Читать онлайн «Отголоски иного мира». Страница 10

Филиал Национального общества охраны природы в нашем городке возглавляет пожилая чета. Билл страдает от полноты, перенес много операций и ходит с палочкой. Сильвия — добрая душа, целыми днями вяжет и печет пирожки мужу и внукам. Но когда я хожу с ними в орнитологические экспедиции, их тренированные уши и глаза с моими нельзя даже сравнить. Пожилые супруги с легкостью распознают птичьи голоса и за считанные секунды укажут на нужную птицу. Я могу пройти мимо и ничего не заметить, а они углядят за ветками и листвой целые птичьи города, изобилие дикой жизни.

Я стараюсь воспитывать в себе восприятие как мира чисто природного, так и «искусственного», который мы, люди, создаем вокруг себя. Из своего дома в Колорадо я весь день могу наблюдать величие Божие. Настоящий парад! Я обычно начинаю день с чтения и кофе на веранде. Летом сначала появляются колибри с широкими хвостами. Они, словно сверхсовременные истребители, делают вертикальный взлет, летят, тормозят у кормушки и вытягивают длинные язычки, чтобы напиться подслащенной воды. У другого окна висит кормушка с семенами подсолнуха. (Из–за многочисленных средств для отпугивания белок, она напоминает космический корабль в миниатюре.) Заглядывают туда небольшие пичуги, вьющие гнезда на соседних деревьях: три разновидности поползней, синицы, сосновые чижи и иногда щеглы, яркие как утреннее солнце. Потом приходят закусить птицы побольше: красногрудые и вечерние дубоносы, голубые сойки, чечевицы Кассина, волосатые и пушистые трехпалые дятлы.

Клюв дятла предназначен для того, чтобы долбить древесину, а не для лузгания семечек подсолнуха, поэтому дятлы вечно роняют семечки на землю, усеивая ими траву. Тут наступает черед белок. Сначала прибегают обыкновенные белки, потом их горные родственницы. Белки Аберта — темные, с кисточкам на концах ушей и красноватыми глазами, немножко зловещего вида. Где–то с полчаса они гоняют обыкновенных белок, а потом усаживаются пировать сами. Затем появляется рыжая лисица. Каждое утро она подкрадывается из–за одного и того же камня, — привычка, которую белки Аберта хорошо знают. После нескольких выпадов и тщетной погони рыжая обычно сдается и семенит прочь, а белки презрительно фыркают ей вслед.

Правда, восемь раз я видел, как лиса поймала белку. Однажды видел, как камнем упавший с неба ястреб выхватил прямо из кормушки маленького поползня, а потом сидел на поленнице и вертел головой. Тем временем жертву, зажатую цепкими когтями, медленно покидала жизнь… Я видел олениху с двумя оленятами, которые, настороженно осматриваясь, подошли к поилке для птиц. Еще нас навещают лоси. К сожалению, они поедают ухоженные кусты и цветы. Однажды к кормушке ухитрился подобраться медведь, но я прикрикнул на него, и он ушел. По ночам нас навещают скунсы и еноты. А неподалеку, в трубе водослива, обосновался сурок.

Сидя за окном теплого дома, я не могу не думать, что во всей этой суете, в этом таинстве жизни я — самозванец. И мне нетрудно поверить, что вокруг меня — Божий мир, в котором мне даровано жить. «Красота и милость совершаются независимо от того, чувствуем мы их или нет, — пишет Энни Диллард. — Самое малое, что мы можем сделать, это попытаться быть здесь и сейчас».

В центре Чикаго мой день складывался совершенно иначе. Утром — пробежка по парку. Никаких животных кроме белок и голубей. Хотя если выбрать маршрут через зоопарк, то и бегемота можно увидеть… А что я видел по дороге? Пьяницы и бомжи ночуют под газетами и вонючими одеялами. Проститутки спят прямо на порогах возле использованных презервативов. Преуспевающие молодые люди выстроились в очереди на автобусных остановках. Эмигрантки из Азии везут коляски с детьми этих дельцов. А еще — мусорщики, дворники, работники коммунальных служб. Они делают самую черную работу, необходимую для жизни города.

Все они, напоминал я себе, святые искры Божий. И не просто искры: они несут в себе образ Божий. Бог создал их и возложил на каждого миссию, какой не наделил ни одно другое творение. А что я делал тогда? И что я делаю теперь, чтобы высвободить эти святые искры и отполировать зеркало, отражающие Божий лик?

Переехав в Чикаго, я приспособился к шуму Кларк–стрит далеко не сразу. Лежа в постели летом, я слышал, как за открытым окном фырчат автобусы, завывают сирены, звенят бутылки, которые кидают в мусорный контейнер возле ночного бара, как переругиваются шоферы у светофора. Думал, не привыкну никогда. Но постепенно притерпелся: звуки слились в один фоновый шум.

А в Колорадо мне, наоборот, пришлось привыкать к тишине. Я просыпался от малейшего звука. Вздрагивал, когда включался и выключался холодильник, или вдруг тихонько запевали трубы парового отопления. Интересно, думал я, от каких еще звуков я отвык за время жизни в Чикаго?

В плане внимания я многому научился у одного эксцентричного дирижера. В Чикаго с Мюнхенским филармоническим оркестром приехал немецкий музыкант румынского происхождения Серджиу Челибидаке. Работать с Челибидаке соглашались немногие оркестры, не все могли вынести требуемый им режим из двенадцати–восемнадцати репетиций перед каждым выступлением (обычное число репетиций — три–четыре). У Челибидаке был восточный подход к музыке: он считал, что необходимо добиваться «трансцендентного опыта» встречи с музыкой. Поэтому Челибидаке не слушал звукозаписей и даже не разрешал записывать собственные концерты — разве можно перенести на диск уникальную обстановку в концертном зале, реакцию публики? Он говорил: «Музыку, как и фасоль, не стоит консервировать».

Впервые Челибидаке побывал с гастролями в США в семьдесят один год. Я слышал его пятью годами позже. Дирижер был уже очень стар и не мог взобраться на подиум без посторонней в помощи. Для концерта он выбрал знакомые мне произведения, но как незнакомо они звучали! Он игнорировал обозначения темпов в нотах и растянул сюиту Мусоргского «Картинки с выставки» раза в два по сравнению с ее обычной продолжительностью. Рассматривая одну музыкальную фразу за другой, он думал больше о том, как удержать тональность отрывка, а не о том, в каком темпе она должна исполняться.

Один концертмейстер, работавший с Челибидаке, сказал: «Согласно его концепции, каждая фраза имеет форму, и играть нужно от фразы к фразе. Таков путь к истине, сокрытой в музыке». Некий критик уподобил его концерты религиозным обрядам, где дирижер выступает в роли первосвященника. Сам же Челибидаке говорил: «Каков этот отрывок? Сразу и не скажешь. Это надо понять. Пустота — высшая форма концентрации». Когда мы чему–то внимаем, наши тела включаются в определенное действо. На концерте я наклонился вперед, качал головой в такт музыке, руки сложил чашечкой у уха и закрыл глаза. По словам Симоны Вейль, поэт «создает красоту, сосредоточив внимание на реальности»[21].

Возможно, то же самое относится и к внутренней жизни с Богом. Мне нет нужды постоянно искать новых прозрений и истин: «Даже самая заурядная истина, если она завоевала душу целиком, становится подобна откровению»[22].

Со временем я понял, что оперирую слишком большими отрезками времени. Я все планирую загодя, намечаю цели и пытаюсь идти к их решению. И меня сильно выбивают из колеи разные неожиданности, например, телефонные звонки. Совершенно иначе относился к жизни Иисус: нередко Его дневное расписание определяли люди и внеплановые события! Все Его внимание было полностью обращено на того человека, который находился перед Ним, будь то римский сотник или женщина, страдающая от кровотечения. Христос умел вывести духовный урок, взглянув на самые обыденные, казалось бы, вещи: полевые лилии, пшеницу, виноградники, овец, свадьбы и другие события человеческой жизни.

Американский невропатолог Оливер Сакс обнаружил чудодейственный эффект леводопы — лекарства от паркинсонизма. Его применяют также при лечении летаргического энцефалита. В 1990 году об этом открытии был снят фильм «Пробуждение» с Робертом де Ниро в главной роли. Де Ниро играет одного из пациентов. Некоторые пациенты были неспособны разговаривать и общаться и жили в таком полукоматозном состоянии десятилетиями. Новое лекарство пробудило их от ступора к жизни.

Героя де Ниро радовали самые простые действия. Он мог теперь подняться с инвалидной коляски и пройтись, решая по своему усмотрению, повернуть ему направо или налево. Он мог разговаривать и реагировать. Он мог дотрагиваться до людей. В одной из сцен фильма к жизни пробуждается целая палата. Они выбираются в город, танцуют, слушают музыку. Но потом им придется вернуться к прежнему состоянию: действие лекарства было недолговечным.

Доктор внимательно отслеживал судьбу пациентов. Оказалось, что не все способны справиться с новой реальностью. Скажем, Роза Р. так и не смирилась со скачком в сорок три года, выпавших из ее жизни. Другие, например, Леонард Л., восприняли пробуждение с радостью. «Я чувствую себя спасенным, — говорил он, — воскресшим, возрожденным. Есть чувство здоровья, которое воспринимается просто как милость свыше». Он читал «Рай» Данте, посещал ночью Манхеттен, прикасался к листьям и цветам, и за три недели написал автобиографию объемом в пятьдесят тысяч слов. Концовка у фильма трагическая: действие леводопы заканчивается, и Леонард, как и большинство других пациентов, возвращается к своему прежнему состоянию.