Читать онлайн «Апостол Павел». Страница 44

Таким образом, Павел стал недостающим звеном, соединившим, по-видимому, все стороны насыщенной христианской жизни в единое целое. Книга «Деяний» хочет представить его возвращение в Иерусалим как возвращение глашатая христианской миссии, признанной и приветствуемой всеми направлениями первоначальной Церкви, которой может угрожать единственно ненависть иудеев-экстремистов.

Этот период жизни Павла, начиная с ареста в Иерусалиме и до счастливого случая его перевода в Рим, кажется, известен лучше всего, поскольку книга «Деяний» ведет последовательное изложение событий день в день, а иногда и час в час. «Деяния» сохранили впечатления и воспоминания очевидцев иерусалимских событий, а описание путешествия Павла сделано в соответствии с записями бортового журнала, который велся со всей тщательностью.

Множество эпизодов будут легко узнаваемы: возмущение в Храме, заключение в Кесарии и, конечно же, — кораблекрушение… Однако, хотя все эти показания давались почтенными свидетелями, как это видно из описания судебных перепитий, и их истинность подтверждена римской правовой властью, создается впечатление обмана. Эти свидетели на самом деле не могли иметь доступа ни на заседания Синедриона, ни даже на совещание, которое было у Павла с иудейскими христианами Иерусалима по прибытии: они могли сообщить только о внешних обстоятельствах и знать только официально высказанные точки зрения, но не могли с точностью повторить непосредственные подробности ведшихся речей. Они, конечно, исправно передали все этапы судебного разбирательства, но мы никогда не сможем услышать самого обвиняемого, так как древний обычай требовал составлять по-новому все речи, чтобы искусственно придать им возвышенность и сделать их высокопоказательными. Поэтому представление об обвинительном акте мы можем составить скорее по апологетической речи, приписываемой Павлу, чем по его собственной защите.

Наконец, поскольку мы знаем поименно всех действующих лиц, которые являются историческими личностями, можем увидеть, что «Деяния» передают события опять-таки в неточной хронологической последовательности: они указывают некоторые сроки с опозданием, перечисляя события, например, упоминают мессианический мятеж, о котором также упоминает иудейский историк Иосиф Флавий, но их данные, как известно, не совпадают по времени на один-два года[954].

Дата ареста Павла также не может быть точно установлена, если исходить из исторических данных о римском правителе Антонии Феликсе, чья карьера была несколько сомнительной [955]. Феликс был отозван в Рим во второй год правления Нерона, то есть после октября 56 года, и после того, как закончился согласно «Деяниям» двухлетний срок его правления[956]. Именно Нерон в самом начале своего царствования (в конце 54 — начале 55 года) назначил его прокуратором провинции, наделив властью в Иудее; гораздо раньше согласно Тациту и «Деяниям» [957] его отправляли в Палестину, и он начинал, как военачальник в Самарии. Во время правления Феликса арест Павла мог иметь место как в день Пятидесятницы 56 года, так и в день Пятидесятницы 55 года; эта дата упоминалась ранее, обозначив время зимовки в Коринфе, в 54–55 годы, и кроме того, историческая обстановка 53 года, как она изображена, могла способствовать развитию оппозиции в Ефесе именно в это время, что больше склоняет ко второму предположению.

На три, а возможно, и более года раньше, по крайней мере с 52 года, Феликс поддерживал, а затем и возглавлял очень жестокую борьбу против различных самоуправных движений. Когда Павел весной 55 года прибыл в Иудею, отношения между иудеями и язычниками была крайне обостренными. Государственная власть была готова на все в адском клубке протестов, разоблачений, обвинений и репрессий: «Своих врагов подстерегали издалека и не доверялись даже друзьям, идущим навстречу, в этой атмосфере острой борьбы[958]»

Итак, все началось с кампании поношения, организованной азиатами [959]. Павел не остановился в Ефесе, чтобы не подвергаться ненужному риску, но его недавние враги не только настигли его, но даже — можно не сомневаться — опередили его прибытие в Иерусалим. Кто эти «иудеи Азии»? Ортодоксы? Инакомыслящие? Обращенные? Их вряд ли можно считать эллинистами и даже последователями Иоанна — настолько очевидна их приверженность Храму. Остановимся на предположении, что это были христиане из иудейства, сохранившие связи с теми иерусалимскими кругами, которые размахивали Посланием Павла к Галатам, словно факелом.

В самом деле, это ему принадлежат хлесткие, бичующие высказывания о несовместимости Закона с верой, которые переходили из уст в уста. Павла обвиняли в том, что он не выполняет предписания, не следует обычаям и пренебрегает запретами, а также считает обрезание бесполезным: он не только не настаивал на выполнении всего этого язычниками, но, что еще хуже, разубеждал в этом и иудеев. Это было обвинение в отступничестве и подстрекательстве к отступничеству. Конечно, внешняя сторона дела была против Павла, но что он реально имел в виду, когда утверждал, что нет пользы в обрезании? Для иудеев по рождению? Разумеется, нет, потому что он сам настаивал на обрезании Тимофея, родившегося от матери еврейки. Тут, как оказалось, он сомневался, если не противоречил себе, во тем не менее разбирательство вызывало не прекращающееся возмущение Отцов Церкви и даже современных толкователей: если бы у Павла был сын, обрезал бы он его или нет?[960]

В Иерусалиме расценивали колебания обращенного фарисея, как «кощунственный оппортунизм»: образ «оппортуниста» останется в представлении некоторых последующих поколений евреев-христиан и в раввинских преданиях[961].

Разногласия в мнениях, возникшие по этому поводу, беспокоили также и окружение Иакова. Даже еще до прибытия Павла они не могли определиться относительно его проблемы: думали о расколе, потому что апостол Ефеса, кажется, не принимал во внимание иерусалимские соглашения, во всяком случае, те настоятельно рекомендуемые пищевые обязательства, о которых ему поспешили сообщить после его отбытия. В этом заключалась причина размолвки, но были и другие недоразумения. В частности, сбор пожертвований составлял теперь проблему, и Павел волновался по этому поводу еще с Ефеса: предполагали, что иерусалимские христиане-иудеи считали себя скомпрометированными из-за денег, пришедших от обращенных язычников, а также испытывали неуверенность, принимая взносы диаспоры, которые либо конкурировали, либо заменяли обычные жертвенные сборы для Храма [962]. Группа Иакова выказала еще большее высокомерие, чем во время предыдущего свидания, несмотря на показное братство, на которое обращает внимание книга «Деяний»: они замечают Павлу, что его взгляды остаются в меньшинстве (это, впрочем, можно считать крайностью) [963]; они обнародуют свои позиции, отошедшие от тех, что были приняты в 51 году, которые требуют от обращенных язычников придерживаться левитских предписаний, предназначенных для прозелитов, что означает установление неравенства между иудейскими христианами и христианами греками. Мы не знаем в точности, каков был ответ Павла; повествование «Деяний» ограничивается предположением, что он выступил с апологетической речью, в основе которой лежала история его жизни, как и в его Посланиях к Галатам и Коринфянам.

Но, по крайней мере внешне, он смирился и занял позицию, соответствующую требованиям христиан Иерусалима. Согласившись совершить в Храме жертвоприношения, которые завершали бы обряд очищения, и обет не стричь волосы, Павел присоединился по этому поводу к четырем «назореям» и, взяв на себя издержки за них, тем самым предоставил доказательство своего неукоснительного следования ритуалам и своей солидарности с иудеями, соблюдавшими религиозные обряды, а также наглядно подтвердил, что помогает немощным опираться на Закон[964].

Для общественного мнения отношения между иудеями и греками составляли самую актуальную и насущную проблему. Недооценка Закона — вот в чем прямо обвиняли Павла, и не было ли это угрозой Храму и тем самым иудейскому народу? Враг народа, враг Закона, враг Храма [965] — вот мнение, которое составилось очень скоро, несмотря на то, что он никогда ничего дурного не говорил о Храме в своих писаниях. Но в тот период легко переходили от религии к политике, рассматривая оплошности, допущенные по отношению к святилищу, как преступление против народа. Нараставшее со времен правления Понтия Пилата напряжение между иудейским народом и римскими властями обострило национальные чувства и поощряло экстремистов, вынуждая тем самым консерваторов упрочивать свои позиции.

Друзья римлян — Павел не мог отрицать, как, впрочем, многие другие фарисеи [966], что это действительно было, — оказались в щекотливом положении после ошибок, накопленных правителем Феликсом. С одной стороны, он вел ожесточенную и слепую борьбу против всех националистических групп и деревенских жителей, подозреваемых в оказании им помощи: так умножалось количество крестов вдоль дорог [967]. С другой — несмотря на легкость, с которой он отправлял войска, он не имел вполне определенной позиции по отношению к иудейским сектам и повстанческим движениям: соотечественники упрекали его в том, что он потерял контроль над ситуацией в Самарии в 52 году, польстившись на прибыль от грабежа, а Иосиф (Флавий) — в том, что он закрыл глаза на убийство первосвященника Ионафана, который стеснял его [968]. Личная жизнь Феликса уже сама по себе была провокацией для набожных иудеев в 54 или 55 году он отнял у мужа, который, как в конце концов выяснилось, был обрезанным прозелитом, принцессу Друзиллу[969] — иудейку; из-за этого недозволенного и скандального, с точки зрения Торы, союза, царь Агриппа держался в стороне от своей сестры и деверя [970]. На Феликса, как и на многих других высокопоставленных представителей римской власти, действовал восточный мираж — все они стремились к царственным союзам, богатству, власти и очарованию оккультизма [971].