Читать онлайн «Мальчики-мальчишки». Страница 70

И этот туда же: чуть что, а у него сразу астма срабатывает, как защита какая-то, как оправдание всех его преступлений. Он, действительно, иногда начинал задыхаться во сне, орать что-то нечленораздельное. Она тогда брала его за плечи, сажала на кровати и будила: а ну-ка дыши. Он потом долго приходил в себя, лежал с мокрым полотенцем на горячей голове весь такой несчастный и слабый, словно его по недоразумению засунули в чужое обмякшие тело, так что никто бы и не подумал, что он может быть настолько опасным и страшным для кого-то. Лежит, не сводит с неё непривычного для себя лучистого взгляда и тихо просит, как больной ребёнок: «Не бросай меня. А? Не уходи». Потом привстанет, притянет её к себе, поднимет на руки, и она только успеет про себя испугаться этой резкой метаморфозе в нём, что он из такого беспомощного опять превращается в себя прежнего. А он уложит её рядом, уткнётся ей носом в щеку и только тогда заснёт безмятежным сном. И она тревожно слушает, не повторится ли приступ, и радуется, как он мерно сопит во сне и только иногда просыпается, чтобы убедиться, что она рядом, и пробормотать своё «не уходи». Ну как его такого бросишь?.. Где он такой ещё есть?

Жена Волкова никогда не была слишком уж патриархальной женой, чтобы совсем не вникать в дела мужа. Патриархальные жёны западной цивилизации в ХХ веке канули в Лету, потому что туда же канули и патриархальные мужья. В патриархальную семью теперь можно только играть, да и то, пока одна из сторон не запротестует, не заметит, что мир и его обитатели, в самом деле, слишком изменились. Это только совершенно не разбирающиеся в человеческой природе люди считают, что нарушения в укладе современной семьи проистекают от изменения только женщины или только мужчины. На самом деле, они оба меняются. Пусть с разной скоростью и интенсивностью, но современному мужчине патриархальная жена уже самому кажется анахронизмом. То ли мужскому миру его же интересы уже стали казаться слишком мелкими и незначительными, чтобы ещё и женский полностью и послушно в них «растворялся». То ли этот скучный и пассивный женский мир, который всё ещё продолжает верить в мир мужской, на самом деле выглядит как-то невыгодно и глупо и на фоне активных, предприимчивых и самостоятельных женщин, имеющих своё собственное мнение, а не соглашающихся на каждый мужской зевок – «как скажешь, дорогой!». То ли такая жена в глазах мужчины уже ничем не отличается от обычной содержанки, которая согласна терпеть его любого, лишь бы не идти работать самой, в то время когда «другие бабы дома строят, министерствами командуют, банками руководят и солидную деньгу зашибают». Одну какую-то причину назвать трудно, но патриархат в Европе и в России за истекший век дал сильный крен. И вспоминают его, порой, с какой-то светлой ностальгией и мужчины, и женщины, но и соответствовать ему тоже уже не могут ни те, ни эти.

Западный мир, как и Россия, в двадцатом веке воевал и лазал по революционным баррикадам так много и самозабвенно, что женщинам ничего не оставалось, как планомерно заменять убывающее мужское население практически во всех сферах его деятельности. Можно сказать, что Восточный мир в этом плане тоже без дела не сидел, и резня там редко когда прекращается даже сейчас. Но это именно резня, война, скорее, кинжалов, чем бомб; война мужчин, не занятых какой-то определённой общественно полезной работой, так что заменять их в мирной жизни не к чему и не в чем. Другое дело – Запад. Тут ведутся войны по последнему слову техники. Это уже не войны шпаг и кинжалов, а войны снарядов, войны с использованием таких изобретений, что легко выкашиваются целые армии, целые нации, когда счёт потерь идёт уже не на тысячи, а на десятки миллионов. И вот женщина в какой-то момент начинает понимать, что ей уже не восстановить такие потери, даже если она будет жить сто лет и менопауза у неё наступит за два года до смерти. Она вообще теряет интерес к воспроизводству детей – а её призывают именно к воспроизводству, как на конвейере воспроизводится новая боевая техника взамен вышедшей из строя в бою, – так как видит вокруг слишком много безумия и жестокости, поэтому ей не хочется, чтобы её дети жили в таком мире. И должна ли женщина хотеть рожать послушное пушечное мясо для новых, ещё более кровопролитных войн? Можно ли её упрекать за это? К тому же ей приходится много работать на фронт, но уже не просто вязать носки для солдат, а пойти в промышленность, пахать землю, разбирать баррикады, оставшиеся от великих революций, и строить земляные укрепления, чтобы защитить свой город от нашествия великих полководцев.

Женщина в таком обществе начинает оцениваться уже не по красоте и изяществу, не по степени нежности и трогательности, а по степени полезности. Полезная женщина вытесняет всякую другую. Мужчина ей доверяет и раны свои бинтовать, и оружие создавать, и разрушенные здания восстанавливать, так что будь добра оценить такое высокое доверие. Тут уж не до обмороков, если баба работает в лазарете и каждый день видит такое, отчего её предшественница из предыдущих столетий давно лишилась бы рассудка и смысла существования. Кругом война, разруха, другой работы нет, как или на панель, или в лазарет. И как не вздыхай уже, что хочу, мол, в девятнадцатый век, где всё-всё осталось – и мода на обмороки, на слабость женщины, и адекватное мужское внимание к этой слабости, – а ничего уж не вернёшь. «Чего ты, дура бестолковая, сознание-то теряешь на каждом шагу? Тебе ещё пахать и пахать на великую победу великих мужей, а у тебя уж ноги подкашиваются! Нет, не годишься ты нам в верные подруги. Замените её другой, более полезной».

У такой женщины уже нет возможности стать не только патриархальной женой, а вообще просто женой, создать свою семью: женихи становятся редкостью, достойной занесения в Красную книгу. Поэтому ей ничего не остаётся, как начать жить интересами общества, своего социума. Да и семейная женщина была вынуждена выйти за пределы своего дома и семьи, чтобы работать за мужчин и на мужчин, на благо фронта и ради победы, пока мужчины навоюются и вернутся домой. Но они вернутся домой слишком искалеченными и изменившимися, чтобы, как прежде, занять своё оставленное место в обществе. Да там и так уже всё занято. Женщинами. Женщина – это моя семья», а по схеме «моё государство – это моя страна», потому что семьи у них нет, а страна – есть. И она в разы стабильней и надёжней, чем ставшая такой хрупкой и недолговечной семья. А с другой стороны, как семье не стать хрупкой, если мужчина видит вокруг себя уйму баб, на которых никто и не претендует? Жена ему уже не кажется такой уж ценностью, так как вон этого «добра» сколько мимо него ходит, и каждая замуж хочет. За него, естественно, так как другого-то выбора нет. У них выбора вообще никакого нет, а у него есть: выбирай – не хочу.

До сих пор иногда одиноким и активно интересующимся жизнью окружающих женщинам пеняют: «У вас своей семьи нет, вот вы и лезете в чужие дела». Но ей, в самом деле, мир становится более интересным, чем собственный курятник. У многих работающих женщин действительно могут быть проблемы в личной жизни, поскольку они больше заняты не собой, а работой, не своей, а чужой судьбой. Но не может же она, в самом деле, замкнуться только на себе, на своём одиночестве и терзать себя мыслями о так и нереализованной своей «женской программе». Не могут же все женщины быть такими аутистками или нетребовательными одалисками для временных утех чужих мужей. Женщины уже знают, что в мире есть много других важных и интересных профессий, нежели просто жена, ценность которой падает, прежде всего, в глазах мужчин. Жену перестают ценить как важную единицу общества. Так, пустяк какой-то, которым женщина может заниматься в «свободное от основной работы время».

Круг общения лишённых возможности иметь семью женщин велик: подруги, друзья, одноклассники, однокурсники, коллеги. Такие женщины уже разбираются, что и как функционирует в этом мире, в обществе, активно участвуют в жизни страны. Они видят, что этот мир держится уже не на мужчинах, которые отдали предпочтение не миру, а как раз войне. А женщине интересен именно этот мир, поэтому она уже не станет замыкаться на узком и закрытом мире семьи, которой у неё нет и быть не может, так как её потенциальные женихи полегли на баррикадах и в боях, а уцелевшие растратили себя на крики о совершённых где-то там подвигах и на «подвиги» по женской части тут.

В какие-то моменты её начинают упрекать, что она стала какой-то не такой, какими женщины были прежде. Мол, на время войны и не мешало бы стать заменой мужчинам, но зачем же так-то? Да она и сама чувствует себя неуютно, словно её сначала вытолкнули, выгнали из прежнего уютного женского мира, заставили стать сильной и самостоятельной, а теперь упрекают, что она не та, что она слишком поумнела и повзрослела. Словно нежный цветок, который опалили грубой жизнью, а потом как его не проси стать прежним, а он уже никогда не станет таким же нежным, каким был когда-то. Сорви вот так тюльпан с грядки – он завянет, лепестки его опадут. Как ни втыкай его назад в грядку, как ни упрекай тюльпан, что вот-де мы же вернули тебя в твои привычные условия, но он всё равно уже не приживётся, не зацветёт вновь. Если у ребёнка внезапно закончилось детство, и его обязали работать наравне со взрослыми мужчинами, то он уже вряд ли вернётся в ребячество. Ведь есть такие дети, кому пришлось, вместо ребячества, посвятить себя заботам безответственного взрослого мира. И потом как с такими детьми не сюсюкай, как не убеждай, что их место в детской подле игрушек, а всё равно уже не тянутся к детским забавам: они из них выросли. Вот так кто-то неосмотрительно открыл шлюзы и выпустил запертую силу бурной реки, а загнать её назад, в прежнее русло, уже не может. Да и хочет ли? Ведь война становится самым ярким событием в жизни, после которого мирная жизнь для многих её участников начинает казаться скучной рутиной, где не так-то легко отличиться, во всяком случае, не с помощью военных приёмов. Так что пусть лучше баба ею занимается.