Читать онлайн «Петербург в царствование Екатерины Великой. Самый умышленный город». Страница 15

М.И. Кутузов

Эта городская аристократия лучше всех разбиралась в последних модах из Западной Европы и больше всех была им привержена. Время от времени элегантные дамы появлялись в торговом порту, чтобы поскорее узнать, что нового в парижской моде. В городе процветали портные и парикмахеры – изготовители париков, обыкновенно иностранцы. Богачи держали собственных цирюльников и платили им внушительное жалованье. Вполне естественно, что люди, не столь привыкшие следовать капризам госпожи моды, находили в подобном поведении своих сограждан немало поводов для насмешек. Вот один пример: издатели журнала «И то и се» в одном номере писали, что люди высшего общества все делают «по моду» (т. е. по моде, à la mode). Они одеваются «по моду», ходят «по моду», говорят и думают «по моду» – даже бранятся «по моду». В конце статьи раскрывались пути культурного влияния: там говорилось, что Петербург внимательно следит за новинками из Парижа, Москва подражает Петербургу, а провинция изо всех сил старается не отстать от Москвы[117]. Конечно, только у высшей группы общества были и средства, и желание столь рабски следовать европейской моде.

Городская аристократия включала в себя многих, но, разумеется, не всех дворян, живших в Санкт-Петербурге. Никоим образом все они не могли – даже если бы хотели – вести подобный образ жизни. Многие дворяне не располагали средствами, которые позволяли бы им жить праздно. Если уж на то пошло, беднейшие дворяне часто шли служить мелкими государственными чиновниками и с трудом сводили концы с концами. Материалы долговых расписок говорят о том, что большую часть должников составляли военные и гражданские служащие низших рангов с дворянскими титулами[118]. Но, несмотря на это, процент дворян, которые могли считаться бедными, был в столице явно гораздо ниже, чем в сельской местности, так как Санкт-Петербург всё-таки привлекал главным образом тех, кто стремился добыть себе богатство, общественное положение и власть.

Городские аристократы являлись прежде всего потребителями, а не производителями. Своей тягой к роскошной мебели, одежде, экзотическим лакомствам они давали средства к существованию множеству ремесленников и торговцев. Деньги, которыми они расплачивались за эти товары, поступали в основном из сельских имений за пределами Санкт-Петербургской губернии. Конечно, многие дворяне также получали крупные доходы прямо в городе – некоторые пускались в торговлю, сбывая оптовым торговцам продукцию своих имений, или содержали промышленные предприятия, как граф Ягужинский, владелец фабрики шелковых чулок (до тех пор, пока долги, вызванные бурной жизнью графа, не заставили кредиторов лишить его права выкупа фабрики), или князь Потёмкин, имевший стекольный завод и несколько кирпичных производств, или князь Несвицкий, глава компании, строившей торговые корабли. Но, богатые или бедные, все дворяне из числа столичной аристократии всегда могли претендовать на высший правовой и социальный статус, соразмерный их происхождению или заслугам.

Вторую четко выделяющуюся группу населения Санкт-Петербурга составляли государственные служащие. Этот разряд, разумеется, включал в себя высших администраторов, управляющих, словом – людей, принимавших решения, но в гораздо большем количестве в него входили мелкие чиновники, копиисты, секретари и другие бюрократы, которые составляют любой государственный аппарат. В то время ещё не существовало представления об этой группе как об отдельной категории городских жителей. Если в 30-е гг. XIX в. Николай Гоголь уже высмеивал их в своих сатирических произведениях, то в XVIII в. их присутствие едва намечалось в статистике, обозначаемое такими словами как «чиновник» или, реже, «разночинец» – эти термины относились к государственным служащим недворянского происхождения[119]. Из дворянства тоже происходили многие служащие бюрократии, и даже должностные лица, стоявшие на низших ступенях служебной лестницы, нередко бывали дворянами по рождению. В этот период, с ростом числа государственных служащих, занятость в системе гражданского управления всё больше приобретала признаки профессиональной карьеры[120]. В начале царствования Екатерины в Петербурге насчитывалось меньше 10 тыс. гражданских служащих, а к концу столетия в столице трудилось уже около 35 тыс. государственных чиновников. В итоге доля петербуржцев, занятых на государственной службе, выросла с 7 % почти до 14 % – заметная бюрократизация городского населения. К 1796 г. чиновники составляли третью по численности группу населения после крестьян и военных и быстро догоняли последних[121].

Чиновники в большинстве своём селились поблизости от тех учреждений, в которых работали. Так как ядро администрации – здание Двенадцати коллегий – помещалось на Васильевском острове, то многие мелкие чиновники предпочитали жить в этой части города. Также немало их обитало на Петербургской стороне. Из-за того что чиновники низкого ранга на своё скудное жалованье не могли себе позволить покупать землю и дома, множество их нанимало жильё, от удобных квартир до жалких комнатушек. Случалось, что чиновники работали и жили по одному и тому же адресу, т. е., спали на чердаке или в подвале своего учреждения[122].

После издания в 1785 г. Жалованной грамоты городам чиновничество занимало в городе странное положение (см. главу 3, с. 146 и след.). Дело в том, что в Грамоте их совершенно не приняли в расчет при определении групп, призванных составлять городское сообщество и участвовать в городском управлении. Это было важное упущение, так как, судя по предварительным исследованиям, гражданская бюрократия к концу екатерининского правления уже являлась, в сущности, самовоспроизводящейся группой[123]. Её социальное происхождение было различным. Одна треть происходила из дворянских семейств, ещё одна треть – из служилых недворян, как гражданских, так и военных. Оставшуюся треть составляли выходцы из купечества, ремесленники, иностранцы, мещане, крестьяне. Подавляющее большинство не имело иных источников дохода, кроме казённого жалованья, а это значит, что лишь немногие из них могли быть приписаны к гильдиям, цехам или к посаду. Мало кто из чиновников владел недвижимостью, а значит, мог быть внесен в число «настоящих городовых обывателей», т. е. в первую категорию согласно Жалованной грамоте. Фактически этот документ не предусматривал включения казенных служащих в число законно зарегистрированных городских жителей. Несмотря на то что они составляли шестую часть населения Петербурга, они не могли участвовать в делах города, если не были приписаны к какой-то из официальных категорий, а это выпадало на долю лишь немногих из чиновников. Очевидно, что большинство оставалось никуда не приписанным, т. е. фактически они жили в городе, но не считались членами городского сообщества.

Подобно гражданским служащим, люди, занятые закупкой и продажей различных товаров, занимали важное место в жизни города. В коммерции участвовало больше жителей, чем показывает статистика XVIII в., – главным образом потому, что термин «купец» прилагался только к тем, кто был приписан к одной из трех купеческих гильдий. Только члены гильдий пользовались законными купеческими правами и привилегиями, но несколько тысяч незарегистрированных торговцев из мещан (эти люди не имели необходимого для принадлежности к гильдии капитала в 500 руб. до 1775 г., а после этой даты – в 1000 руб.) вместе с семьями сильно увеличивали разряд купечества. Разумной оценкой числа людей, которые жили за счёт доходов от коммерции, кажется цифра в 6–8 тыс. человек на начало рассматриваемого периода. За последующие тридцать лет эта цифра выросла больше чем в два раза и достигла 17 тыс. к концу правления Екатерины[124]. Всё больше и больше купцов из мелких российских городов переселялось в Петербург. В 1781 г., когда был отмечен пик этой миграции, триста купцов переписались из своих городов в столицу[125]. Ещё немало купцов каждый год проживало в столице столько времени, сколько уходило на распродажу всего привезённого товара.

Доходы людей, занятых в коммерции, колебались в широких пределах. На одном конце шкалы находились те видные горожане, занимавшиеся торговлей, которые официально считались самыми привилегированными после дворян и имели состояния, доходившие до 100 тыс. руб. На другом конце стояли уличные разносчики, обычно только что прибывшие из деревни, которым ещё не на что было арендовать лавку, а тем более вступить в гильдию. Они ходили по улицам и торговали тем товаром, что носили с собой на лотке – доске, к углам которой привязывали шнур или веревку, перекинутую через шею, или в корзинках, бочках, коробах. Основное же большинство торговцев оказывалось между этими двумя полюсами: их доходы превышали прожиточный минимум, однако риск остаться без средств всё же существовал. Богатые купцы достигали уровня жизни, сравнимого с дворянским (которому они подражали), особенно после того как в законодательных актах 1775 и 1785 гг. был уточнён и разъяснён правовой статус купечества. Время от времени их приглашали на придворные праздники, куда довольно часто допускали по билетам – надежный способ отсеять тех, кому недоставало средств, чтобы войти в избранный круг. Самые богатые купцы имели дома в респектабельных центральных районах города и участвовали в городском управлении. В числе наиболее зажиточных были купцы из Англии, населявшие одну из самых восхитительных столичных улиц вдоль левого берега Невы, вниз по течению от последнего моста. Она уже была известна в обиходе как Английская набережная, и авторы описаний Петербурга считали, что она не уступала великолепием ни одной улице в мире.