Читать онлайн «Соломон, колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др. Длинное название книги коротких рассказов». Страница 31

Теперь я состарился, полысел и потолстел. Никто меня, кроме жены, не любит. Мои многообещающие тексты так и остались многообещающими. Профессора А. А., Б. Б. и В. В. одряхлели и не помнят меня. Со мной не здоровается критик 0. из журнала «Война и мир», меня не замечает поэтический олимпиец Л., недавно награжденный премией «Приход», а книжный обозреватель газеты «Неизведанная» К. при встрече делает вид, что мы незнакомы, и не подает руки.

Молодость, молодость!

В годы вождей и святого социализма человек творческий был обречен на вступление в союзы соратников и единомышленников. Каждый композитор, поэт, скульптор или певец обретал особый статус, попав в секретариат организации и положив в ней на хранение трудовую книжку. В книжке писалось, что поэт – это поэт, скульптор – это скульптор, а композитор – это композитор.

Сейчас же все перемешалось. Один мой знакомый программист в свободное от работы время занимается арт-дизайном, слесарь завода «Красный путеец» Сидоров ведет курсы балетного танца, медсестра Анжелика Петровна пишет детективные романы, а я, трудясь техническим писателем, издаю журнал поэзии.

Духовность в России – это главное.

Нашей фирме потребовался новый сотрудник, и мы всей компанией собрались и стали обсуждать, каким он должен быть. Секретарша Леночка сказала, что у него должны быть умные глаза. Тамарочка из отдела обслуживания клиентов протянула, что у него должен быть приятный голос. Начальник отдела технической поддержки Федор Лукич потребовал, чтобы новый сотрудник не пил и не курил, а главный бухгалтер Таисия Генриховна прошептала, что главное – это доброта и отзывчивость.

Мы еще долго спорили и совещались, громко кричали и били по столу кулаками и в конце концов решили взять собаку.

Мне позвонил художник Кондратий и предложил устроить 20 мая акцию – залезть в холщовые мешки и прыгнуть в Патриаршие пруды. Я взял небольшую паузу и посоветовал мешки зашить, а нам взять с собой баллоны с кислородом для дыхания, на что Кондратий назвал меня гением, громко закричал и захлопал в ладоши.

Видя радость Кондратия, я еще подумал и решил, что нас должны с берега вытаскивать баграми, что и озвучил, а Кондратий стал аж причмокивать от удовольствия, но потом неожиданно затих и задумался.

«Понимаешь, – говорил Кондратий, – нас не должна взять в отделение милиция, поэтому я прошу тебя, Слава, написать специальное письмо мэру города Лужкову, чтобы нас оставили в покое и только зрители рукоплескали».

Коктебельская набережная хороша вечером, когда проталкиваешься сквозь строй свечных огоньков, которые с заходом солнца зажигают торговцы на своих лоточках. В неясных тенях переливается разложенный на лавках товар, звенят развешанные тут и там колокольчики, колеблются кожаные веревочки и женские бусики. Представляешь себя участником средневекового карнавала – и при ходьбе немного гримасничаешь и еле заметно подпрыгиваешь.

В центре коктебельской набережной находится фонтан, а вокруг него располагаются художники и фотографы, которые с наступлением темноты отодвигаются на второй план, потому что все внимание привлекают гадалки, хироманты, маги и колдуны. Они зазывают публику, хватая ее за руки и прорицая будущее. Делают они это активно, и только один колдун в байковой, вышитой геометрическими фигурами жилетке сидит отдельно и никого не трогает. Седой, бородатый и суровый, он смотрит мимо тебя и нисколько не зовет, а предупреждает, что именно он и есть самый лучший. Рядом с колдуном находится табличка «Петрович», а у других гадалок и магов таблички «госпожа Феодора» или «факир первой гильдии Ибн-Салам».

Я три раза пытался подойти к Петровичу, но всегда был в компании, а мне казалось, что идущие рядом осудят мой поступок, так как я человек с образованием и не должен верить в колдовство. Но однажды я специально сбежал ото всех и нашел Петровича занятым какой-то дамой в соломенной шляпе, однако ждать окончания сеанса не стал, в который раз поддавшись собственной стеснительности. Потом когда я уезжал, Е. принесла мне визитную карточку Петровича, зная, как я хотел к нему попасть. Я поблагодарил Е. и спрятал карточку глубоко на дно дорожной сумки, чтобы в следующий приезд осуществить задуманное, узнать свое будущее и бросить курить.

По побережью в огромном венке из синеньких полевых цветочков ходит баба Анджела и, аккуратно переступая через отдыхающих, кричит: «Кому трава-мурава! Помогает потом, помогает сперва, мальчишки – снимайте штанишки, девчонки – распахивайте юбчонки». Так как в Коктебеле нравы свободные, многие спрашивают у бабы Анджелы чудесные снадобья для души и тела, и она, подолгу останавливаясь у каждого вопрошающего, рассказывает, что и как надо заваривать и пить, чтобы не утратить молодость и силу влечения.

Однажды Анджела исчезла с пляжа, а мы видели ее в телевизоре в передаче у модного московского ведущего, где она говорила о целебных свойствах горных карадагских трав и способности обычного человека продлить свою интимную жизнь как можно дольше. Баба Анджела была убедительна, зал ей рукоплескал, а ведущий отнесся по-доброму, несмотря на щекотливую тему.

Когда баба Анджела вернулась в Коктебель, ее торговля на пляже на время замерла: все ждали, как поведет себя новая телезвезда. Но характер Анджелы не изменился, и поэтому торговля восстановилась: два пучка утром по двадцать гривен и четыре пучка вечером по двадцать пять гривен.

Tapac вышагивает в белых холщовых штанах, закатанных до колена, и сандалиях на босу ногу по деревянному настилу, а мы еле за ним поспеваем. На Тарасе нет майки, черная прожаренная кожа искрится фиолетовыми разводами на солнце. На голове у Тараса шапочка с вертикальным вырезом, напоминающая тюбетейку.

Тарас жестикулирует и кричит:

– Да вы знаете, кто я такой? Да я здесь первый певец! Когда в кафе «Лира» приезжала Верка Сердючка, Тараса специально вызывали. Я вышел, запел – и весь зал замер. А когда «Песняры» в Керчи были, так исключительно за мной «мерседес» прислали. Машина ехала двести километров в час, чтобы успеть. И успела. Когда прилетел Иосиф Давыдович, он услышал, как я в кафе «Богема» пою, и после выступления вышел на сцену, обнял меня и сказал: «Вот он, мой напарник. Давай, Тарас, по стране вместе ездить, деньги зарабатывать».

– Ну а ты чего? – спрашиваем мы.

– А я – ничего. Я ему говорю, что влюблен я, господин Кобзон, в Крым и никуда уехать не могу, так что езжайте в Москву без меня, но я, если позовете, могу в гости приехать, попеть вам коктебельский шансон.

Тарас садится на бетонный парапет набережной, болтает в воде ногами, пристально смотрит из-под руки прямо на пекущее полуденное солнце и поет коктебельский шансон.

Слон – это легенда белорусского андеграунда, рокер со стажем из Минска, который ежегодно приезжает в Коктебель, чтобы поиграть и попеть джаз в кафе «Лира».

Слон начинал при коммунистах в Минском педагогическом институте, где отказался учиться на русском языке, потому что по паспорту белорус. А так как учителей и учебников не было, он самостоятельно по где-то добытым книгам выучил белорусский язык и запел на нем.

Фурор был огромный, потому что уже сам по себе сыгранный джаз-рок должен был вызвать вулканическую реакцию у публики, исполненный же на белорусском, полузабытом и никому не нужном языке, он приобретал какое-то революционное и антисоветское звучание. Слон был с треском выгнан из института, и его жизнь покатилась по наклонной плоскости. Его исключили из комсомола, уволили с работы, и участь Слона была бы предрешена, если бы не перестройка, с началом которой у белорусскоговорящей группы образовались поклонники, альбомы и заграничные гастроли.

Пик славы группы Слона пришелся на начало девяностых, когда ее включили в концерт «Рок против апартеида» на Уэмбли, а сингл Слона «Батя, батя», спетый на белорусском, вошел в хит-парады крупнейших англоязычных радиостанций.

На родине его носили на руках и показывали по телевизору, пока не сменилась власть. После этого Слон вынужденно остался дома без больших площадок, а подвальные клубы не кормили. Тогда Слон решил ежегодно приезжать в Коктебель, чтобы заработать впрок.

Сегодня как раз его концерт в кафе «Лира». Он будет стоять, несмотря на жару, с саксофоном, в кожаной куртке с заклепками и петь на белорусском языке про свою патриотическую позицию, а публика ему будет кричать, чтобы он исполнил про Галю или про Стеньку.

Художника Кондратия в Москве зажимают, а в Коктебеле – нет. Он приезжает поздним маем и живет до конца сентября, рисуя отдыхающих и проводя творческие акции.