Читать онлайн «Одновременно: жизнь». Страница 15

12 июня, по дороге из Рязани в Воронеж, заехал в Путятинский район Рязанской губернии, в деревню Мясное, где в самом начале 1970-х купил себе дом, многие годы его перестраивал и какое-то время, по собственным словам, был счастлив Андрей Тарковский. Эта деревня и этот дом подробно описаны и даже зарисованы им самим в дневниках. Без сомнения, это единственная точка на Земле и единственное жильё, которое сделано было как он умел и хотел, и где ему удалось хоть какое-то время жить так, как он хотел и умел.

Его родной дом и дом его детства утрачены и не несут на себе признаков его присутствия. Московские квартиры также мало что могут сообщить. Но дом в Мясном, который он сам неожиданно нашёл и выбрал для себя, его устройство и убранство, многое могут открыть и рассказать о таинственном и непостижимом мастере и художнике, коим являлся Андрей Тарковский.

Я ехал в Мясное с большим волнением и даже трепетом. Ехал я туда не случайно и не наобум. Меня пригласили те, кто многие годы хранит и печётся как может о доме и его содержимом. Ехали мы по нормальной асфальтовой дороге почти через весь Путятинский район. Проехали массу деревень и деревушек, с уже обветшавшими некогда могучими деревянными домами с резными наличниками и прочими деревянными кружевами. Новых строений в прежней традиции не видели ни одного. Видимо, нет в деревнях теперь таких мастеров и никому не нужны подобные сложные подробности вокруг окон и вдоль крыш. Встречались довольно ухоженные старые дома, где резьба аккуратно покрашена свежей краской, в окна вставлены новые стеклопакеты и пластмассовые белые рамы. Сочетание печальное… Я ехал и боялся увидеть жалкую руину вместо некогда любимого Тарковским дома. Ещё больше боялся я увидеть что-то до безобразия перестроенное, изуродованное, погубленное чужими руками и сознанием.

На условленном повороте нас ждала машина. Как нам объяснили по телефону, сами мы ни Мясное, ни тем более дом не отыщем. Мы свернули и поехали по грунтовой дороге в поле. А потом и с грунтовой дороги свернули. Этот путь хранил следы серьёзной распутицы и ясно указывал на то, что здесь ездят редко, а в дожди требуется серьёзная внедорожная техника.

Я всматривался в пейзаж и пытался представить его себе сорок лет назад. Всё время думал: этой ли дорогой ходил Андрей Арсеньевич к своему дому, видел ли он этот пейзаж и какими были тогда эти деревья? А главное – я силился увидеть и услышать то, что ему когда-то полюбилось именно здесь, не в самом близком к Москве и далеко не самом легкодоступном месте. Месте, где нет поблизости знаменитых, древних и столь любимых им церквей и монастырей, нет большой реки, нет тихого большого озера, нет ничего очевидно и кричаще красивого и признанного красивым…

Я ожидал, что мы въедем в деревню, где будет хотя бы одна улица, типичные деревенские заборы, недалеко стоящие друг от друга дома. Однако увидел я совсем другое. Мы приехали к широкому полю, в котором стояла маленькая недостроенная часовенка красного кирпича, а поле уходило в лесок. Дорога, по которой мы ехали, как раз и шла вдоль этого поля, которое оставалось справа. А слева земля уходила плавно, полого вниз, где медленный склон упирался в заросшую по берегам речку. На этом склоне я увидел две большие усадьбы с очевидно современными и безобразными большими домами, а на их больших участках было наверчено чёрт-те что: сараи, гаражи, цистерны и прочее дачно-садово-огородное. С подворий доносились резкие звуки – это визжали газонокосилки и что-то вроде электрорубанка или электропилы по металлу. Чуть поодаль виднелся ещё один безобразный теремок, построенный в стиле «дёшево, но сердито». Я пробежался по пейзажу обескураженным взглядом и не увидел ничего, что ожидал увидеть. Прежде всего я не увидел руины. Но также я не увидел ничего того, что могло бы мне напомнить о восхитительных полароидных снимках, которые когда-то Тарковский сам сделал в Мясном. Я с ужасом подумал, что какой-то из этих домов поглотил тот небольшой кирпичный дом. Поглотил и похоронил в своей безобразной утробе.

Благо я ошибся. Благо я просто не заметил потемневшее, невысокое, с наглухо закрытыми жестяными листами окнами и под жестяной же крышей строение, которое по самую крышу утопало в дико разросшемся кустарнике.

Встречали меня две дамы. Не буду без разрешения их описывать и называть. Они многие годы знали Андрея Тарковского, работали, дружили многие годы, жили с ним под одной крышей, прекрасно знали его жену и сейчас сотрудничают с его сыном Андреем Андреевичем. Меня они пригласили посетить Мясное, потому что, к моей великой радости, прочли и приняли мою книгу «Письма к Андрею», а также узнали, что я буду в Рязани с гастролями.

На сегодняшний день они – единственные, кто как может следит за домом, бережёт его и тратит на него много сил, времени и собственных средств. Дом принадлежит семье Тарковского, точнее сыну, и государство вовсе ничего не делает для сбережения того, что осталось в России от гениального её сына. Государство с невероятной стабильностью выражает своё пренебрежение, невнимание и глупость, не желая сохранять то, что формально ему не принадлежит. А если бы принадлежало, давно было бы уже погублено, расхищено, изгажено и уничтожено…

Волнение, которое я испытывал при подъезде к Мясному, усилилось многократно и превратилось в невероятно интенсивное и при этом безмолвное впитывание всех звуков, запахов и тех слов, которые звучали из уст некогда знавших Андрея Арсеньевича. Я впервые готовился прикоснуться к тому, чего касался человек, который тридцать с лишним лет назад, в мои тринадцать лет, стал тем, кто очень многое определил в моей жизни и мощнейшим образом повлиял на все представления об искусстве и о месте художника в этом мире. Я готовился войти в жизненное пространство, созданное человеком, чьё присутствие всегда ощущал с момента знакомства с его кино.

Для того чтобы хранить дом Тарковского, пригласившие меня дамы некогда купили значительные земельные участки вокруг и даже часть полей в Мясном, построили один небольшой уютный домик, довольно далеко от объекта своей заботы, чтобы он никак не портил и даже не попадал в пейзаж рядом с домом Тарковского. Однако безобразные, уродливые и шумные новострои буквально облепили маленький кирпичный домик. Если бы остальные участки не были скуплены хранительницами дома, весьма вероятно, всё было бы уже застроено чем-то, обитым сайдингом, и под металло-черепичными крышами. Я стоял и смотрел метров со ста пятидесяти на дом, о котором так много читал и видел на фотографиях, стоял и не решался к нему пойти.

«Когда-то в 1976 году Андрею Арсеньевичу предложили купить этот участок слева и домик, который там стоял, за 400 рублей. Это была хорошая цена. Потому что свой он купил за 800. Но он отказался и предложил 300, хотя у него и трёхсот тогда не было. Он, видимо, полагал, что в этой глуши вообще никто ничего не купит, – услышал я историю, оглядывая окрестности. – Эх, видел бы он этот кошмар! – указывая на нависающий над домиком Тарковского кряжистый и при этом какой-то разлапистый, во всех смыслах куркулистый дом, сказала одна из пригласивших меня дам. – Он, наверное, нашёл бы тогда деньги!»

– А этот человек понимает или хотя бы догадывается, рядом с чьим домом он возвёл своё убожество? – спросил я.

– Знает, но не понимает, – был ответ. – Думаю, он с радостью бы сжёг всё, что осталось от Андрея. Андрей ему и мы вместе с ним только мешаем. Андрей до сих пор кому-то мешает своими представлениями о прекрасном.

Было начало пятого, и июньский зной чувствовался во всём. Он чувствовался непокрытой моей макушкой, он звучал кузнечиками, неторопливо жужжащими мимо мухами, он чувствовался в слегка влажном и тёплом запахе ещё совсем молодого разнотравья.

– Если бы вы видели, какие вчера нам поутру Андрей Арсеньевич прислал туманы! – сказала дама, которая многие годы работала с Тарковским. – Он очень любил здешние туманы, а туманы любили его. Он их часто фотографировал.

Я вспомнил фотографии, которые делал Тарковский в Мясном. Самый памятный снимок – это собака с одним повисшим ухом, сидящая спиной к объективу и, кажется, заворожённо любующаяся туманом, который непостижимо тонкой кисеёй висит, зацепившись за верхушки самых высоких стеблей травы. Вот откуда туманы в его картинах! Вот что он здесь увидел!

У родственников жены Тарковского был домик неподалёку от Мясного, в другой деревне. Он бывал в этих местах и любил гулять. Как-то увидел он дом в Мясном, стоящий на отшибе, старый, кирпичный, что необычно для этих мест. С рядами близких, довольно узких окон, что тоже, в целом, необычно. Видимо, влюбился сразу. Потом купил. А потом многие годы своими руками делал этот дом под себя и для себя. А ещё для многих людей, которые в этом доме останавливались и приезжали к нему в гости. Своими руками построил сарай возле дома. Сарай до сих пор стоит. Едва живой, весь чёрный, прохудившийся, окружённый подпорками, но стоит. И, чёрт возьми, он не должен упасть!