Читать онлайн «Спиноза и проблема выражения». Страница 14

До этого пункта мы не могли провести никакого различия между требованиями Лейбница и требованиями Спинозы: одна и та же претензия на реальное определение Бога, природы или основания для бесконечно совершенного. Одна и та же подчиненность онтологического доказательства реальному определению Бога, и демонстрации того, что это определение действительно реально. Тем более удивителен тот способ, каким Лейбниц рассказывает эту историю. В данном отношении мы располагаем двумя текстами. Прежде всего, пояснение, присоединенное к рукописи Quod Ens perfectissimum existit[128], где Лейбниц говорит о своих встречах со Спинозой в 1676 году: «Будучи в Гааге, я показал Спинозе сей довод, каковой он признал убедительным. Поскольку поначалу он не согласился с ним, я изложил его письменно и прочитал Спинозе эту страницу».[129] С другой стороны, примечания Лейбница касательно Этики: он упрекает определение 6 в том, что оно не является реальным определением. Оно не показывает эквивалентность терминов «абсолютно бесконечное» и «состоящий из бесконечно многих атрибутов»; оно не показывает совозможность атрибутов между собой; оно не показывает возможность определяемого объекта.[130] Либо Лейбниц хочет сказать, что определение 6 не показывает сразу же возможность определяемого; но сам Лейбниц не больше, чем Спиноза, верит в существование такой интуиции Бога. Либо он хочет сказать, что Спиноза не заметил того, что реальность определения должна быть доказана; тогда эта критика полностью не признает общий проект Этики и смысл десяти первых теорем. Действительно если мы рассмотрим формулировки, с помощью которых сам Лейбниц доказывает возможность Бога, то не увидим – на первый взгляд – никакого отличия от формулировок Спинозы.

Согласно Лейбницу, Бог возможен потому, что бесконечно совершенное – это свойство «абсолютного Существа», кое содержит в себе все «атрибуты», «все простые формы, схваченные абсолютно», всю «природу, которая способна к высшей степени», «все положительные качества, выражающее вещь без какого либо ограничения».[131] Насколько этих форм достаточно, чтобы они доказывали возможность Бога? Каждая является простой и нередуцируемой, постигаемой в себе, index sui. Лейбниц говорит: именно одно и то же их несходство обеспечивает их совозможность (невозможность их противоречия); именно их совозможность обеспечивает возможность Существа, коему они принадлежат. Здесь нет никакого противостояния между Лейбницем и Спинозой. Буквально все объединяет их, включая использование идеи выражения, включая тезис, согласно которому выразительные формы – это «исток вещей». По крайней мере, в этом отношении Лейбниц ничего не мог сообщить Спинозе. Нам остается думать, что Лейбниц не передал в точности разговор в Гааге. Или же, что Спиноза слушал, а говорил мало, констатируя со своей стороны совпадение между идеями Лейбница и его собственными. Или же несогласие заявляет о себе, но в том, что касается соответствующего способа, каким каждый интерпретировал положительные бесконечные формы или качества. Ибо Лейбниц понимает их как первые возможные в разуме Бога. С другой стороны, эти первые возможные, «абсолютно простые понятия [notions]» ускользают от нашего познания: мы знаем, что они необходимым образом совместимы, не зная того, что они такое. Они, как кажется, предшествуют любому логическому отношению и превосходят последнее: познание достигает только «относительно простых понятий [notions]», кои служат терминами для нашего мышления, и о которых, возможно, лучшее, что мы могли бы сказать, так это то, что они символизируют первые простые [понятия].[132] В любом случае Лейбниц избегает абсолютной необходимости, которую он разоблачает как опасность спинозизма: он противится «метафизической» необходимости, покидая Бога и общаясь к творениями. Он вводит некий вид конечной цели, принцип максимума в само онтологическое доказательство. После встречи со Спинозой Лейбниц думает, что абсолютная необходимость – это враг. Но и, наоборот, не мог ли Спиноза думать, что ради спасения сотворенного и творения Лейбниц вообще сохраняет все перспективы эминенции, аналогии и символизма? Возможно, Лейбниц лишь по видимости выходит за пределы бесконечно совершенного, может он лишь по видимости достигает природы или основания.

Спиноза думает, что то определение Бога, какое он дает, является реальным определением. С помощью демонстрации реальности определения следует уразуметь подлинный генезис определяемого объекта. Таков смысл первых теорем Этики: не гипотетический, но генетический. Поскольку атрибуты реально различны, несводимы друг к другу, окончательны в своей соответствующей форме или в своем роде, поскольку каждый постигается сам через себя, постольку они не могут противоречить друг другу. Они необходимым образом совместны, а образуемая ими субстанция возможна. «Природа субстанции такова, что каждый из ее атрибутов, является сам через себя, так как все атрибуты, которые она имеет, всегда существовали в ней вместе, и ни один из них не мог быть произведен другим, но каждый выражает реальность и бытие субстанции. Следовательно, далеко не будет нелепым приписывать одной субстанции несколько атрибутов».[133] С атрибутами мы достигаем первых и субстанциальных элементов, нередуцируемых понятий [notions] об одной единственной субстанции. Здесь появляется идея логической конституции субстанции, «композиции», в которой нет ничто физического. Нередуцируемость атрибутов не только доказывает, но и конституирует не-невозможность Бога как одной уникальной субстанции, обладающей всеми атрибутами. Противоречие может иметься только между терминами, из которых, по крайней мере, один не постигается через самого себя. И совместимость атрибутов обосновывается у Спинозы не в области божественного разума выше самих логических отношений, но в логике, присущей реальному различию. Именно природа реального различия между атрибутами исключают любое деление субстанций; именно эта природа реального различия сохраняет в отчетливых терминах всю их соответствующую позитивность, запрещая определять их через оппозицию друг к другу и относя их всех к одной и той же неделимой субстанции. Спиноза, по-видимому, был тем, кто дальше всех продвинулся по пути этой новой логики: логики чистого утверждения, неограниченного качества и, в любом случае, необусловленной тотальности, обладающей всеми качествами, то есть логики абсолюта. Атрибуты должны быть схвачены как элементы такой композиции в абсолюте.

Атрибуты как выражения – это не только «зеркала». Экспрессионистская философия сообщает нам две традиционные метафоры: метафору зеркала, отражающего, или рефлектирующего, образ, а также метафору ростка, «выражающего» все дерево целиком. Атрибуты суть и то, и другое, в зависимости от точки зрения, какую мы занимаем. С одной стороны, сущность отражается и умножается в атрибутах, атрибуты являются зеркалами, каждое из которых выражает в своем роде сущность субстанции: они с необходимостью отсылают к разуму, как зеркала к глазу, видящему образ. Но, также, выраженное свертывается в выражении, как дерево в ростке: сущность субстанции не столько отражается в атрибутах, сколько конституируется выражающими ее атрибутами; атрибуты – не столько зеркала, сколько динамические или генетические элементы.

Природа Бога (природопроизводящая природа) выразительна. Бог выражает себя в основаниях мира, формирующих его сущность, прежде, чем выражаться в мире. И выражение является манифестацией, только будучи также и конституцией самого Бога. Жизнь, то есть выразительность, привносится в абсолют. Есть единство разнообразного в субстанции и актуальное разнообразие Единого [l’Un] в атрибутах: реальное различие прилагается к абсолюту, ибо оно воссоединяет эти два момента и соотносит один с другим. Поэтому не достаточно сказать, что Спиноза предпочитает Ens necessarium, а не Ens perfectissimum. На самом деле, что существенно, так это Ens absotutum. Perfectissimum – только некое свойство, свойство, из коего мы исходим как из модальности каждого атрибута. Necessarium – еще одно свойство, свойство, к которому мы приходим как к модальности субстанции, обладающей всеми атрибутами. Но между этими двумя [свойствами] происходит раскрытие природы или абсолюта: субстанция, которую мы наделяем мышлением, протяженностью и т. д., всеми формами однозначного бытия. Вот почему в своих письмах Спиноза настаивает на необходимости не терять из виду определение 6, постоянно возвращаться к нему.[134] Это определение единственное, которое поставляет нам природу, и такая природа является выразительной природой абсолюта. Вернуться к данному определению – значит не только сохранить его в памяти, но и вернуться как к определению, которое, между тем, демонстрирует, что оно реально. И такая демонстрация не выступает как операция разума, которая оставалась бы внешней по отношению к субстанции; она смешивается с жизнью самой субстанции, с необходимостью ее априорной конституции.