Читать онлайн «Константинопольский Патриархат и Россия. 1901–1914». Страница 21

Если В. И. Яцкевич представлял доводы церковно-политического характера, И. И. Соколов – историко-канонического, то С. В. Троицкий в своей специально подготовленной для заседания записке старался обосновать позицию, занимаемую в данном вопросе МИДом. К данному вопросу, утверждал он, нужно применять не каноны об отношении епископа чужой епархии к епископу местному, а о сообразовании церковного устройства с политическим. Русские церкви и приходы за границей являются экстерриториальными (посольскими) и не входят в состав греческих епархий и возглавляются русским же епископом, сохраняющим всю полноту своих прав, независимо от того, проживает ли он в России или за границей. Поэтому испрашивать разрешения на богослужение у местных архиереев епископы русской диаспоры не должны. Сложность, по мнению Троицкого, заключается в том, что «церковная независимость русской диаспоры не всегда ясно понимается на Востоке, и наша церковь, не заботясь иногда о выяснении своей точки зрения и в видах мира церковного соглашаясь иногда с ограничениями этой независимости, как бы признавала притязания восточных иерархов правильными». Примером подобного рода может служить, как указывал Троицкий, случай освящения храма на Шипке в Болгарии, когда епископ Старозагорский требовал участия в освящении, и русское правительство уступило[207]. «Поэтому следовало бы, – продолжал Троицкий, – не подтверждая новой уступкой несправедливых притязаний, в то же время позаботиться о том, чтобы служение русского епископа без разрешения не вызвало конфликта с местными патриархами». Для этого можно представить рекомендательные грамоты, данные епископу Кронштадтскому; предварительный разговор с патриархом может провести российский посол, имеющий на него большое влияние. Нельзя не отметить также тот факт, что настоятели греческой посольской церкви Св. Димитрия Солунского в Петербурге не испрашивают разрешение на служение у митрополита Санкт-Петербургского. «Испрашивать письменное разрешение на богослужение у патриарха от имени Св. Синода – это значит подвергать опасности самое существование русских церквей в Константинополе. Иоаким III, бесспорно, даст это разрешение, но менее благосклонный к России его преемник может этого разрешения и не дать не только епископу русскому, но и священникам. В каком положении будут тогда эти церкви?» – завершает свой доклад Троицкий[208].

Заслушанная на заседании комиссии записка С. В. Троицкого подверглась критике со стороны И. И. Соколова, который находил «прочитанную С. В. Троицким записку по обсуждаемому нами вопросу […] тенденциозной, так как автор, неправильно понимая природу канонов, извращает их подлинный смысл, подтасовывает исторические примеры, а своим заключением толкает русского епископа в какую-то авантюру»[209]. Не нашла она сочувствия и у других членов комиссии. Заключением комиссии было «признать ныне неблаговременным посещение Константинополя преосвященным Владимиром» по двум основным причинам политического характера: эта поездка вызвала нежелательные слухи среди греческого населения; в настоящее время произошел конфликт между патриархом Иоакимом III и синодом и невозможно предвидеть, чем закончится этот кризис в патриархате. На будущее было постановлено обязательно снабдить ей. Владимира рекомендательной грамотой к патриарху, у которого он должен будет при первом же представлении по прибытии в Константинополь испросить разрешение, «хотя бы словесно», на совершение богослужения[210].

За этим совещанием последовал указ Св. Синода 12 февраля / 7 августа 1910 г. об изъятии из ведения еп. Кронштадтского русских церквей в Афинах и Константинополе, оставив их по-прежнему в ведении митрополита Санкт-Петербургского[211]. Наконец, указом Св. Синода от 28 февраля / 21 марта 1911 г. викарная Кронштадтская кафедра была вовсе упразднена, а епископ Владимир был переведен на Омскую кафедру. Для наблюдения за русскими церквами в Западной Европе было решено учредить, кроме существующей, еще одну должность благочинного[212].

Данный эпизод является очередной иллюстрацией разногласия по вопросам церковной политики между российским МИДом и Св. Синодом. В напряженной ситуации на Ближнем Востоке начала XX в. традиционный для Русской церкви осторожный подход большинства членов комиссии, несомненно, предотвратил возникновение еще одной взрывоопасной ситуации между Россией и Константинополем. Позиция грубой силы, которой придерживался министр иностранных дел и С. В. Троицкий, была здесь очевидно неуместной и даже опасной.

В 1889 г. в среде русского посольства возникла идея о создании в Константинополе русской школы для детей русских подданных, а также славянской молодежи столицы, Румелии и Македонии. Школа, созданная по типу реальных и коммерческих училищ, была открыта в 1891 г. с программой двухклассных городских училищ; на ее содержание МИД назначил субсидию в размере 4000 рублей в год из доходов имений монастырей в Бессарабии. В 1901 г. эта школа была преобразована в русское училище с пятилетним курсом, а субсидия была увеличена до 6000 рублей в год. Путем пожертвований было также собрано до 100 000 рублей. В 1903 г. МИД поднял вопрос о преобразовании школы, согласно местным потребностям, в русское училище с более широким курсом преподавания и с присвоением как учащим, так и учащимся в этом училище некоторых прав по государственной службе. МИД признавал за русским училищем в Константинополе «существенное политическое значение, так как оно дает возможность проживающим там русским подданным не отдавать своих детей на воспитание в многочисленные коллегии всевозможных католических братств и протестантских духовных миссий, где они подвергаются несомненной опасности сделаться жертвой инославной пропаганды». Проект школы был препровожден директору РАИКа Ф. И. Успенскому, который одобрил его с одной поправкой касательно законоучителя: последний, по мнению Федора Ивановича, должен быть из выпускников русских духовных академий и утверждаться директором РАИКа. Синод на своем заседании 14 января 1905 г. принял поправку Успенского, но оставил право утверждения кандидатуры законоучителя за митрополитом Санкт-Петербургским[213]. По рекомендации Ф. И. Успенского в 1906 г. законоучителем в коммерческое училище был назначен иеромонах Павел (Вильковский).

Другим русским заведением, носившим в значительной степени благотворительный характер для местного населения независимо от национальности и вероисповедания, был русский Николаевский госпиталь в Константинополе, основанный в 1875 г. и существовавший до начала Первой мировой войны. Для беднейших больных здесь производилась бесплатная выдача лекарств и прием врачей. Количество больных в 1890-е гг. колебалось от 400 до 450 чел., а приходящих на прием было более 8000 в год[214].

Патриарх Константин V (1898–1901) занимал по отношению к России сдержанную, почти враждебную позицию[215]. Поэтому русская дипломатия ждала очередного патриаршего кризиса, чтобы поддержать избрание на престол Иоакима III, который в первое свое патриаршество (1878–1884) зарекомендовал себя как сторонник гибкой политики в национальном вопросе и друг России[216]. Основания для таких ожиданий были: 6/19 октября 1900 г. посол И. А. Зиновьев докладывал о шаткости положения Константина V. 7 из 8 членов Смешанного совета и 8 из 12 членов Синода обвиняли его в равнодушии к церковным делам и бездействии в вопросе захвата турками монастырских имуществ. Главным оппонентом патриарха был митрополит Каллиник Дерконский, который не выступал против него открыто только из опасения возведения на патриарший престол Иоакима III. Члены Синода боялись твердого характера Иоакима, поэтому, как опасался Зиновьев, в случае новых патриарших выборов трудно было ожидать его избрания[217]. Патриарший кризис наступил несколько позднее, в марте 1901 г. Иоакимисты ждали Пасхи, чтобы начать действия по свержению Константина. Они хорошо знали, что Иоаким не пользовался доверием Абдул-Гамида, но надеялись, что султан уступит единодушному желанию греков, если российское посольство окажет им поддержку. На заявления оппозиции Зиновьев уклончиво отвечал, что не считает возможным вмешиваться во внутренние дела греков, но готов оказать им поддержку, если она понадобится для обеспечения интересов православной церкви[218]. 27 марта 1901 г. 8 членов патриаршего Синода и 6 членов Смешанного совета составили постановление о низложении патриарха Константина; он отказался подчиниться этому решению. Противники Константина рассчитывали на помощь со стороны русского посольства: в тот же день к Зиновьеву по поручению членов Синода прибыл митрополит Леросский Иоанн, который передал от имени Синода просьбу о посредничестве перед султаном. «Положение дела весьма щекотливо, почему мне приходится действовать с большой осмотрительностью», – писал Зиновьев[219].