Читать онлайн «Соломон, колдун, охранник Свинухов, молоко, баба Лена и др. Длинное название книги коротких рассказов». Страница 21

Они пикировали вниз бомбардировщиками, мстя коту за испорченную юность, когда он, молодой и сильный, гонял их, птенцов, по деревьям и разорял гнезда.

«Видишь, Киля, – приговаривал я, отмахиваясь метровой тростью красного дерева, – за все в этом мире приходится платить. Вроде вчера тебя белозубые родственнички выносили розоватенького из роддома в пеленках, а сегодня смотришь на закат, как на последнюю примету».

Собакокиллер шипел, ершился, но соглашался, кивая поседевшей головой, словно все понимал, а иногда мне казалось, что он как-то виновато смотрит в небо и даже не уворачивается от увесистых птичьих ударов.

Наш директор был очень веселый и доброжелательный человек. Он всегда радовался жизни и вникал в дела подчиненных, иногда останавливая их посреди офиса и спрашивая про жизнь.

Еще он был трудоголиком и редко уходил с работы до двенадцати ночи, со всеми советовался и слушал даже уборщицу, если она предлагала что-нибудь дельное. Зарплату давал вовремя и заражал энергией.

Но недавно после ссоры с акционерами – они не хотели выделять средства на развитие – он прошел психологический тренинг, где его избавили от гомофобии, мужланства и сегрегации, хотя он ими и не отличался. Отучили быстро и по-особенному: например, переодевали в голубого и выпихивали на улицу покупать товары или наряжали дамой легкого поведения и щипали за ляжки.

Теперь директор не ходит на работу – или придет вечером на два часа и запрется. У него приподнятое настроение и одухотворенное лицо. Он задерживает зарплату и ни с кем не разговаривает. На все вопросы отвечает односложно или машет: «Ой, не волнуйте меня, ой, не волнуйте меня». Еще ходит и говорит, что ему не хватает команды, и всех вербует на тренинг.

Я идти не хочу и боюсь – вдруг меня тоже избавят от комплексов и я превращусь в позитивного идиота?

Очень грустно, когда никто не пишет, поэтому я специально подписываюсь на спам, прихожу на работу, запускаю ящик, сижу и через каждые три минуты проверяю почту: вдруг кто-нибудь что-нибудь написал? Тогда сразу поднимается настроение, и можно даже не читать, а просто удалять.

Если же не приходит спам, то я сам себе отправляю письма, например с каким-то файлом или с какой-то картинкой, чтобы было интересно. Откроешь и смотришь – о-го-го…

Наверное, я одинокий человек.

Меня вызвали к начальнику и спросили, человек ли я команды. Потом показали листок, где в левой колонке стояли мои плюсы, а в правой – минусы. Из плюсов выходило, что я честный и порядочный малый, а из минусов – что разгильдяй и бездельник.

Далее начальник спросил, каковы мои устремления в жизни: хочу ли я дом у моря, дачу на Лазурном Берегу и автомобиль «бентли», какой я вижу свою карьеру, является ли целью моей жизни зарабатывать много и выглядеть на все сто.

Я представил, как иду по Тверской в костюме от Версаче, захожу в казино «Кристалл» и подмигиваю девочкам, увешал жену елкой и отправил детей на учебу в Англию, а потом почему-то загрустил и сказал вслух, что Достоевский сделал неплохую карьеру, а жил плохо и «бентли» у него не было.

Начальник ответил, что если у меня такие ценности, то грош мне цена как потребителю и я нахожусь на нижней отметке шкалы успеха, а только человек, нацеленный на успех, должен работать в компании. Без этого качества никак жить невозможно.

«Какое бесславное время наступило», – подумал я.

В моей семье не только я не умею петь, но и все родственники. Если пою я, то замолкают дети, а когда родственники – то все вокруг.

Очень любила петь песни мне на ночь бабушка по отцу. Она усаживала меня к себе на колени и громко пела либо про могилку, либо про мужика, который зарезал жену и отвел пятилетнюю дочурку на кладбище, где и повесился. Еще старинные поморские песни (а бабушка по отцу родом из Архангельска) описывали события Англо-бурской войны, которая происходила в Трансваале.

В них огромный черный негр сидел под деревом и рассказывал про то, как все его дети по очереди уходили на фронт и погибали, а когда пришел младший сын, негр закричал: «Нет, нет, нет, малютку не пущу».

Пела бабушка протяжно и жалостливо, и у меня наворачивались крупные соленые слезы. Бабушка весело смеялась и гладила меня по голове.

В чем главное отличие древнерусской литературы от такой же западно-европейской? В державности. У нас все бьются, все гибнут, все борются за землю Русскую. Она как государь выступает и всех строит, и всеми командует. Идите братцы послужите земле Русской. О, йес, мы идем служить земле Русской просто так и ради любви и понимания.

А у них? Вассалы воюют за слабого и немощного короля, а потом приходят и нагло так, настойчиво требуют: «Дай нам феод, дай нам феод, мы его заслужили, ты нам должен. А ну быстро давай нам феод, а не то мы разобидимся и таких дел наворотим, что мало не покажется, – и ты нас еще припомнишь».

Поэтому у нас и воззрение такое стройное, ясное, а у них вечный разброд и шатание.

Ночью мне приснился сон. Будто сижу я в Алексеевском равелине и ко мне по очереди заходят визитеры. Сначала вошли каннибалы с кусками мяса в руках. Они облизывали пальцы и подмигивали, приглашая к свежему кушанью.

Потом вломились хлыстовцы, приведя моих родственников и предлагая заняться с ними амурными делами, но я и тут от соблазна отказался, хотя зря, так как стали каннибалов и хлыстовцев сменять наркоманы, маньяки, вивисекторы, красные кхмеры, хунвэебины и прочая нечисть. Жуть.

Под утро же спустился ангел и вопросил:

«Что же ты, Славик, выкобениваешься? У нас больше ничего нет. Надо что-то выбирать».

Ноябрь – месяц депрессий. В ноябре подходит дворник Сидор Петрович и спрашивает, что я принимаю на этот раз – ремерон, мелипрамин, рисполепт?

Я весело улыбаюсь и загадочно молчу, потому что уже ударил первый мороз, меня отпустило, а врач еще не снял веселящих таблеток. От них ходишь с приподнятым настроением, напеваешь песни и устраиваешь склоки с женой. Жена же вожделенно поглядывает на пузырьки. Мне в принципе не жаль, просто беспокоюсь о ее здоровье, и поэтому прячу подальше лекарства.

Когда-нибудь, когда депрессии меня насовсем оставят и я смогу ходить и напевать песни просто так, я обязательно поделюсь таблетками с женой, но сейчас мне почему-то кажется, что подобный опыт ей ни к чему.

Концерн «Авакон» основали ветераны милицейского движения. В начале девяностых это было прогрессивное начинание, так как всех неофициально сторожили ребята в спортивных штанах, – и первая государственная защита была в диковинку.

Те, кто к ним потянулся, очутились в относительной безопасности, и поэтому акционеры-основатели сидели с утра целыми днями в каптерке, пили коньяк, смотрели видик и играли в покер в табачном дыму.

Постепенно подзащитные подпускали их в паи собственных производств, и через семь лет образовалась промышленная империя, растянувшая капиталистические щупальца от Белого моря до Берингова пролива.

Мелкие и средние предприятия, рынки и торжища, санатории и туристические базы требовали управления, и там, где удалось отбиться (хотя из-за этого ряды ветеранов поредели), потребовались молодые зубастые белые воротнички, акулы рынка, пираньи свободного предпринимательства.

С утра до вечера они, не унывая, сновали по всем щелям империи, и постепенно, со сменой общеполитической обстановки, вся власть отошла к ним. Вооруженные законниками, юристами и знаниями, они лишили акционеров даже эфемерной власти, так как защита теперь требовалась не для них, а скорее от них.

Ветераны подались во все тяжкие и попытались повоевать, как в юности, но быстро приуныли, так как молодняк оказался столь циничен и непредсказуем, что отморозки девяностых перед ним выглядели паиньками.

От откровенных бандитов их отличала только какая-то совковая тяга к символам и знакам, поэтому они оставили последнего акционера в качестве талисмана, выдавая ему ежемесячно по десять тысяч рублей.

Еще они создали зал славы, где повесили его портрет в рамке, описали жизненный путь, привели семейные фотографии и сочинили гимн со здравицами и лестным словами.

Акционера больше всего раздражали не десять тысяч рублей, а гимн. Все казалось, что над ним издеваются, но на самом деле они его сочинили от чистого сердца, просто у них сердца такие.

Я закончил Харьковское военное училище и служил в Мурманске-50 неплохо, так как гарнизон был секретный и надбавки шли высокие. Зарплата лейтенанта, служебная квартира и перспективы роста.

Когда реформаторы развалили армию, сделали смешные оклады, а мы все что можно со складов продали, я пошел к нашему коменданту и попросил отпустить меня на гражданку, так как никакой возможности жить больше не осталось.