Читать онлайн «Вторая жизнь». Страница 25

Валентина Даниловна встречала их на лестничной клетке. Из квартиры пахло печеным, жареной картошкой с чесноком и еще чем-то наготовленным.

– Ты ж моя роднулечка! – запричитала свекровь, глядя не Лизе в глаза, а уставившись на ее живот. Все остальное время Валентина Даниловна разговаривала не с Лизой, а с ее животом. И кормила она тоже живот, а не невестку. Лиза пыталась держать себя в руках, но не смогла – уминала пирожки с рисом и яйцом, жареную картошку, селедку. Сидела и ела.

– Ну вот, ну вот! – радовалась Валентина Даниловна. – Как же хорошо! Ест! Ромка, она ест как нормальная!

Кухня, которая была рассчитана на две табуретки, изменилась. Свекровь умудрилась втиснуть под подоконник стул со спинкой – для Лизы – и тут же, на краешке стола, раскатывала тесто и лепила новую порцию пирожков.

– С повидлом, Ромка, ты в детстве так любил с повидлом!

Лиза смотрела, как свекровь пересыпает варенье мукой, ловко слепляет концы, промазывает готовые пирожки куском марли, смоченной яйцом, и удивлялась – неужели Валентина Даниловна так мечтает о внуках, что готова полюбить даже невестку? Лиза испытывала благодарность – свекровь заботится, готовит, выделила ей аж два одеяла и две подушки.

Она потащила Лизу к соседке, потом к другой – похвастаться животом и новостью, что будет девочка. Лиза смотрела на интерьеры квартир другими глазами. Пока свекровь с соседками выбирали имя для будущей внучки, Лиза таращилась на стены. Валентина Даниловна склонялась к имени Валерия в честь Валерия Леонтьева, которого страстно любила в молодости, соседки предлагали выбрать имя по святцам. Лиза кивала сразу всем и замечала, что все женщины здесь – рукодельницы. У каждой было вязание в работе и уже готовые вещи: или накидка на кресло, или шаль, или шарфик. Вязали очень хорошо. Практически в каждой квартире в коридоре на стене висели коврики из разноцветных ленточек и лоскутков ткани. И Лиза поняла, что это вообще не считалось особым умением, так, баловство, руки занять. Скрутить, склеить и повесить на стену.

Иконы в каждой квартире соседствовали на стене с рукодельными украшениями – вышивкой крестиком, плетеными ковриками, картинами-раскрасками, где по трафарету и набору из пяти красок в маленьких одноразовых контейнерах можно воссоздать картину знаменитого художника. Рядом обязательно соседствовали картины из семечек или крупы. На шкафу или в углу за диваном сидели или стояли куклы. У Лизы в детстве тоже были такие – большие, умеющие ходить, или поменьше, которые закрывали глаза. Те куклы, которые надоедали Лизе, Ольга Борисовна отдавала Полине или раздаривала соседкам. Здесь же куклы считались семейной реликвией и никому не передаривались и не выбрасывались. Они хранились для внучек, правнучек. У Валентины Даниловны тоже были две такие куклы, она торжественно вынула их из старого чемодана, лежащего на шифоньере, и преподнесла Лизе. Куклы, судя по всему, принадлежали самой свекрови – одна безглазая, вторая с обстриженными под горшок локонами. Из того же чемодана были извлечены старые, еще Ромины, сандалии, две застиранные пеленки, одна коричневая клеенка, чешки черные, ползунки в мишках, колготки в рубчик зеленые, две пары, шапочка, вязанная крючком.

– Дождалась, даже не верится, дождалась, – не смогла сдержать слез Валентина Даниловна, бережно перебирая вещи.

Лиза, естественно, ни за что бы не замотала ребенка в эту подаренную свекровью пеленку, но сложила все в пакет и поблагодарила.

– Пойдем погуляем, тебе гулять надо. Заодно в церковь зайдем, свечку надо поставить, – объявила Валентина Даниловна, почти с нежностью глядя на Лизу. – У тебя есть икона, которая беременных оберегает? Нет? Так надо купить обязательно. Ты ее и в роддом с собой возьмешь. Щас, говорят, все, что хочешь, в роддом можно взять, в наше время даже цепочку с крестиком снимать заставляли. Только кольцо обручальное разрешали оставить. Ну, пойдем потихоньку. Такой удачный день – соседка Светка говорила, что к нам в церковь паломница пришла. Вроде как старица. И ей можно вопрос задать. Светка обещала нам очередь занять. Я у нее спросить хочу, исполнится ли мое желание? Знаешь какое? Хочу, чтобы Ромка в нашей церкви венчался. Так я мечтаю о венчании. Печать в паспорте, конечно, хорошо, но лучше перед Богом мужем и женой стать.

Лиза отметила, что свекровь не уточнила – с кем именно должен был венчаться Рома. С Лизой или с другой женщиной?

– Пока идти будем, ты свой вопрос придумай. Там только один вопрос можно задать. И Светка говорит, что старица может не ответить, если ей вопрос не понравится. Ох, я что-то разволновалась, как курсистка-гимназистка.

Беременность не сделала Лизу сентиментальной, но ей было по-настоящему интересно – разглядывать наличники на окнах, занавески, украшавшие балконы. Она решила проверить догадку – во всех ли квартирах занавески висят наизнанку – правой стороной на улицу, а левой – в квартиру. Лиза невольно улыбнулась – про правую и левую стороны она услышала от Валентины Даниловны. Рома разулся, и оказалось, что правый носок он надел наизнанку.

– Когда Ромка маленький был, всегда носки у него на левую сторону были. Я выворачивала на правую, а у него опять на левую! – растрогалась свекровь.

Занавески висели на правую сторону к улице на всех балконах, обильно, плотно. По балконам можно было судить о достатке семьи – душные шторы соседствовали с пеленками, детскими одеялками еще советских времен, какие были в каждом детском саду – для девочек бордовые в клетку, для мальчиков – зеленые. Впрочем, на занавесках для балконов не экономили – это же лицо квартиры, выходящее на улицу. Лиза тогда еще спросила у Ромы, откуда взялась такая традиция. Тот пожал плечами – он и не замечал никогда этих занавесок. Висят и висят. Какая разница – на кухне или на балконе?

Но дело было не только в занавесках, но и в совершенно ином укладе жизни, другой, странной конфигурации устройства семейного быта и отношений. Походив по гостям, Лиза начала это понимать. В этом городке, где осталось здание старой музыкалки с колоннами, деревянные домики с бирюзовыми и розовыми ставнями, четырехэтажки, цеплявшиеся за жизнь, единственная девятиэтажка, которая не прижилась, но гордо торчала на пустыре, царил матриархат. Здесь всем управляли женщины – они лепили пельмени в кафе, как на собственной кухне, сидели за прилавками в магазинах, шли в церковь на встречу с мифической старицей, учили детей, управляли администрацией, клали плитку на подступах к местному Кремлю. Они принимали роды, провожали в последний путь, вешали занавески на балконах и клали паласы на кухнях. Они выбирали себе мужей, сожителей, спутников жизни. Мужчинам разрешалось водить автобусы, такси и считаться хозяином, например, художественной лавки. Но управляли всем все равно женщины. Они же шили для продажи кукол, вязали шали, клеили кофейные зерна на бутылки и решали, сколько будет стоить суп в обеденном меню в ресторане.

Лиза с Ромой и Валентиной Даниловной зашли на комплексный обед в ресторан, который сменил простую вывеску на вывеску с подсветкой – «Заокский». Валентина Даниловна расцеловалась с женщиной, выплывшей из недр кухни, как с родной, и представила Лизу. Женщина, увидев живот, поахала и выдала Лизе двойной комплексный обед – два супа, два вторых, два творожника и два киселя. И вернулась на кухню, откуда немедленно донеслись крики.

– Что ты там рисуешь? Я тебе нарисую сейчас! У себя на лбу нарисуй эти пятьдесят рублей! – кричала женщина. – Я сказала, пиши семьдесят!

– Что ты застыла? Ешь давай, – отвлекла Лизу свекровь. – Это Надежда орет. Поорет и перестанет. Ешь, не бойся. Еда тут нормальная стала. Как Надежда Толика с Анькой-шалавой зажопила, так сразу все хорошо-гладко стало. Она Толику так прикурить дала, что тот теперь козлом вокруг нее скачет. Я б его в ансамбль к себе взяла – ходит тихо, смотрит в сторону, даже дышит через раз, если Надежда разрешит. Не мужик, а красна девица. А Аньку безголосую Надежда выгнала. Анька так бежала-спотыкалась, роняя тапки. Ешь соляночку – Надежда солянку сама варит, никому не доверяет. Хорошая у нее солянка. Она ни колбасы, ни огурцов не жалеет.

У соседки Светки был гражданский муж, Стасик, лет на пятнадцать младше жены – молодой здоровый мужик, он жарил картошечку, выносил мусор, а Светка его понукала, что палас не пропылесосил. Выходил, здоровался, открывал бутылку вина и исчезал в комнате.

Первое и последнее слово здесь оставалось за женщинами. Они же и зарабатывали, кормили семью, рожали и воспитывали детей, тягали сумки с продуктами по лестницам без лифтов и делали ремонт по собственному вкусу и собственными силами. У Светки на кухне часть потолка была облицована пенопластовой плиткой, а часть, вокруг люстры, осталась голой – то ли материала не хватило, то ли рисунок не сошелся. Светка, заметив Лизин взгляд, охотно пояснила: