Читать онлайн «Морские были». Страница 20

— Скажите, Алексей Ильич, считаете ли вы возможным плавание от Чукотского носа к устью Колымы?

Все слышат краткий ответ:

— Безусловно. По крайней мере, мы могли бы пройти значительно дальше, чем прошли.

— А считаете ли вы, что пролив между Азией и Америкой существует?

— Здесь мало одних предположений, которые, к тому же, не новы. И мало показаний чукчей. Лишь тогда, когда берег от Чукотского носа до этого устья будет положен на карту и когда мы побываем на американском материке, — я буду считать вопрос окончательно решённым.

— И вы готовы снова отправиться в этот далёкий путь?

— Это моя мечта! — воскликнул Чириков. — Можем ли мы останавливаться на половине дороги?

— Что скажет господин Беринг? — спросил Головин.

— Я возвратился на Камчатку, — ответил Беринг, — только потому, что корабль был крайне ненадёжен, а я не смел подвергать опасности вверенных мне людей. Я предлагаю организовать ещё одну экспедицию: мы откроем пути в Америку, исследуем все Охотское побережье, все северное побережье Сибири, от устья Оби до Чукотки; это должна быть огромная экспедиция из двух или трех десятков отрядов. Она потребует больших денег, однако польза, которую она принесёт, со временем оправдает все расходы…

Головин облегчённо вздохнул: ему хотелось услышать именно такой ответ. Прощаясь с моряками, он сказал:

— Я думаю, близок час, когда я буду иметь честь и счастье пожелать вам доброго пути…

Что немного смутило Беринга, отозвалось в нем чувством, похожим на ревность, — это особенное расположение Головина к лейтенанту Чирикову. Президент коллегии дважды назвал его «искусным морским офицером, в исполнении службы тщательным и исправным». Но Чириков, казалось, и не расслышал похвалы, — он весь уже был поглощён планами новой экспедиции.

Чириков действительно был отличным мореходом. Беринг неспроста поинтересовался как-то, не происходил ли его помощник из потомственных моряков? Но оказалось, что Чириков пришёл во флот откуда-то из Киевской губернии, где отец его служил комендантом. Принятый в Математическо-навигацкую школу в Москве, а затем переведённый в Морскую академию в Петербурге, Чириков не раз удивлял своих наставников пытливостью и страстностью в учёбе. География стала его любимейшим предметом. На карте мира в те времена было ещё много неразрешённых загадок. Чириков мечтал о дальнем плавании, о новых открытиях в просторах океанов. Он знал, что такие открытия лишь иногда происходят по воле случая, что настоящий мореход должен в совершенстве освоить математику, географию, навигацию, астрономию, иностранные языки, кораблестроение, — должен быть человеком всесторонне образованным. Отлично понимал Чириков и значение практики, без которой легко было превратиться в кабинетного учёного. В штормовые погоды на Балтике вместе с матросами работал на реях, стоял у штурвала, крепил палубный груз… Любая, даже самая тяжёлая работа на корабле спорилась в руках этого хрупкого человека. Не случайно Беринг завидовал иногда его собранной, сосредоточенной воле, его умению вести корабль и обучать матросов управлению парусами. Оставив капитанский мостик, Чириков сам, подавая пример, взбирался на мачту и на головокружительной высоте, там, где другой матрос не мог управиться со снастями, мгновенно наводил порядок, всегда оставаясь сдержанным и спокойным. Пожалуй, именно эта его черта, — готовность в любую минуту прийти на помощь матросу, — и удивляла, и раздражала иностранцев в отряде Беринга. Шпанберг иногда открыто смеялся над лейтенантом:

— Мужик… Он сам работает на реях. Не удивлюсь, если он и палубу окажется способен мыть…

А матросы любили Чирикова, как любят солдаты своего старшего товарища, испытанного командира. В том, как они выполняли его приказания, было не только повиновение, — была огромная преданность и верность.

В обращении с подчинёнными Беринг был мягок, даже ласков. Никто не мог сказать, что его не любили моряки. Но к Чирикову они относились, как к отважному и умелому командиру, а в Беринге видели просто доброго старичка, мало доверяя его мореходному искусству.

И в этом был виноват сам капитан. В северной части Тихого океана, вблизи Чукотской земли, он чуть ли не ежечасно без всякой на то причины менял курс корабля, что приводило к открытым стычкам с офицерами. Чириков указывал, что эти ненужные повороты только изматывают людей и удлиняют путь. Но Берингом прочно владели различные опасения: то чудились мели, то рифы, то острова. Поняв свою ошибку, он не имел мужества признать её в кругу офицеров, считая, что это принизит его авторитет. Однако не только офицеры, — каждый матрос отлично понимал, откуда происходят эти постоянные колебания начальника: он не был уверен в себе.

Может быть, Чирикову просто, как утверждал Шпанберг, везло. Любая его вахта проходила без происшествий. Но, присматриваясь к своему помощнику, Беринг не мог не отметить предусмотрительности и деловитости Чирикова, а главное — его постоянной уверенности и отваги. Эта отвага опиралась на знания, которые получил он в Морской академии. Недаром же сам Пётр отметил усердие в науках гардемарина Чирикова, и недаром Алексей Ильич дважды был повышен в звании через чин.

Составляя проект второй экспедиции, Беринг мало надеялся на её осуществление: она требовала слишком больших расходов. Но Адмиралтейств-коллегия, Академия наук и многие прославленные моряки горячо поддержали его проект, и правительство вскоре одобрило эти небывалые по размаху планы исследований.

Перед русскими учёными и моряками, участниками второго похода, была поставлена огромная задача: разведать берега Северной Америки, северо-восточной Азии и, по возможности, Японии, собрать материалы по географии и истории этих земель, коллекции растений и минералов, словом, «чинить разные, подлежащие до науки обсервации».

Состав экспедиции насчитывал почти 570 человек. Сюда входили и бывалые моряки, и учёные, и художники… Такой большой научной экспедиции ещё не посылала для новых исследований в дальние страны ни одна держава.

Чириков ликовал. Теперь-то уж они обязательно достигнут цели. Беринг был озабочен и молчалив: он думал о страшных сибирских дорогах. Шпанберг не уставал рассказывать в гостиных о своих бесчисленных подвигах, достоверность которых, впрочем, никто из его спутников не подтверждал.

В Адмиралтейств-коллегий уже были известны неприглядные делишки этого иностранца. Неспроста же и президент Адмиралтейств-коллегий Головин, и обер-секретарь Сената Кириллов, и гидрограф Соймонов настаивали, чтобы весь состав экспедиции был укомплектован из русских людей, кому дороги процветание и слава отечества. Но чужестранцы, хозяйничавшие при царском дворе, заглушили эти голоса.