действие Реформации так ограничилось, то, что реформаторское движение превратилось в Лютеранскую церковь, все это могло привести и привело в итоге к тому, что самопонимание этой церкви сузилось; мы прочно обосновываемся в своем доме. Из посланника в пути получился некто оседлый. Вместо диаконическо-экуменического духа появляется церковный патриотизм, забота об унаследованном, наш тип, простая верность церкви, любовь к своей лютеранской родине, желание развивать собственные особенные дары, жить по-своему. Наша общая лютеранская позиция постоянно находится в опасности быть исключительно лютеранским патриотизмом».

По сути дела, речь идет о том, что Лютеранская церковь призвана быть не одной конфессией среди других конфессий и не одной церковью среди прочих церквей, но «воплощенным» протестом против любой замкнутой и самодостаточной конфессиональности и церковности как таковых. Протестом, снова и снова указывающим на относительность всякой церковной формы.

Практически любая церковь в конце концов начинает видеть в себе самой некую религиозную ценность, считать свое существование и особую форму – традиции, вероучение, обряды – чем-то важным и существенным. Тем самым она начинает смотреть не на Христа только, а уже и на себя саму. Подобный поворот дела во многом вызван уже упоминавшейся и типичной для многих церквей особенностью вероучения, когда церковь понимается как посредница в деле спасения. Лютеранство же – это решительный отказ от такого представления о церкви. Оно – попытка построить церковь, которая не была бы озабочена сама собой. Не «благодать» изнутри, а упование на милость извне, – вот что создает церковь в лютеранском понимании, вот какой лютеранское богословие стремится видеть церковь.