Читать онлайн «Мотылек». Страница 23

Мод думала, что, закончив курс, Виви вернется домой и найдет работу где-нибудь по соседству, но вместо этого моя сестра устроилась в лондонскую юридическую контору. Несколько месяцев спустя Виви уволилась и подыскала себе место поинтереснее – в какой-то газете, о чем она поведала нам в письме, но впоследствии оказалось, что это лишь начало долгих поисков непонятно чего. Спустя некоторое время Виви стала работать в частном хирургическом кабинете, затем поступила секретаршей к независимому журналисту. В конце концов я просто потеряла счет ее работам. Казалось, она находит новое место перед каждым своим приездом домой, и каждый раз ей удавалось убедить нас, что очередная работа намного лучше предыдущей.

Думаю, когда Виви уехала в Лондон, мама еще не понимала, что это навсегда. Но Виви говорила, что хочет добиться чего-то в жизни, и ни ветхий особняк в дорсетской глуши, ни чердак с тучами молей ее не устраивали. В одном из писем она сообщила, что собирается работать в кинокомпании, – возможно, даже в киностудии «Пайн-вуд». По ее словам, она познакомилась с человеком, который знал человека, которому кто-то там был нужен.

За это время мы с отцом отлично сработались: исследования, которые мы проводили в Балбарроу, дали немало значимых результатов и принесли нам кучу грантов. Я думаю, все дело было в том, что у нас превосходно получалось трудиться в команде. Если вы помните, пятидесятые годы ознаменовались расцветом экспериментальной науки. За это время были изобретены электронный микроскоп и микропроцессор, вошли в широкий обиход антибиотики и прививки, Уотсон и Крик открыли двойную спираль ДНК… А затем пришла генетика.

По причинам, которые отец установил еще за двадцать лет до этого, моль наряду с плодовой мушкой дрозофилой стала одним из наиболее популярных подопытных существ. К концу пятидесятых годов всеобщее увлечение мотыльками достигло пика. Новая волна смела энтомологов старой школы, и мотыльков стали активно использовать в своих исследованиях представители других областей биологии – молекулярные биологи, биохимики и, конечно же, сторонники эволюционной генетики. Кеттлевелл опубликовал свои знаменитые иллюстрации к механизмам индустриального меланизма – на этих фотографиях и рисунках была изображена пяденица березовая, – а эволюционные генетики Шеппард и Фишер благодаря работе с различными видами семейства молей смогли интерпретировать законы наследственности и хромосомного поведения, делающие возможными непрерывные изменения. В биологию пришли химики, пытавшиеся дать ответы (в виде уравнений и формул) на вопросы, над которыми отец, Бернард и их единомышленники размышляли многие годы. Химики определяли конкретные соединения, управляющие жизненным циклом живого существа, вызывающие впадение в спячку или выход из нее, на молекулярном уровне описывали события, заставляющие мотылька стремиться к свету, а самку – выделять из желез эфирное масло, и исследовали, каким образом самец может почуять эту самку с расстояния в несколько километров. Все эти возможности, а также химический анализ различных соединений (пигментов, гормонов, феромонов, энзимов, ингибиторов и стимуляторов нервной системы) или просто исследование химических эффектов этих веществ внезапно стали доступны каждому, и началось нечто вроде всеобщей гонки: кто первый сделает открытие и кто первый его опубликует.

Несомненно, в этой гонке мы с отцом имели некоторое преимущество на старте, а его самостоятельная научная работа, которая в прошлом не раз становилась объектом насмешек за то, что балансировала на грани двух научных дисциплин, не принадлежа ни к одной из них по-настоящему, теперь привлекла внимание серьезных заведений и крупного бизнеса, и занятости у нас поприбавилось. За год мы публиковали более десяти научных работ, читали по два десятка лекций, а гранты текли к нам устойчивым потоком.

Я хочу рассказать вам о ловушке Робинсонов. В эти пять лет усердной работы она была для меня едва ли не единственным темным пятном. О ловушке нам рассказала мама, прочитавшая о ней в одном из журналов, которые она выписывала, – кажется, в «Бритиш Кантри-сайд». Братья Робинсоны из Кента запустили в продажу световую ловушку новаторской конструкции, которая быстро получила широкую известность в наших кругах. Я помню, когда пришел тот номер, мама не поленилась принести журнал в лабораторию. Стоя посреди комнаты, она возбужденным голосом читала нам статью: «В графстве Хэмпшир с помощью приспособления Робинсонов за одну ночь удалось поймать более 20 тысяч экземпляров совки, Amathesc-nigrum L., Caradrinidae, а также большое количество других видов».

Я так и не поняла, почему Клайв тут же не побежал покупать эту ловушку, – он не заинтересовался даже после того, как рассказы о ее высочайшей эффективности появились во всех энтомологических журналах. «Роллс-Ройс среди ловушек», как ее вскоре стали называть, состоял из испаряющей ртуть лампы, установленной в хитроумной стеклянной колбе. Ловушка Робинсонов работала примерно так же, как известная в Англии корзина для ловли омаров. С наступлением темноты, когда большинство молей поднимаются в воздух, они, привлеченные светом, летят к большой банке в форме колокола, а оказавшись внутри, они уже не могут сообразить, как выбраться оттуда. Ловушка Робинсонов вызвала настоящую революцию в охоте на мотыльков, а также, что особенно удивительно, изменила всеобщие представления о том, какие виды являются в Англии распространенными, а какие – редкими. Некоторые мотыльки, ранее считавшиеся чуть ли не вымирающими, оказались очень даже многочисленными, а в некоторых случаях их обнаруживали в районах, где никогда не ловили ранее. Таким образом, весь банк статистических данных по ареалам распространения различных видов, собранный в стране за последние полвека, за одну ночь устарел. Это существенно повлияло и на цены коллекций «редких» насекомых, которые очень быстро спикировали вниз. Но даже после этого отец не приобрел ловушку Робинсонов.

Когда я спросила у мамы, почему он упорствует, она ответила, что он был бы не прочь заказать такую ловушку, но ему мешает это сделать гордость. По ее словам, Клайв всегда сам изготавливал свое оборудование на основе собственных чертежей, в течение многих лет совершенствуя его конструкцию, а потому отказывался признавать то, что его приспособления не самые лучшие на свете. Однако я не поверила маме: Клайв был не настолько твердолобым.

Все эти пять чудесных лет нашего сотрудничества отец упорно преследовал цель всей своей жизни – разобраться в химическом составе супа в куколке и с его помощью раскрыть секреты метаморфоза. И когда наставала очередная осень, мы с лопаткой и долотом в руках отправлялись в странствия по близлежащим лесам или огороженным живыми изгородями полям искать неуловимых маленьких куколок, которые так прочно завладели воображением отца. До наступления весны мы занимались этим многообещающим делом, анализируя содержимое коконов на различных стадиях их развития и пытаясь выяснить, какой механизм является ключом к чудесному процессу метаморфоза мотылька. Однако, к сожалению, наши усилия почти ничего не дали, если не считать кое-каких результатов второстепенной важности. Одна из американских исследовательских групп сообщила, что пигментация в развивающемся взрослом насекомом формируется под действием температуры, но все полученные нами данные говорили о том, что изменение температуры не влияет на развитие куколки и не способно запускать процессы метаморфоза в ее организме. Не выявили мы и влияния температуры на скорость разрушения тканей и органов личинки фагоцитами, за исключением того что этот процесс в зависимости от вида мог продолжаться от нескольких дней до нескольких лет. Кроме того, мы не обнаружили зависимости между температурой и активной фазой жизни куколки, ее превращением в насекомое или временем вылупливания. Отказавшись от экспериментов с температурой, мы стали исследовать другие возможные пусковые механизмы, такие как гормоны, изменение полярности или уровня pH, но три года работы так и не приблизили нас к открытию стимулятора, катализатора или регулятора, который вызывал бы начало генетического преобразования.

В конце концов мы достигли некоторых успехов в других областях, например в сфере пигментации. Я помню, как радовался Клайв, выяснив, что красный пигмент в красных молях Британии – медведице-госпоже, пестрянках и красной ленточнице – отличается от пигмента, обнаруженного в красных бабочках нашей страны (я уже говорила, что бабочки и моли – это разные семейства?), но совпадает с пигментом в видах, распространенных в континентальной Европе. Отец говорил, что это проливает новый свет на пути эволюции британских молей. Все эти вопросы он подробно изложил в своем докладе на международном энтомологическом съезде в Плимуте.