Читать онлайн «Япония, японцы и японоведы». Страница 27

Волею случая эта моя мечта в начале 50-х годов неожиданно осуществилась. Где-то в 1953 году я получил предложение руководства исторической редакции Госполитиздата (Государственного издательства политической литературы) о публикации в виде книги моей кандидатской диссертации. Случилось это, как я узнал впоследствии, потому, что одна из выпускниц МИВа, В. Кузьмина, учившаяся со мной на одном курсе, работала в те годы в Госполитиздате и, узнав о теме моей кандидатской диссертации, рекомендовала меня в качестве автора своему начальству. Естественно, я не стал отказываться от такого заманчивого предложения, тем более что руководство отдела Японии ИВАНа не горело желанием содействовать изданию моей рукописи в академическом издательстве. Предложение Госполитиздата было тем более привлекательным, что оно предполагало выплату автору соответствующего гонорара, которого я никогда до тех пор не получал. Правда, при подготовке рукописи к сдаче в Госкомиздат мне пришлось несколько расширить по сравнению с диссертацией ее хронологические рамки и изменить заголовок. Редакторы оказались людьми доброжелательными, и это обеспечило ее быстрое продвижение к печати. В результате в 1955 году моя первая книга, озаглавленная "Внутренняя политика японского империализма накануне войны на Тихом океане. 1931-1941", вышла в свет, что несколько упрочило мою репутацию в институте. Особую радость мне доставляло то, что с выходом этой книги я закрепил свое авторство в детальном выявлении фашистского характера власти в Японии в довоенный и военный период.

Выход в свет в 1955 году названной книги, в которой запальчиво обличалась преступная внутренняя политика японских правящих кругов, проводившаяся накануне и в годы войны на Тихом океане, целиком отвечал духу того времени - духу "холодной войны", разгоравшейся между США и Советским Союзом в глобальном масштабе, включая и Дальний Восток. Нельзя забывать, что это был период все возрастающего накала враждебных чувств советской общественности в отношении правящих кругов США, бесцеремонно утверждавших силой оружия свой односторонний контроль и над Корейским полуостровом и над Японией. К усилению вражды вела дело и американская пропаганда, изображавшая Советский Союз как опасную, агрессивную силу, способствовавшую разгрому в Китае американских ставленников - чанкайшистов и образованию КНР во главе с коммунистическим лидером Мао Цзэдуном, силу, вскормившую в Корее режим Ким Ир Сена и оказавшую поддержку китайским добровольцам, отбросившим американскую армию на исходный рубеж - 38 параллель. Считалось нормальным поэтому не церемониться в оценках антисоветской, русофобской политики США и их сателлитов, к каким относилась и Япония, особенно тогда, когда речь шла о политике японских агрессоров.

Не было оснований у нашей страны гладить в те годы по головке и правящие круги послевоенной Японии, охотно давших согласие на превращение Японских островов в тыловую базу вторгшихся в Корею вооруженных сил США и вставших на путь воссоздания в стране вопреки действующей конституции вооруженных формирований армейского типа. Такая политика японских правящих кругов стала рассматриваться в те годы советскими государственными деятелями и прессой как опасный курс, чреватый возрождением японского милитаризма и военной угрозы нашей стране. Не случайно поэтому советская печать все чаще и шире стала публиковать тогда статьи об угрозе ремилитаризации Японии, вполне совпадавшие по содержанию и духу с публикациями китайской и северокорейской прессы.

Проблема вероятного возрождения японского милитаризма стала обсуждаться в те дни и в советских научных кругах. Обсуждалась она и в стенах Института востоковедения АН СССР. Естественно, что втянулся в изучение этой темы и я как один из тех молодых японоведов, которых прежде всего интересовали актуальные проблемы современности, связанные с конкретными практическими задачами внешней политики нашей страны. В те годы в своих научных поисках я руководствовался тогда, как руководствуюсь, кстати сказать, и сейчас, не отрешенными от реальной жизни абстрактными идеями защиты неких "общечеловеческих интересов" и "мировой справедливости", а стремлением к последовательной защите национальных интересов своей страны, своей родины, своего государства. Поэтому я был вполне убежден в своевременности и правильности того, что писал, и не испытываю никаких угрызений совести за содержание и грубоватый тон своих тогдашних публикаций.

Конечно, при выявлении возможности возвращения Японии на путь милитаристской политики возникло немало спорных вопросов. Прежде всего надо было разобраться в том, что следовало понимать под "милитаризмом", на какой почве возникло это явление в довоенные годы, оставалась ли эта почва в послевоенный период и, наконец, существовало ли в правящих кругах США и Японии сознательное стремление к возрождению в стране прежней милитаристской политики, главной целью которой становилась подготовка страны к войне. Эти вопросы, кстати сказать, широко обсуждались в те годы в американской политической и исторической литературе. В ряде книг, изданных в США, они получили широкое освещение, причем едва ли не все американские политики и историки стремились доказать, что основой японского милитаризма издавна были пережитки феодализма в экономике, государственной структуре и политической идеологии японского общества и что ликвидация этих пережитков в ходе послевоенных реформ подорвала основы японского милитаризма, в связи с чем его возрождение в Японии уже не могло произойти. Такая версия, естественно, лила воду на мельницу американской пропаганды, пытавшейся убедить мировую общественность в том, что носителями военной угрозы в Азиатско-Тихоокеанском регионе были лишь Советский Союз, КНР, КНДР и Вьетнам, в то время как правящие круги США представляли собой неких миролюбцев, заведомо неспособных на какие-либо агрессивные военные акции. (Это писалось, между прочим, в преддверии вьетнамской войны, показавшей всему миру истинную суть американского "миролюбия".)

Споры об экономических корнях, классовой сущности и конкретных проявлениях милитаристских тенденций в политике и идеологии японских правящих кругов возникли в начале 50-х годов не только заочно между советскими и американскими японоведами, но и очно в нашей собственной среде - между московскими японоведами. Помнится, в отделе Японии при обсуждении одной из рукописей сотрудников отдела такой спор возник между П. П. Топехой и мной, хотя в личном плане мы были в то время и остались надолго потом друзьями. Топеха придерживался того мнения, что японский милитаризм уходит корнями в далекое средневековое прошлое, а я, опираясь на те определения милитаризма, которые давались в некоторых из ленинских работ, стремился доказать, что и в довоенные, и в военные, и в послевоенные годы в основе японского милитаризма лежали интересы наиболее влиятельных финансовых группировок страны.