Читать онлайн «Наблюдающий ветер, или Жизнь художника Абеля». Страница 44

Служащая архива озабоченно качала головой, перебирая коричневые папки на полках. Дирк Феннема, не оставивший после себя ничего, кроме имени и дочери, пропал бесследно.

Солдат колониальной армии Нидерландов, он мог задержаться в Ост-Индии всего на несколько лет, а потом вернуться в Европу. В детстве Си, кажется, слышала, что он происходил с Фризских островов.

Но кто рассказал ей об этом?

Си не помнила никого, кто бы знал или когда-нибудь видел этого Дирка.

Он прошел через нашу жизнь мимолетной тенью – дал начало нашему роду и исчез. В конце концов, мы его все-таки нашли. Он прятался на самой дальней полке в коридоре. Он действительно существовал.

Мы читали его досье на скамейке, окруженной редкими деревьями. Вокруг шумел большой современный город. Дирк не вернулся в Голландию. Он умер сто с лишним лет назад на острове Бангка у восточного побережья Суматры. Там были большие оловянные рудники, на которых, вспомнила Си, именно тогда произошло восстание. Возможно, Дирка Феннему убили взбунтовавшиеся туземцы.

Он служил в Первой Сурабайской роте. Отличился во время печально известной войны на Борнео, когда голландские солдаты с пушками и ружьями шли на вооруженных копьями туземцев. Получил звание сержанта. Дирк Феннема происходил не с Фризских островов, а из кальвинистского дома в городе Аккрум. О ребенке, как и следовало ожидать, в бумагах не встретилось ни слова – таких детей было множество.

Итак, человек из Аккрума, сержант Колониальной армии Нидерландов, награжденный за храбрость в середине XIX века и погибший на острове Бангка. Все это казалось нам странным, почти невероятным. Согласно семейной легенде, мужчина по имени Дирк обещал вернуться в Сурабаю, чтобы забрать свою дочь. Она ждала.

Но он так и не объявился. Никто не знал, куда он пропал. Шли годы, и люди стали сомневаться, существовал ли он вообще. Но данное им обещание помнили, потому что дочь Дирка сообщила о нем своей дочери, моей бабушке, а та – своей; благодаря этому сто с лишним лет спустя мы смогли выяснить, почему Дирк не сдержал слова. Он не смог или не успел, потому что был застрелен или зарезан во время восстания на острове Бангка.

Таким образом, мы оправдали Дирка Феннему.

Итак, мы находились в Сурабае, где неожиданно для себя обнаружили принадлежащий нам дом – просторную виллу с пристройками и конюшней. Там жила приветливая дантистка, принимавшая пациентов в бывшей детской. С тех пор как Си выехала из этой комнаты, человечество пережило мировую войну и множество других войн и революций. Индонезия освободилась из-под трехвекового колониального гнета голландцев, выдержала японскую оккупацию, а дедушкин дом в Сурабае стоял. Можно сказать, сейчас он принадлежал нам. И если бы Си однажды не взбрело в голову еще раз перед смертью повидать страну своего детства, мы бы об этом так и не узнали.

Но теперь мы пребывали в растерянности. Надо же что-то делать? Мы беседовали в окруженном зеленью домике мефрау Неллье. Хозяйка проявляла заинтересованность, до сих пор она не слышала ни о чем подобном.

Неужели Абель ни разу не упомянул, что у него есть этот дом?

Разумеется, он говорил, но не об одном доме, а о нескольких. Потому что с началом Первой мировой войны, когда банки лопались как мыльные пузыри, Оскар и Абель стали вкладывать капиталы в недвижимость. По возвращении в Швецию Абель хотел кое-что продать, но не нашел покупателей. А потом разразилась Вторая мировая война, по окончании которой он возобновил попытки.

После войны за независимость, когда голландские родственники, пережив годы японского плена, вернулись в Европу, чтобы каждое лето собирать яблоки в Эльхольмсвике, Абель снова вспомнил о своих индонезийских аферах. На его запросы и письма никто не отвечал. А потом в газетах стали появляться объявления о национализации голландской собственности в Индонезии, и он перестал интересоваться судьбой своего имущества.

Образ его поблек, выветрился из памяти, как призрак другой жизни. Но сейчас, на веранде мефрау Неллье, пахнущей цветами и угольным дымом, под оживленное пикколо сверчков, история дедушки Абеля ожила снова. Си вспомнила его переписку и многочисленные телефонные разговоры с банками и инвестиционными компаниями – тщетные попытки установить контакт с Сурабаей.

В семье их никто не воспринимал всерьез.

Вероятно, даже бабушка, хотя ей как никому другому было известно, как все обстояло на самом деле.

Один раз дедушка заговорил об этом при мне. Это случилось уже после их с бабушкой переезда в стокгольмскую «двушку». Дедушка лежал на больничной койке в белой пижаме. Он сказал, что хотел оставить детям и внукам много денег и золота, но ответа из Сурабаи так и не дождался. Тогда я пристроилась в постели рядом и обняла его. Я пообещала дедушке, что, когда стану большой, обязательно съезжу в Сурабаю и наведу справки.

– Только не беспокойся.

В ответ дедушка Абель погладил меня по волосам. Мне запомнился исходивший от него приятный запах.

И получилось, что я сдержала слово, хоть и не без помощи Си. Она нервничала, потому что понимала, что надо что-то делать. Мы долго спорили, что именно. В конце концов я пришла к выводу, что нужно оставить все как есть.

Потому что все это мечта, мираж, бред сумасшедшего. Этой нищей стране с множеством проблем не хватало только наших претензий на недвижимость. В ответ мефрау Неллье рассмеялась. Кое-кто из этих нищих очень обрадуется дому Абеля, если мы от него отступимся, сказала она.

Трудно было с ней не согласиться.

Так мы с Си оказались в адвокатском бюро в Джакарте, в офисе с уютно гудящими у потолка вентиляторами.

На окраинах города мы видели хижины, сооруженные из досок, металлических отходов и прочего строительного мусора, кое-как склеенного красной глиной. Такие трущобы простирались на многие километры. А в центре, вокруг взметнувшегося в голубое небо монумента свободы, громоздились небоскребы, административные здания из стекла и бетона и комфортабельные отели.

Мы с Си остановились в гостинице, располагавшейся в одном из переулков в стороне от центра, где пахло камфорой и старыми коврами. Нашими соседями оказались несколько мужчин, занимавшихся вырубкой муссонных лесов на Борнео, в основном рабочие японских и американских компаний. Однако жила там и дама. Номер, который она занимала, располагался по соседству с нашим, и попасть в него можно было через выходившую на задний двор открытую галерею, с которой и ее, и наша комната прекрасно просматривались.

Она редко спускалась к завтраку, но каждый раз, когда мы звонили кому-нибудь с телефона на регистрационной стойке, женщина непременно оказывалась в холле и улыбалась нам.

Удивительным образом дама была в курсе всех наших визитов. Потому что кого бы мы ни навещали – находившегося под домашним арестом писателя, художника, много лет проведшего в тюрьме, или бывшего генерала времен Сукарно[37], – все они оказывались или ее приятелями, или дальними родственниками ее мужа. Это была красивая женщина средних лет, со вкусом одетая индонезийка с черным узлом волос на затылке.

Сама она часто принимала гостей у себя в номере.

В основном мужчин в элегантных костюмах или военной форме. Мы видели их через окно со стороны галереи. Иногда они сидели на ее кровати, склонившись над какими-то бумагами, или о чем-то беседовали. Случалось, заметив нас, дама махала нам рукой. Не желая привлекать к себе лишнего внимания, мы прекратили звонить из отеля.

Одного из гостей нашей соседки я запомнила, он наведывался к ней постоянно. Не похоже, чтобы они были любовниками.

Как-то раз он разглядывал нас с галереи, спрятав глаза за темными стеклами очков. Он стоял, опершись на перила, неподвижный, как каменное изваяние. Нам это показалось странным: ведь наша красивая соседка всегда наблюдала за нами, когда мы проходили в свой номер.

Иногда, возвращаясь вечером в гостиницу, мы сталкивались с ней в коридоре, и дама интересовалась, приятно ли мы провели время в компании ее друга или родственника ее мужа. Она носила платья из блестящих темных тканей, с декольте достаточно глубоким, чтобы продемонстрировать стройную шею и гладкую кожу.

Она была неизменно приветлива, однако, как только мы узнали, что владелец нашего отеля имеет генеральский чин, тут же решили подыскать себе другой. Мы спланировали переселение как хитрый маневр и выжидали только подходящий момент.

И все-таки я не думаю, что красивая дама знала о нашей встрече с адвокатом, которого я и Си ждали в тот вечер в пропахшем камфорой номере. Мы лежали каждая на своей койке и читали. Человек в темных очках наблюдал за нами с галереи. Я извиняюще ему улыбнулась, однако, насколько помню, он не отреагировал. Си повела себя грубее: просто поднялась и задернула занавеску, закрывая обзор любопытному незнакомцу. Опускаясь на кровать, она громко объявила по-шведски, что давно уже вышла из возраста, когда мужчины пялились на нее в окна.