Читать онлайн «Портмоне из элефанта (сборник)». Страница 25

Первые пять штук Витек заплатил высококлассному столичному реаниматору сразу после того, как, практически оторвав от операции, посадил его в тачку и привез в Малоярославецкую райбольницу, куда в бессознательном состоянии привезли Ленчика после автокатастрофы. Это было уже на третий день сплошной коматозки, и все это время искали кого-нибудь из родных, ну а самым близким родственником из числа реальных оказался Витек. Врач сделал все, что было в его силах, а это, за такие деньги, надежно означало, что сделал все, чем располагала современная медицина. Травм было восемь, в том числе четыре – несовместимых с жизнью. Правда, за эти же деньги он договорился о перевозке Ленчика в «Бурденко», на машине со спецмигалкой. Это позволило больному, Леониду Ивановичу Кузину, продлить коматозку еще на восемь дней.

Другие пять штук Витек заплатил знаменитому экстрасенсу. Тот с обнадеживающей легкостью взялся за лечение и сократил срок жизни коматозного пациента с восьми дней до шести… Пока убитая горем мама, Эсфирь Моисеевна, набирала по всему Барнаулу денег на авиабилет до Москвы и, так и не набрав на самолет, приехала поездом, Ленчиково тело уже умерло, так и не приходя в сознание…

За очередные пять штук Витек растолкал на Ваганьково могильное пространство между писателем Кавериным, которого пришлось сдвинуть чуть влево, и отъехавшим немного вправо каким-то знаменитым дядькой, каким – он точно не знал, был в них не очень… Выкроенное место Витек узаконил с помощью тех же самых местных вороватых могильных начальников. Вместо похоронного марша джазовый ансамбль с пешеходного Арбата выдал «Summer Time», потому что так однажды пошутил Ленчик, а кто-то это слышал и запомнил.

Остаток Ленчиковой доли из общих, штук около двадцати, перешел к третьей по счету жене из бывших – той, что валютная проститутка. Это произошло по Витьковой ошибке – он в его бабах часто путался – Ленчик имел в виду другую, на случай посадки.

Проститутка осталась недовольна – думала будет больше…

Последние пять штук Витек отдал за поминки в ресторане ЦДРИ. Народу было море: искусствоведы и художники, сценаристы и композиторы, фотографы и диссиденты, спекулянты антиквариатом и коллекционеры оружием, а также: ломщики и проститутки – от низкорублевых до высоковалютных, кидалы и фарцовщики, цеховики и воры в законе, а также: русские и евреи, татары и армяне, хохлы и прибалты, ну и, конечно, полукровки всех сортов – самые шустрые и удачливые, каждый в своем получестном деле, особенно русско-еврейские и евро-армянские…

И всем он был нужен…

Тут же родилась красивая идея скинуться на небольшую часовенку в память Ленчика, и тут же организовали сбор. С поминочного щедрого угара получилось прилично… Даже, можно сказать, неприлично много… Собравший деньги мужчина, тоже вполне приличный, с грустными глазами, исчез тихо и незаметно минут через пятнадцать. Позднее выяснилось, что раньше его никто не знал и никогда не видел…

Про часовенку благополучно забыли… Баня по понедельникам без Ленчика загнулась, Дом кино – тоже… Все потихоньку стали жить дальше, как жили раньше: ломщики – ломать, кидалы – кидать, сценаристы – писать, художники – рисовать, музыканты – играть, воры – воровать, а спекулянты – торговать и наваривать…

И лишь один только Витек-разведчик каждый раз у себя дома, в кругу семьи, принимая ежевечерние сто пятьдесят, стукнет, бывает, кулаком по столу да скажет:

– Это Мандель довел его до могилы… Ебаный Штамп!..

«Молодец все-таки Витька, – в очередной раз подумал Алик и улыбнулся. – Как раскрутился!»

Витька Иванов, бывший его одноклассник и старый друг, самый, в отличие от Алика, что ни на есть русский мужик – добрый, веселый, местами бешеный, но при этом ужасно умный в силу, очевидно, какого-то случайного хромосомного выброса, прибыл на постоянное место жительства в Канаду в позапрошлом году – почти за год до Аликовой эмиграции. Попервоначалу он дуриком очутился в Америке вместе с семьей – по приглашению. В первый же день он надрался так, что, если бы не барабанные перепонки – полилось бы из ушей, а утром, выяснив, что литр «Столичной» здесь стоит пятерку, трехлитровая бутыль «Калифорнийского красного» – три с полтиной, а вполне приличную тачку с работающим кондиционером можно взять долларов за четыреста, незамедлительно принял единовластное решение оставаться. Уже после обеда с упомянутым красным он ехал в Бруклин – на встречу с жуликоватым, судя по голосу, русскоговорящим адвокатом. Настроение было отличным. «Это же теперь вечно можно жить по Стендалю, – с удовлетворением думал он, – пить красное по-черному…»

Добраться до законника он не успел. Блуждая по окраине Бруклина в поисках адреса, он напоролся в одном из переулков на двух чернокожих верзил. На приличном, как ему казалось, английском с небольшой примесью русского жаргонного Витька обратился к ним за помощью по части местной географии и стал совать им бумажку с адресом. Очевидно, одному из негров не понравился Витькин акцент, поэтому он смял и выбросил драгоценную бумажку и взамен, тоже на английском, как показалось Витьке, но уже с примесью лингвистических особенностей местного диалекта, предложил будущему рефьюджи купить у него сломанный зонтик за двадцать баксов. Второй же верзила в это время вынул из-за пояса здоровенный нож, перевернул его по-хитрому, так, что лезвие заторчало особенно страшно, и принялся не спеша вычищать острым кончиком грязь из-под ногтей. Витька, как аналитик высокого класса, расшифровал ситуацию довольно быстро и принял единственно правильное и спасительное, с его точки зрения, решение – со всей силы дал негру с ножом и ногтями в морду, другому – резко сунул коленом в пах и побежал со всей возможной похмельной прытью в противоположном от адвокатского района направлении. Бандюги так удивились, что им и в голову не пришло преследовать чужака. К вечеру семейный совет под председательством Витьки и в его же составе принял решение менять страну иммиграции с Америки на Канаду, где, по слухам, негров было совсем мало, но зато полно китайцев.

– Китаец негру рознь, – глубокомысленно изрек Витька. – И вообще, там экология лучше… – И на следующий день поехал к другому жулику, и тоже в Бруклин. На этот раз обошлось без негров и ножей, и процесс начался…

Еще через год Витькина семья оказалась в Торонто, поселившись в бейсменте на самом краю русского района – Северного Йорка. И вот здесь уже для Витькиного распиздяйства места не осталось совсем. За жилье нужно было платить, сын заканчивал хай скул, а это значит – готовь деньги на высшее образование. К тому времени все, что было накоплено за жизнь, закончилось. Витька тяжело вздохнул и напрягся… Программа, которую он сочинил, подключив к работе полузнакомого бывшего питерского психолога из соседнего бейсмента, касалась медицинского аспекта человеческой деятельности и самым прямым и наглым образом залезала в святая святых взаимосвязи материи и духа, соединяя совершенно непривычным способом исследование причины, терминологию, совершаемые поступки из разумно возможных и принимаемые решения, а как следствие – предлагала практические выводы. Программу приобрел Центр онкологических исследований, сделав Витьке предложение, от которого не отказываются. Еще через неделю обалдевший от привалившей удачи новый иммигрант получил контракт на восемнадцать тысяч в неделю со всеми вытекающими из этого немалыми последствиями. Последствия делились на две неравные части – приятную и не вполне, но терпимую. Приятная часть заключалась в покупке через полгода дома почти за миллион в респектабельном пригороде Ричмонд Хилл и обретении финансовой свободы, а неприятная – в необходимости отработки этой самой свободы на вражеской американской территории, где приходилось отсиживать с понедельника по пятницу и только на уик-энды прилетать домой, в Торонто, к семье.

– Ну их на хуй с этими деньгами, – искренне жаловался Витька Алику. – Никак на этой работе по Стендалю не получается. Не для русского это человека. Брошу я это все, пожалуй…

Алик смеялся, но почему-то верил. Он знал – не было в Витькиных словах притворства. Просто Витька был такой…

От него он сейчас и возвращался, получив в подарок клавиатуру с русским алфавитом.

– Может, чего про местную жизнь пропишешь, – напутствовал его друг детства. – А то им стихи твои здесь – ни в п…ду, ни в Красную армию…

Собственно говоря, облом по линии поэзии, которой Алик занимался профессионально как себя помнил, начался гораздо раньше – с той самой минуты, когда все вдруг стало можно, и сотни книжек в ярких обложках заполонили прилавки многочисленных торговых точек по всей России. Книжки эти с регулярным продолжением и миллионными тиражами живописали жизнь бандитов и проституток, убийц и политиков, предлагали астрологически рассчитанные варианты жизни, смерти и успеха, а также, заодно, – похудания и омоложения вкупе с разнообразными способами секса, как традиционного, так и всех прочих. Честно говоря, и до этой самой вакханалии Алика печатали, в общем, не очень, если не сказать, вообще кое-как. В общем, пространства для изящных рифм ему не осталось на Родине совершенно.