Читать онлайн «Российское гражданство: от империи к Советскому Союзу». Страница 7

В период с конца XVIII века и на протяжении революционных лет Франция создала концепцию, в рамках которой было проведено жесткое теоретическое и юридическое различие между светским гражданством и религиозным подданством. Уолтнер и другие исследователи, возможно, «вчитывают» сходный процесс в реформы, проводившиеся российской царской властью начиная со времен Петра I. Одна из причин появления великого разнообразия мнений по вопросу о сравнительном значении обращения в православие и натурализации состоит в том, что форма и функция обеих процедур были сходны, неточно определены и зачастую пересекались. В российской формуле присяги на верность царю многое было позаимствовано из православного символа веры, и присяга вовсе не представляла собой светскую альтернативу обращению в православие. Обращение и натурализация в Московском царстве и Российской империи сосуществовали, и равновесие сместилось в пользу натурализации лишь к концу XIX века.

Наиболее действенным инструментом, использовавшимся Московией для привлечения иностранцев, было дарование привилегий. И опять-таки существует ошибочное мнение, что до того как просвещенные абсолютные монархи XVIII столетия пересмотрели старую политику и сделали страну гораздо более открытой для иностранцев, те представляли собой притесняемое и сравнительно бесправное меньшинство. Соборное уложение 1649 года недвусмысленно обеспечивало им равенство по отношению к российским подданным перед законом и доступ к рынкам и торговле[50]. Люди, состоящие на царской службе, гражданской ли, военной ли, могли потребовать наложения штрафа или телесного наказания на любого, кто оклеветал их[51]. Хотя иностранцы не могли владеть русскими православными крепостными[52], поместья, раздаваемые им, иностранцам, в выморочное имущество (при условии верной службы), находились под практически столь же всесторонней охраной закона, что и поместья российских подданных.

Эти получаемые иностранцами земли – как и поместья российских подданных, дарованные им за службу, – оставались в собственности одариваемого только при условии его верной службы, а после его смерти, в принципе, должны были возвращаться казне для перераспределения. Никто – ни иностранец, ни российский подданный – не был единственным владельцем поместья, обладающим неограниченной властью при определении следующего его владельца после смерти того, кто получил это поместье за службу. Но принадлежавшая иностранцам земля находилась под охраной ограничения, запрещавшего передавать имения, дарованные иностранцам за службу, российским подданным. Следующая статья Соборного уложения много говорит об отношении московитов к иностранцам: «А иноземские иноземцом беспоместным и малопоместным, а мимо иноземцов иноземских поместей никому не давати. А русских людей поместей иноземцом не давати»[53]. Как правило, закон защищал положение иностранца и рассматривал его по меньшей мере как равного российским подданным того же имущественного положения и чина.

Иностранцы часто платили более низкие таможенные пошлины, и иногда им дозволялось производить алкогольные напитки, а также выращивать табак и курить его (не столь уж незначительное послабление, поскольку наказание за табакокурение могло предусматривать отсечение носа нарушителя). Как правило, им больше платили на военной службе и за другую работу[54]. Показательна статья Уложения 1649 года, предписывавшая выплачивать долги сначала иностранцам, а потом уже российским подданным[55]. То была часть последовательной политики по поддержке налаживания и развития международной торговли в России[56].

Привилегированность и возвышение иностранцев встречали сопротивление. Одним из его деятелей был патриарх Иоаким, который по своей смерти, последовавшей в 1690 году, оставил «завещание», резко порицающее политику найма иностранцев и терпимости к иноверцам – политику, изображенную патриархом как «последний вздох Старой Руси»[57]. Равным образом российские купцы периодически обращались к царю с просьбой отменить привилегии, полученные их конкурентами – иностранцами. Из этих обращений следует, что иностранцы умели обеспечивать себе весьма многочисленные преимущества и помимо тех, которыми пользовались официально, – подкупая чиновников, уклоняясь от выплаты таможенных пошлин и влияя на рыночную конъюнктуру[58]. Противодействие купечества и церкви привилегиям иностранцев по большей части игнорировалось государством, но в периоды внутренних беспорядков и войн цари подчас шли на временные уступки. В Бунташный век, и особенно во время народного восстания 1648 года в Москве, иностранцы сталкивались со значительной враждебностью населения и санкциями. В том году купцы потребовали изгнания иностранцев из Москвы и получили частичное согласие царя, выславшего британских купцов в Архангельск после казни короля Карла в 1649 году[59]. Возмущение привилегированным положением иностранцев сохранялось до тех пор, пока в 1652 году царь наконец не ответил на него, вынудив всех проживавших в Москве иноземцев продать свои дома и переехать в особую «иностранную слободу». Однако Сэмюэль Барон показал, что такая мера была гораздо менее жесткой, чем считалось ранее, и являлась в неменьшей степени следствием длинного ряда проводившихся в то время внутренних реформ, чем ответом на народное волнение. Эти реформы были связаны с попыткой царя увеличить государственные доходы, объявив, что 1400 городских землевладений бояр и купцов переходят в собственность царя, и обложив налогами прежде неподатное население. Однако иностранцам было позволено сохранить свои дома и налоговые льготы, что лишь подлило масла в огонь. Сам ответ царя – высылка иностранцев в особую пригородную «слободу» – хорошо вписывался в общую схему московской социальной географии. Он был созвучен с характерным для Уложения 1649 года стремлением классифицировать людей и расселять их по районам с профессионально и социально однородным населением. Короче говоря, хотя враждебность к иностранцам была в 1648-м и 1650-х годах, в период городских и религиозных волнений, весьма распространена, даже драматичное изгнание иностранцев в новую слободу практически не повлияло на их привилегированное положение в Московии. Царь по-прежнему полагался на иностранные войска – они оказались гораздо надежнее стрельцов и дворян – и поощрял иноземных купцов торговать и вкладывать деньги в Московии[60].

Знаменитым указом Петра Великого от 16 апреля 1702 года иностранцы были приглашены свободно приезжать в империю для торговли, при этом им щедро обещались права и привилегии[61]. Хотя этот указ (да и все правление Петра) не означал такого решительного разрыва с прошлым, как зачастую утверждали исследователи, приход Петра к власти знаменовал несколько серьезных изменений. До Петра иммиграция была разрешена лишь купцам и частным лицам, вступающим на военную или гражданскую службу; сделав этот шаг, они служили царю, пользуясь лишь очень незначительной юридической защитой или правами, так что даже не могли покинуть службу и страну без письменного разрешения самодержца (а такое разрешение не всегда давалось)[62]. Приглашавший купцов, ремесленников и военных манифест 1702 года не только основывался на широко распространенной в XVII веке стратегии предоставления иностранцам концессий и налоговых льгот в целях стимулирования иммиграции, но и отражал бóльшую, чем прежде, решимость держаться этой стратегии[63]. Иммиграционная политика была прагматичной и преследовала специфические цели модернизации. Например, хотя обычно иностранцев побуждали поселиться в России, суля им десятилетнее освобождение от налогов и других обязанностей перед государством, иностранные купцы и предприниматели получали особое тридцатилетнее освобождение в случае, если соглашались поселиться в конкретных, выделенных областях[64]. Двумя самыми значимыми для иностранцев изменениями были новые недвусмысленные гарантии свободы вероисповедания и права покинуть страну[65]. Регламент Мануфактур-коллегии 1723 года даровал иностранным предпринимателям беспрецедентный уровень юридической защиты[66].

Хотя декрет 1702 года и последующая политика петровского правительства постепенно увеличивали значимость границы гражданства, они в то же время кодифицировали и регулировали «сепаратный» подход к определению статуса, прав и обязанностей иностранцев различных категорий и национальностей. Эта схема изучалась и обсуждалась Андреасом Каппелером и другими исследователями в качестве подхода к пониманию процессов имперских завоеваний и экспансии через гибкие способы кооптирования империей местных элит. Такой подход может быть не без успеха применен и к концептуализации иммиграции. Практически каждая группа, вступающая на территорию империи, заключала с царем «сепаратную сделку», создавая специфическую систему своих прав и обязанностей перед законом и российским государством, отличную от обязанностей и прав других царских подданных сходного социального положения. Иными словами, не существовало общего понятия гражданства – были лишь сепаратные сделки по поводу гражданских прав, заключавшиеся с отдельными группами населения.