Читать онлайн «Китайские миллионы». Страница 30

— Рай Магометов! — ухмылялся Будимирский, переходя из объятий Эвелины в объятия Изы.

На другой день все «дела» были покончены. Будимирский из банка перевез в «Continental» целый чемодан бумаг и банкнотов, к удивлению и негодованию дельца-банкира, не понимавшего как можно лично делать какие-нибудь биржевые операции, таскать с собою в чемодане миллионы. На все его намеки Будимирский отмалчивался, думая: «Милый мой, я без тебя знаю эти неудобства, но держать деньги здесь, — слуга покорный…»

Готовы были и все костюмы его самого и его дам, отправлены были и экипажи, и мебель «moderna stile» от Marle and C°, и экипажи, и все то, что миллиардеры покупают в Лондоне, а не в других центрах, и авантюрист с жертвами своими, по-княжески расплатившись в «Continental» выехал в Париж. Здесь в Hotel Bristole, где останавливаются коронованные особы, Будимирский записался уже не Дюбуа, французом с Гваделупы, а… отставным гвардии корнетом Буй-Ловчинским, безукоризненно правильный паспорт которого лежал у него в портфеле и который умер минувшим летом на руках у Будимирского в Красном море, на пути в Китай, куда он ехал братом милосердия.

Из слов самого покойного авантюрист знал, что у него не осталось ни души родных и нет товарищей, так как в полку он пробыл лишь несколько месяцев, 17 лет уже как вышел в отставку и жил одиноко где-то в глуши Литвы, пока не прожил имения и с последними грошами уехал в Китай.

Отмеченный в «Figaro» «князем Казимиром Леонтьевичем Буй-Ловчинским», авантюрист получил в отделении Английского банка в первый же день приезда по последнему крупному чеку и остальным мелким, а на другой день в «Credit Lyonnais» положил в портфель несколько квитанций, свидетельствовавших, что в банке на имя Буй-Ловчинского лежат на хранении разными бумагами 22 миллиона франков, а на текущем счету 1.700.000… Концы были спрятаны, и теперь ни Гон-Конгский банк ни «Colonial Office» в Лондоне никаких и ни к кому претензий заявить не могут.

— Теперь — мы у пристани, — говорил авантюрист Изе, обедая с нею и Эвелиной в «Café Riche» на другой день, довольный тем, что в это утро светская хроника всех бульварных листков говорила о приезде князя Буй-Ловчинского с родственницами, о том, какой красотой они сияли вечером в l'Opera и как закончили вечер chez Maxime… «Веселящийся Париж гордится таким ценным приобретением» говорил «Gaulois».

Через две недели уже Будимирский в его последнем «дополненном и исправленном» издании, отныне Буй-Ловчинский, был членом «Жокей клуба» и «Автомобиль клуба», habitue первых спектаклей и Maxime'а, и то и дело его фамилия попадалась «parmi les assistants» и «au hasard» в отчетах о различных общественных праздниках и торжествах, — даже на five o'clock в «Figaro» побывал он рядом с каким-то немецким принцем из маленьких, Вандербильдом, модной дивой и экс-королевой Мадагаскара… Его выезды в Булонском лесу обращали на себя столько же внимания, сколько красота Изы и Эвелины в театрах. Один из «парнасцев» посвятил контрасту их красоты нелепейшую оду, а в кабачках Монмартра, куда Буй-Ловчинский их нередко возил, — они назывались не иначе как «богинями», потому что «поэты» этих заведений побывали уже на вечерах у Буй-Ловчинского в «Hotel de Bristole», где он занимал целый этаж во флигеле и собирал вокруг своих красавиц веселый кружок молодежи, певцов, поэтов, артистов и журналистов. Весело ли было красавицам? Эвелина, с первых же дней подпавшая под влияние Изы, примирилась, как и она, со своим двусмысленным положением, потому что Иза во многое посвятила ее, чуть-чуть отдернула завесу будущего и обещала ей скорое полное освобождение, жизнь, исполненную духовных радостей, далеко-далеко от этой буйной, развратной, животной жизни, которой наполнено было теперь их существование.

Буй-Ловчинский все еще «устраивался» и вел переговоры о покупке и отделке княжеской виллы на Монбороне, у самой Ниццы, где собирался провести зиму, как это подобает миллионеру и настоящему космополиту-gommeux…

Дни уходили за днями, как один, однообразно разнообразные. Поздний утренний завтрак, катанье в Булонском лесу, второй завтрак, посещение выставок, благотворительных базаров и магазинов, приемы или визиты, обед, театр и ненужный Махime или «Café Egyptien» с ужином и вином…

Ничто извне не нарушало эту беспечальную для авантюриста жизнь, который начинал уже забывать Ситреву и, конечно, не подавал ей признаков даже жизни своей. Связующие их звенья — японцы Моту и Хако — были уничтожены, от Будимирского, мистера Найта и Шарля Дюбуа не оставалось и следов нигде, и Казимир Леонтьевич Буй-Ловчинский спокойно плавал в волнах мирного житейского моря, наслаждаясь изысканным комфортом, двумя красавицами и всем тем, что могут дать в жизни благоприобретенные миллионы.

Перед Рождеством Буй-Ловчинский с «семьей» переехал в свою виллу, которую он назвал «Изой» и которая стоила ему до миллиона франков, и «Красавица-Ницца» встретила его так же радушно, как и Париж. Если не изысканное, то блестящее общество представителей всех стран, общество «Космополиса» Буржэ, окружало Изу и Эвелину, о действительном положении которых в доме «князя Буй-Ловчинского» никто не задумывался, — Ницца редко видела таких красавиц, а в доме у них лилось море вина, давались лукулловские обеды и ужины, устраивались веселые garden parties. В воздухе пахло миллионами, и этого уже довольно было, чтобы на виллу «Иза» слетались как мухи к меду пшюты Парижа, денди Лондона, римские «герцоги» без поместий, гидальго Мадрида и Севильи, les boyards compatriotes de notre cher prince, проматывающие последние рубли и крохи своих «вотчин». Впрочем, «бояр» было гораздо меньше, чем дельцов, parvenus, вчера ставших чем-то, благодаря открытию екатеринославской Америки и сегодня уже плакавшихся на кризис.

Вся эта толпа жадно глотала лангусты и пулярды на ужинах Буй-Ловчинского, запивала их шампанским всевозможных марок и исчезала, нередко вместе с хозяином, кончать ночь в Казино, где Буй-Ловчинского встречали с царскими почестями.

Зачастую эта толпа, с «русским миллиардером» во главе, отправлялась в Монако или на Корнашу в экипажах или занимая целый вагон и оживляя поезд весельем своим… Появление Буй-Ловчинского в игорном зале вызывало всегда сенсацию, ибо в одном декабре он два раза сорвал банк, в общем же проиграл уже около 500.000 франков. Само собою, что за таким осетром ухаживала и вся администрация, от лакеев и крупье до директоров, и все те, жаждущие крох от стола взысканных фортуною, которые в Монте-Карло составляют чуть ли не половину публики…

Буй-Ловчинский всегда шел прямо к последнему справа столу с рулеткой, «трагическому» столу, за которым особенно охотно, как утверждает статистика, пускают себе пулю в рот несчастные проигравшиеся… Он здоровался со старичком-крупье, вот уже тридцать лет выкрикивавшим сакраментальное «Faites vos jeux, messieurs — dames!» и ставил maxim на zero. Иначе, как maxima'ми и en plein — он не играл и или проигрывал тысяч 50–60 в каких-нибудь 25 минут, или срывал банк при громе аплодисментов и увлекал всех знакомых и незнакомых, его поздравлявших, в «Café de Paris», тут же у дверей Корено и поил их всех вином.

Само собою, за ним охотились «эти дамы» с небывалой даже и в Монако страстностью… Расположением его, хотя бы очень коротеньким, модные кокотки гордились, и знакомство их с «richissime russe» служило им блестящей рекомендацией.

Пшюты, не обладающие бешеными деньгами, зачастую о той или другой кокотке говорили:

— Нет, нам тут не обедать, — ты знаешь, — вчера с ней ужинал русский с Монборона!

Да, авантюрист награждал своим вниманием то одну, то другую из жриц любви, а красавица-испанка Тринидад, «говорившая» шансонетки в Casino в Ницце, даже целую неделю пользовалась его расположением… Об этом говорил весь littoral, ей завидовали подруги-соперницы, но… не Иза и Эвелина, — они примирились и с этим, ожидая своего дня…

Пришел и карнавал. На вилле «Иза» к нему готовились добрый месяц и не потеряли времени, — кавалькада «русского князя» взяла высший приз в 10 тысяч франков, тем более заслуженных, что вся Ницца знала, во сколько «князю» обошлись эти русские костюмы XV века на тридцать человек, — в 120 тысяч франков. Маскированный бал у него на вилле, факельное шествие оттуда и бал на открытом воздухе «для бедных», устроенные Буй-Ловчинским, были лучшими в этом сезоне, а на первом bataille des fleurs его его экипаж, в котором сидели Иза и Эвелина, вызвал неслыханный энтузиазм. Буй-Ловчинский стал героем сезона, его красавицы — царицами его, и только небольшой кружок великосветских дам будировал против них, везде занимавших первое место, где право на него давали не титулы и общественное положение, а красота и деньги, не всегда имеющиеся в наличности у high life'а.

В конце карнавала слава «русского князя» укрепилась еще сильнее после трагикомического случая с ним, которому в течение недели посвящали целые столбцы «Petit Niçois» и др. местные газеты.