Читать онлайн «Описание примечательных кораблекрушений, претерпенных русскими мореплавателями». Страница 22

Лейтенант Щочкин, уведомленный о сем в ту же минуту, вышел наверх, отменил было кидать другой якорь, но, узнав, что оный висит уже на кранбалке, и зная опасность сего положения при качке, тотчас велел бросить.

Не напрасно было опасение Щочкина, вследствие коего он велел отдать якорь: обледеневшая веревка, на коей он висел, не могла в скорости быть развязана, надлежало ее рубить, и в это время якорь, раскачиваемый жестоким волнением, ударяя беспрестанно одним из своих рогов в судно, пробил обшивку, и вода хлынула в большом количестве по всему трюму.

Спустить якорь на кранбалку, обрубить мерзлую веревку и в это время получить от якорной лапы пролом было дело одной минуты. Шкиперский помощник первый увидел течь и известил о том начальника. Все меры против оной остались тщетными; наконец, после многих бесполезных усилий, решено было, отрубив якорь, спуститься прямо на Толбухинский маяк, видимый от Стирайудена, и стать там на мель, чтобы, по крайней мере, можно было поблизости к берегу спасти людей. Отрубили канаты, распустили паруса, пошли. Течь начала усиливаться.

Отчаяние овладело всеми. Увещания начальника не действовали: близкая смерть и неизвестность, в состоянии ли будет судно дойти, не затонув, до маяка, сделала всех глухими к приказаниям. Начали прощаться между собою; все побежали переменять на себе белье по старинному русскому обычаю[145]; наконец, вода в судне так распространилась, что переменявшие внизу белье – иные, но успев выскочить, остались там, другие выбежали в одних рубахах, и судно, не дошед саженей ста до маяка, село на дно, так однакож, что вода не покрывала верха судна.

Со всем тем волнение столь было жестоко, что бриг начало сносить с мели. Щочкин, опасаясь, чтоб судно не потонуло на глубине, велел бросить остальной якорь и верп (или якорь меньшего разбора), чтобы удержаться ими на мелком месте; велел срубить мачты, на коих незакрепленные паруса более и более сдвигали судно с места. Повторяемые удары о каменья отбили руль, киль, и, наконец, нижняя часть судна начала разбиваться в щепы; бочки и прочие вещи выносило из люков или выходов наверх; судно погрузилось совсем, одна только задняя часть оставалась сверх воды. Барказ или большое судно, стоявшее наверху палубы, мгновенно было оторвано стремившимися уже через верх волнами и, оными поднимаясь, перебило многих людей, собравшихся на корме.

В сем положении, во 100 саженях от маяка, вблизи возможного спасения, должны были они оставаться около двенадцати часов подверженными яростным волнам. Все гребные их суда и барказ оторвало, прежде нежели могли приступить к их употреблению; спасаться вплавь – значило ускорить свою смерть. Никакого знака не можно было подать на маяк; пушки, порох были в воде; огня достать было невозможно; крик не помогал, и тщетны были все усилия, чтоб их услышали на маяке: рев волн, разбиваемых о каменья, окружающие маяк, и свист ветра в снасти телеграфа, стоящего при маяке, препятствовали им быть услышанными. Темнота осенней ночи, увеличиваемая снегом и светом самого маяка, препятствовала часовым с оного видеть на несколько сажен вдали. Таким образом, несчастные страдальцы принужденными нашлись, из боязни быть снесенными волнами, держаться друг за друга, оставаясь так без всякого движения, могшего их сколько-нибудь разогреть и избавить от холодной смерти. С 9 часов вечера до самого рассвета оставались они в сем положении; холод увеличился почти до 5°; многие из них уже замерзли, многие снесены были волнами; остальные едва дышали, оцепенев от холода.

В исходе 7-го часа, лишь только можно было различать предметы, с маяка усмотрели несчастных и поспешили отправить небольшую лодку с семью человеками. Другого судна не можно было послать по чрезмерности волнения, о камни разбивающегося. Лодка опрокинулась на каменьях, и семь человек вброд едва спаслись сами; однакож, поймав лодку и исправив оную по возможности, пустились опять. Часа два или более прошло, пока лодка могла добиться до судна, так что, подъехав туда, нашли уже только двоих живыми, и то без всякого движения, с едва заметными знаками жизни; прочие поодиночке умирали прежде, нежели могли дождаться спасения. Искав долго между мертвыми и не находя ни одного человека в живых, люди сии с великой трудностью возвратились на маяк, где, подав возможную помощь двум несчастным, к исходу только дня привели их в состояние рассказать все обстоятельства сего пагубного случая.

Люди с судна были сняты. В числе сей команды недоставало девяти человек и одного офицера. Одни остались внизу, где старая пассажирка также окончила жизнь свою с сыном; других смыло волнами».

Из сего описания видно, что крушение брига «Фальк» последовало от течи, а течь произошла от якоря, на крамбал отданного и пробившего лапой на волнении обшивные доски. С трудом можно поверить, чтоб при нынешнем состоянии мореплавания сыскался еще морской офицер, который бы не знал, что на ходу и при волнении непременно якорь должно отдавать с рустова и крамбала[146] вдруг: опытные мореплаватели во всяком случае так поступают. Человек, вовсе незнакомый с морской службой, взглянув на якорь, отданный на крамбал во время волнения или при большом ходе, подумал бы, что это острое орудие свешено нарочно для пробития корабельного дна. В грубых ошибках по службе молодость извинить не может: для неопытных офицеров есть книги; надобно только иметь охоту ими пользоваться.

Под сим заглавием в журнале «Отечественные Записки»[147] напечатано описание бедствий, претерпенных одним русским линейным кораблем. Описание это, с позволения почтенного издателя [148], я помещаю здесь от слова до слова, пополнив оное некоторыми моими замечаниями.

Должно признаться, что в поступках офицеров сего корабля мореплаватель немного сыщет примеров похвальных и заслуживающих подражания, а напротив того, увидит в них деяния, жалости и смеха достойные. Но как и худые примеры часто приносят молодым людям пользу, возбуждая в них большее отвращение и ненависть к пороку, то я и сие описание не считаю лишним.

«В начале 1771 года посланы мы были сухим путем под начальством кадетского капитана к городу Архангельску с тем, чтоб оттуда морем возвратиться на построенных там кораблях. Нас было с лишком 30 человек.

Мы жили в прилежащей к городу слободе, называемой Соломбала, в обнесенных тыном казармах. По вскрытии Двины и по спуске на воду трех шестидесятишестипушечных кораблей расписали нас по оным. Я написан был на корабль «Вячеслав».