Читать онлайн «Войны за Бога. Насилие в Библии». Страница 50

Никогда не следует говорить, что эти люди заслуживали уничтожения

Когда верующий приводит секулярные или политические доводы в пользу уничтожения ханаанеев (или других групп), он просто приводит те оправдания геноцида, которые уже давно отвергнуты секулярным миром. Мало кто из мыслителей сегодня мог бы повторить некогда популярный аргумент, который можно кратко сформулировать следующим образом: «Хотя при обычных условиях уничтожение целого народа было бы злодеянием, крайняя испорченность и греховность народов Ханаана оправдывает такую меру в тех конкретных обстоятельствах. Жертвы в полной мере заслуживали своего уничтожения. Нам следует удивляться тому, как долго Бог сдерживал здесь свой праведный гнев». Неубедительно звучит и ссылка на долговременное историческое благо, на то, что для осуществления своего масштабного замысла об истории Богу было необходимо уничтожить местное население Ханаана. Как считают сторонники такого подхода, в долговременной перспективе истребление ханаанеев (а также мидьянитян и амалекитян) повлекло за собой различные благие последствия для Бога и его избранного народа. Если рассматривать это событие в рамках широкой исторической перспективы, продолжают они свою аргументацию, можно видеть, что это действие принесло пользу{373}.

Вряд ли подобные рассуждения покажутся кому-либо привлекательными сегодня, и отчасти это объясняется тем, что нынешние историки и археологи куда больше знают о социальной жизни обитателей Ханаана и об их предполагаемых злодействах. Любая религия, приверженцы которой практикуют человеческие жертвоприношения, ужасна, но ханаанеи в этом отношении были не хуже тысяч других народов, которые Бог не пытался истребить. С точки зрения этики и морали западное ответвление ханаанской цивилизации, ставшее Карфагеном, было не хуже, чем подобный им Рим, которому удалось на протяжении тысячелетия сохранить трансконтинентальную империю.

Наше недавнее прошлое показывает, как легко люди начинают применять подобные рассуждения о необходимости геноцида в современном мире. Любой угнетатель считает, что его враги крайне порочны или опасны. Каждый тиран знает, что история на его стороне и что ты не можешь сделать омлет, не разбивая яиц. Любой угнетатель также найдет доводы в пользу убийства детей ненавистной расы: сегодня эти младенцы выглядят безобидными, но они вырастут и пропитаются злодейством своих родителей, яблоко от яблони недалеко падает. Как триста лет назад говорил Мэтью Тиндаль, оправдание истребления врагов Израиля опасным образом напоминает о том, как завоеватели позднейших времен оправдывали массовые убийства. Если одна из рас оказывается избранной, значит ли это, что прочие избраны для истребления или переселения? Или такова их судьба, которая не зависит от божественного замысла?

Не стоит говорить, что это просто пережитки древней жестокости

Нам не стоит также видеть в проблематичном тексте чистую археологию, сохранившийся курьезный обломок жестокого примитивного мира, в котором создавались библейские книги. Поскольку общество продвинулось далеко вперед, скажет кто-нибудь, современному слушателю не стоит обращать внимание на библейские стихи о геноциде – разве что можно подивиться этой окаменелости, отражающей конфликты древнего мира. Понимание исторических обстоятельств создания текста – продолжит этот человек – устраняет необходимость с почтением относиться к нему в другом позднейшем контексте. А какой-нибудь циник может сказать примерно следующее: утверждения Писания имеют вечную ценность до тех пор, пока верующие в них эту ценность находят.

Если это справедливо, тогда непонятно, почему любой другой отрывок Библии обладает хоть каким-то авторитетом – если его авторитет не объясняется тем, что он соответствует консенсусу нынешнего просвещенного мира. Эта идея может привлекать нынешних либеральных верующих, когда те сталкиваются с неприятными библейскими текстами, по-видимому, отражающими отрицательное отношение к власти женщин в церкви или к гомосексуализму. Однако нам не следует необдуманно соглашаться с тем, что нынешнее просвещенное сознание обязательно стоит выше древнего и что история состоит из длительной борьбы между устаревшими священными текстами и гуманной секулярной современностью. Некоторые идеи, которые представлялись крайне прогрессивными, современными, на поверку оказывались глубоко порочными, в то же время иные традиционные религиозные представления, казавшиеся устарелыми, снова завоевывали большое доверие. Совсем недавно «прогрессивные» люди единодушно поддерживали такие идеи, которые сегодня вызовут отвращение у либералов, в частности идеи евгеники и расового превосходства. Если мы вправе ставить под вопрос или отказываться признавать отдельные тексты и истории, это еще не означает, что Писание не содержит важнейших истин.

Тот факт, что какой-то библейский отрывок возмущает современного прогрессивного читателя, сам по себе не означает, что этот текст утратил значение. Современные идеалисты и участники протестных движений с удовольствием говорят о радикальных социальных идеях Иисуса или ветхозаветных пророков именно потому, что эти тексты бросают решительный вызов современным ценностям. Но, как мы видели, тексты о завоевании Ханаана не более древние или примитивные, чем пользующиеся таким уважением тексты пророков. Если мы заявим, что одни части Библии авторитетнее других, нам придется сформулировать критерии, на основе которых мы проводим соответствующую сортировку.

Чистое истолкование

Помня о подобных тупиковых ходах, давайте возьмем текст Второзакония 7:1–2 и представим себе, что этот текст нам попался во время индивидуального чтения Библии или что мы его услышали в церкви или даже читаем его, готовясь построить на нем проповедь. Какой подход в данном случае мы изберем? Разумеется, то, что я предлагаю ниже, ни в коем случае не следует воспринимать как руководство к толкованию, это просто некоторые личные заметки.

Прежде всего следует честно признать, что эти библейские слова нас шокируют: они уродливы, они неприемлемы. Нам придется встретиться в этом отрывке с идеей херема и понять ее со всеми ее последствиями, помня, что херем не был типичным проявлением жестокости древних людей, ведущих войну. Мы вправе попытаться рассмотреть исторический фон данного отрывка: когда, например, он был создан, при каких обстоятельствах и имеет ли он какое-то отношение к реальным войнам или кампаниям. Но когда мы проделаем эту работу, библейские слова останутся такими же, как были, и они причинят нам те же мучения.

Столкнувшись с таким текстом, наш гипотетический проповедник может последовать совету Мартина Лютера, который обращался к своим европейским современникам, отравленным текстами Писания – того самого Писания, которое они только что открыли и к которому относились с трепетом и энтузиазмом. Эти христиане ранней Современности походили на появившихся в недавние времена христиан в первом и втором поколениях в народах Африки и Азии, которые все еще влюблены в Библию. Некоторые радикальные современники Лютера, черпавшие вдохновение в Писании, пытались внедрить его, все целиком, в современный мир, используя своды законов Ветхого Завета для управления христианским обществом.

Пытаясь утихомирить таких людей, Лютер призывал верующих серьезно задуматься о том, как они читают Писание и особенно, как они его прилагают к своему времени. Они должны читать Библию «чисто»:

...

Не все слова Библии имеют прямое отношение ко всем читателям. Там есть, например, слова, обращенные к Давиду: возможно, они имеют отношение и к другим царям, но не ко всем остальным из нас, и было бы глупостью говорить, что это для нас. В целом же, как считал Лютер, большие разделы Библии – особенно ветхозаветные своды законов и правила ритуальной чистоты – в буквальном смысле не приложимы к христианам, которые живут при других условиях после явления Христа. Это не означает, что Ветхий Завет был упразднен или устарел, однако христиане должны искать в нем то, что имеет к ним отношение. Средневековые схоласты разработали такое ценное правило: Quidquid recipitur ad modum recipientis recipitur , что можно перевести примерно так: «Что люди воспринимают, то зависит от воспринимающего». Мы видим (и слышим) вещи не такими, какие они есть, но такими, какие мы есть.