Читать онлайн «Религиозный вопрос в XXI веке. Геополитика и кризис постмодерна». Страница 47

Реабилитировать государство как источник гражданственности

Нужно со всей ясностью сказать: в этой книге мы не раз приводили примеры того, что государственные и частные силы, которые претендуют сегодня на управление «международным сообществом», постоянно, несмотря на свои лицемерные речи, действуют против таких шагов. На практике (и в теории) они поддерживают всё то, что движется в сторону «империи хаоса» как модуса правления миром[272]: развал государств и гражданские войны, неуважение политического суверенитета отдельных стран, расколы, подъём коммунитаризма и этнических движений, обращение к религиозности и манипуляции ею. Всё это отвращает местные власти от либеральных реформ, а население – от попыток ниспровергнуть их, поскольку люди боятся хаоса и внешней интервенции. В этом контексте совершенно нет оснований верить в то, что США смогли бы выиграть войну против терроризма и достичь имперской власти, которая позволила бы править человечеством почти единолично, поскольку эта власть сама питает терроризм как крайностями своего философского, политического и религиозного дискурса, так и развертыванием своих армий на всех континентах.

Вопреки этой тенденции, угрожающей самому будущему человечества, разум требует вернуться в международном порядке к духу американских отцов-основателей, к их твердой уверенности в необходимости разделения институтов религии и государства, как и к плодотворному духу республиканцев, сделавших Францию действительно великой страной. А это заставляет оставить метафизические и философские самокопания, из-за которых мы забываем о том, что этот республиканский дух распространился по всему миру, что две самые густонаселенные страны нашей планеты, Китай и Индия, приняли его, впитав своим собственным гением и пропустив через собственный опыт, также как и многие другие страны за пределами так называемого «западного» мира.

Республиканский дух, пока он не теряет из виду необходимость тщательно следить за всеми авторитарными отклонениями, которые угрожают ему (как и всей политической системе), более всего способен воодушевить гражданские чувства, само гражданство как условие свободы, преодолев религиозный коммунитаризм, фантазии и чувство исключительности. Поэтому также требуется, чтобы жизненно важная функция государства как источника гражданственности и основы самого гражданского общества была реабилитирована, тогда как сегодня она повсеместно принижается, а всевозможные группы влияния пытаются присвоить себе эту роль. Теории экономической глобализации постоянно работают в качестве идеологической легитимации такого демонтажа государства и его функций, которое было бы на руку экономическим группам влияния, связанным с миром политики и масс-медиа.

Разные красивые речи, с которыми выступают сегодня представители крупнейших международных бюрократических институтов, таких как ОЭСР, ООН, Евросоюз или Всемирный банк, рассуждающие о значимости гражданского общества, необходимости «правления» и «прозрачности», никогда не сравнятся по силе с несколькими статьями из Декларации прав человека и гражданина, которую породила революционная Франция и которая обошла весь свет, создав современное понятие гражданственности. Последнее, что бы о нём ни говорили такие традиционалисты, как Лео Штраус или Франсуа Фюре (вместе со своими современными эпигонами), всё равно остаётся намного более богатым, новаторским и универсальным, нежели античное понятие гражданственности, которой могли пользоваться только люди, по своему происхождению связанные с оседлым племенем, основавшим данный город, так что гражданских прав лишались все новоприбывшие (которых называли метеками и периеками), не говоря уже о рабах. Вот почему неотрадиционалистская мысль, которая в такой чести в начале нашего века, постоянно стремится изобретать новые термины, не заботясь об их связности, чтобы вытеснить эти важные понятия, выработанные республиканским духом. Это предприятие казалось бы просто смешным, если бы оно не вело к постоянной войне цивилизаций, культур и религий. В действительности оно стремится к тому, чтобы мы забыли о неслыханном насилии, которое веками порождали религии, конфликтуя друг с другом или внутри самих себя, чтобы мы поверили в то, что сегодня из-за избытка так называемого «прогрессистского» духа хорошо было бы вернуться к божественному закону и к греческой гражданственности.

Всё это было бы всего лишь плохим водевилем, если бы ситуация не была столь серьёзной. Вот почему сегодня как никогда можно быть уверенным в том, что приверженцы республиканских ценностей во всём мире должны наконец перестать чувствовать себя так, словно они в осаде. Кем бы они ни были – европейцами, американцами, китайцами, индийцами или египтянами, христианами, евреями, мусульманами, буддистами, конфуцианцами, индуистами, шиитами или суннитами, католиками или протестантами, даосистами или синтоистами, – все они, раз они верят в необходимость построения публичного республиканского пространства, как национального, так и международного, должны мобилизоваться, чтобы приступить к его обустройству.

Многие мусульманские страны, исключающие исламистские партии из политической игры, должны были бы, если они соглашаются с духом республиканизма, допустить их, если их программа и практика размежевываются с любым насилием и соглашаются с демократическим плюрализмом.

В конце концов, религиозный экстремизм Европы XVI и XVIII веков привел, пусть и косвенно, к некоторым положительным следствиям, каковыми стали развитие свободы и принятие плюрализма. Более того, именно устойчивость основ светского республиканизма в Турции, пусть даже он постоянно критикуется и не пользуется особой любовью, позволила сегодня политической партии, заявляющей о своей исламских ценностях, получить абсолютное большинство на выборах и, соответственно, возможность мирно управлять страной. Поэтому, видимо, пришло время установить внутри самих мусульманских обществ связь между развитием светского республиканского духа и возможностью встроить партии, отстаивающие исламские ценности, в политических порядок; в исламских обществах, чьи режимы жестоко борются со светскостью и светскими мыслителями, следовало бы также, как мы уже говорили, создать пространство для светскости и перестать преследовать светских интеллектуалов.

Во всех странах, очевидно, роль масс-медиа весьма важна для запуска этого демократического обновления, что требует изобретения действительных механизмов регуляции и этического контроля. Ведь сегодня, что уже всем давно понятно, почти все господствующие медиа – всего лишь приложения к экономическим, политическим или религиозным группам влияния. Демократия, достойная этого наименования, – та, которая справедливо распределяет эфирное время и полосы газет между различными мнениями и которая не смешивает этнические и религиозные особенности со всевозможными новыми псевдо-философиями. Демократия не может быть этим плохим медиа-политическим театром, связанным с финансовыми группами, которые богатеют благодаря новому режиму глобализации, не имея никакого другого горизонта, кроме эмоций, вызванных катастрофой, или же результатов последнего социологического опроса по поводу популярности того или иного руководителя.

Демократия не может быть закрытым пространством предельного эгоизма, как и постоянной боевой мобилизацией. Она может быть лишь страстным и разумным поиском общественного блага (res publica), чего как раз и хотел добиться республиканский дух модерна, а до него – гуманизм и век Просвещения. Только на основе общей республиканской платформы мы сможем действительно вести диалог по реальным проблемам мира, имеющим совершенно конкретный, приземлённый характер, и вернуть экзистенциальные проблемы человека в частную сферу, идёт ли речь о его религии, вере, его этнических корнях или личных «памятных местах». Однако поиск общественного блага в современном глобализированном и взаимозависимом мире больше не может быть тем, чем он был в философии модерна или в критических по отношению к ней сочинениях таких авторов, как Ницше или Лео Штраус, то есть он не может существовать в закрытом мире европейской культуры и её различных версий – французской, итальянской, немецкой или англосаксонской.

Итак, пришло время проветрить пространство, выйти из библейского архетипа, будь он религиозным или секуляризированным, отказаться от восхваляемой греческой модели и от искаженных парадигм Ницше, Хайдеггера и Лео Штрауса. Эти бесплодные парадигмы модерна и контр-модерна привели к формированию безумных властных проектов, но не смогли разрешить ни одного из малейших противоречий между традиционалистами и прогрессистами, которые со времен религиозных войн приводили к насилию, длившемуся почти непрерывно.