Читать онлайн «Последний из могикан, или Повествование о 1757 годе». Страница 4

Рядом с образом самого Натти Бампо в книгах Купера, ему посвященных, выделяются и образы его друзей-индейцев. В «Последнем из могикан» и других своих романах Купер первым из американских писателей с глубоким сочувствием и уважением изобразил «замечательный народ», «туземных воинов Северной Америки», — народ, «на войне — отважный, кичливый, коварный, беспощадный, готовый к самопожертвованию; в мирное время — справедливый, великодушный, гостеприимный, мстительный, суеверный, скромный и обычно целомудренный» (как говорит сам Купер в предисловии к «Последнему из могикан»).

Нужна была большая широта кругозора и свобода от предрассудков, чтобы с такой симпатией и поэтическим проникновением писать об индейцах, которых буржуазные колонизаторы жестоко преследовали, истребляли и не считали за людей. В образах Великого Змея — Чингачгука и его сына Ункаса Купер показал индейцев как настоящих героев, благородных и мужественных, верных законам дружбы, неустрашимых перед лицом опасности. Задолго до американского поэта Лонгфелло, который обработал сказания индейских племен в своей известной поэме «Песнь о Гайавате», Купер изучал народные обычаи, песни и поверья индейцев и воспользовался этим в своих романах, что придает им особую поэтичность.

С сочувствием и грустью пишет Купер о вымирании и истреблении индейских племен. Печальная нота звучит уже в самом заглавии «Последний из могикан», возвещающем, говоря словами самого писателя, «неизбежную, по-видимому, судьбу всех этих народов, исчезающих под напором… цивилизации, как опадает листва их родных лесов под дуновением мороза». Гибель отважного юного Ункаса и любимой им Коры как бы символизирует в изображении Купера эту историческую трагедию целого народа.

В книгах Купера нельзя искать точного, достоверного изображения исторических событий. Он о многом умалчивает, многое преувеличивает, заменяет подлинные факты вымыслом. Пушкин находил неточности в описании индейцев у Купера и относил его к числу тех художников, которые «закрасили истину красками своего воображения». Позднее Марк Твен подсмеивался над невероятными подвигами, которые совершают герои Купера, и обнаруживал забавные несообразности в описании их речей и поступков.

Но Купер и не стремился к реалистической точности в своем изображении жизни. Писатель романтического направления, он считал себя вправе пользоваться преувеличениями и иной раз украшать действительность вымыслом. Но в своих лучших романах он сумел воспроизвести выразительней и ярче, чем кто-либо другой из его современников, очень важные события из истории своей страны и своего народа: борьбу за независимость Соединенных Штатов, колонизацию североамериканского материка и гибель индейских племен, составлявших его коренное население. «Будучи гражданином молодого государства, возникшего на молодой земле, не похожей на наш Старый Свет, он через это обстоятельство как будто создал особый род романов — американско-степных и морских», — писал Белинский, определяя то новое, что внес Купер в мировую литературу. Поэзия вольной природы и героического подвига — вот чем привлекают всех читателей романы Купера.

Прозрачная гладь озера Отсего, отражающая, как в зеркале, безлюдные лесистые берега; бешеные стремнины Гленнского водопада; безбрежное море зеленой листвы, открывающееся путникам, вступающим в чащу дремучих лесов в краю Великих Озер, и широкие просторы Онтарио с лабиринтом «Тысячи Островов»; цветущие солнечные прогалины дубовых рощ Мичигана и пустынные равнины прерии — все эти картины сохраняются в памяти каждого, кто читал романы Купера. Могучая и величавая природа Америки входит в его произведения как живое начало, то враждебное, то дружески помогающее героям, угрожающее неведомыми опасностями, обещающее приют и убежище, открывающее дорогу к спасению, к счастью или к смерти. Вот почему так увлекательны и поэтичны картины природы у Купера. «Вам кажется, что сами вы склонились под сенью вековых деревьев, чтобы распознать след мокасина. Опасности так связаны с особенностями страны, что вы внимательно изучаете скалы, водопады, пороги, кусты; вы перевоплощаетесь в страну: она входит в вас или вы в нее…» — так писал об изображении природы у Купера высоко ценивший его творчество Бальзак.

Увлекательно и действие романов Купера. Бесчисленны опасности и преграды, встающие на пути его героев. Но нет испытаний, перед которыми склонилась бы их воля. Полные здоровой и мужественной любви к жизни, они не знают безвыходных положений, умея вовремя принять отважное решение, открывающее дорогу к спасению и победе.

При этом поэзия подвига у Купера не омрачена ни корыстными расчетами, ни хищнической жестокостью. Его лучшие романы в этом отношении очень непохожи на множество издаваемых сейчас в капиталистических странах приключенческих книг, чьи «герои» — будь то преступники или сыщики, изобретатели, путешественники, офицеры или колониальные чиновники — руководятся чаще всего бешеной жаждой богатства и власти и готовы на все, лишь бы добиться успеха. Любимые герои Купера, напротив, самоотверженны и бескорыстны. Всем своим творчеством он славит мужество свободного, честного и деятельного человека, который смело и пытливо глядит в лицо жизни.

А. Елистратова

Может быть, на всем огромном протяжении границы, которая отделяла владения французов от территории английских колоний Северной Америки, не найдется более красноречивых памятников жестоких и свирепых войн 1755–1763 годов, чем в области, лежащей при истоках Гудзона и около соседних с ними озер. Эта местность представляла для передвижения войск такие удобства, что ими нельзя было пренебрегать.

Водная гладь Шамплейна тянулась от Канады и глубоко вдавалась в колонию Нью-Йорк; вследствие этого озеро Шамплейн служило самым удобным путем сообщения, по которому французы могли проплыть до половины расстояния, отделявшего их от неприятеля.

Близ южного края озера Шамплейн с ним сливаются хрустально ясные воды озера Хорикэн — Святого озера.

Святое озеро извивается между бесчисленными островками, и его теснят невысокие прибрежные горы. Изгибами оно тянется далеко к югу, где упирается в плоскогорье. С этого пункта начинался многомильный волок, который приводил путешественника к берегу Гудзона; тут плавание по реке становилось удобным, так как течение свободно от порогов.