Читать онлайн «Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас». Страница 26

Лукас разработал более общую критику экономической политики, использовав кривую Филлипса в качестве примера. В широком смысле его утверждение означало, что не существует какого-то общего условия, которое гарантировало бы, что эмпирическая связь – например, кривая Филлипса, связывающая безработицу и инфляцию, – фиксируемая при одной экономической политике, сохранится, если экономическая политика изменится, поскольку обычно при этом ожидания меняются.

Критика Лукаса работает при самых разных предположениях об ожиданиях, включая адаптивные ожидания Фридмена, однако наиболее естественно она сочетается с излюбленной Лукасом моделью рациональных ожиданий. Лукас утверждал, что надежными могут считаться только эмпирические зависимости, выведенные на основе «глубокой» микроэкономической структуры. При таком подходе макроэкономические явления – это результат агрегирования решений рациональных индивидов, действующих исходя из своих собственных целей (выражаясь языком экономической теории, максимизирующих свою полезность).

Ответ на вопрос, куда двигаться дальше, казалось, лежал на поверхности. Нужно было отказаться от кейнсианского разделения экономики на макроэкономический анализ, исходящий из наблюдаемых эмпирически взаимосвязей между агрегатами, и микроэкономический анализ. Вместо этого весь макроэкономический анализ нужно было воссоздать с нуля на микроэкономических основаниях рационального выбора и рыночного равновесия.

Микроэкономически обоснованный подход к макроэкономике привлекал широкий круг экономистов, предпочитавших элегантность и внешнюю точность микроэкономики беспорядочному эмпиризму макроэкономики. В глаза, однако, бросалась одна проблема. Из моделей общего равновесия, например Вальраса, Эрроу и Дебре, естественным образом вытекало, что экономика находится в устойчивом, статическом равновесии. Но трудно было отрицать тот факт, что деловая активность колеблется во времени. Значит, нужно было построить такую модель общего равновесия, в которой могли бы возникнуть колебания.

Первая попытка решить эту задачу, теория реальных экономических циклов, была разновидностью неоклассической экономики и возникла в начале 1980-х годов. Работы по реальным экономическим циклам преподнесли два крупных открытия, одно теоретическое, а другое – техническое.

Теоретическая новация состояла в рассмотрении «автокоррелированных шоков». Стандартная неоклассическая теория описывала, как после произвольного по величине и направлению скачка экономика быстро возвращается к равновесию с полной занятостью. Сторонники реальных экономических циклов признавали наличие колебаний в спросе и занятости, но утверждали, что такие флуктуации отражают оптимальную общественную реакцию на экзогенный шок, такой как изменение производительности, условий внешней торговли или предпочтений работников относительно свободного времени.

Устойчивость (персистентность) рецессий объяснялась тем, что шоки, например флуктуации в темпах роста производительности труда, «автокоррелированы». Например, если в данном квартале производительность находится на низком уровне, то высока вероятность, что она и в следующий период будет низкой. Автокорреляция задает циклическую динамику фаз быстрого и медленного экономического роста. Эти циклы называются реальными экономическими циклами; таким образом подчеркивается, что их источником являются реальные переменные, а не флуктуации в денежной сфере.

Что касается технической новации, речь идет о том, что для оценки моделей реальных экономических циклов Финном Кидлендом и Эдвардом Прескоттом был придуман метод калибровки. В рамках этого метода параметры модели подгоняются таким образом, чтобы дать максимально точное приближение результатов моделирования к наблюдаемым средним значениям и дисперсиям соответствующих экономических переменных и корреляциям между ними (которые иногда на языке экономической теории называют «стилизованными фактами»). Эта процедура отличается от стандартного подхода, в котором параметры модели оцениваются с использованием таких статистических процедур, как регрессионный анализ.

Между этими двумя новациями нет необходимой связи, и постепенно в рамках концепции реальных экономических циклов возникло два направления. К первому примкнули те, кто придерживался видения экономических циклов как оптимальной реакции экономики, даже несмотря на то что фактические данные постоянно указывали обратное.[63] Другое направление объединило экономистов, сохранивших верность методу калибровки, но готовых моделировать неоптимальное поведение агентов на рынке для достижения большего соответствия стилизованным фактам.

Одним большим исключением, которое с самого начала признавало большинство теоретиков реальных экономических циклов, была Великая депрессия. Чтобы найти для нее объяснение с позиций названной теории, нужно было допустить, что либо уровень научных достижений внезапно рухнул на 30 %, либо рабочих по всему миру вдруг охватила эпидемия лени. Кейнсианцам трудно было удержаться от смеха, услышав этот вывод, – и они были правы. На первых порах такие теоретики, как Роберт Лукас, попросту относили Великую депрессию к разряду исключений, не поддающихся объяснению:

Великая депрессия… остается камнем преткновения для любого, кто всерьез попытается поставить между всеми экономическими циклами знак равенства. Если Депрессию в определенных отношениях по-прежнему нельзя понять с помощью существующего экономического анализа (а я думаю, что так оно и есть), то, возможно, нужно просто спокойно наблюдать, как она занимает свое закономерное место в хвосте распределения [Lucas, 1980, р. 273, 284].

Но к концу 1990-х годов, когда теория реальных экономических циклов уже потеряла всякую надежду добиться всеобщего признания, кое-кто из числа ее наиболее правоверных сторонников дерзнул объяснить Великую депрессию, правда, ценой пренебрежения большинством особенностей этого исторического явления.

Прежде всего, сторонники реальных экономических циклов игнорировали тот факт, что Великая депрессия имела глобальный характер, ограничив свое рассмотрение только США. Они также старались преуменьшить значение огромного спада выпуска, который происходил в 1929–1933 годах, вместо этого рассматривая низкие темпы последовавшего восстановления, ответственность за которые они возложили (вполне ожидаемо) на Франклина Д. Рузвельта и его Новый курс. Главной работой на эту тему является статья Коула и Оханиана,[64] где внимание сосредоточено на Законе о восстановлении промышленности. Популярное изложение этих аргументов рыночного фундаментализма против политики Рузвельта представлено в книге Эмити Шлейс «Забытый человек».[65]

В критике Нового курса есть огромное число слабых мест, и они детально разобраны Эриком Раушвеем и другими авторами. Самая главная трудность теории реальных экономических циклов заключается в том, что, пытаясь объяснить Великую депрессию, она приходит к совершенно иному ее пониманию, чем у большинства людей (в том числе большинства экономистов), для которых она является кризисом и крахом глобальной экономической системы, начавшимся после 1929 года. Взамен Коул и Оханиан предлагают сменить предмет обсуждения. Представьте, как бы выглядел историк, которому пришло бы в голову объяснять причины Второй мировой войны, отталкиваясь от событий Ялтинской конференции.

Оказавшись под сокрушительным интеллектуальным и политическим натиском в 1970-е годы, сторонники основного течения кейнсианства пошли на уступки. Они признали и критику Фридмена в адрес долгосрочной кривой Филлипса, и обязательность твердых микроэкономических оснований. Ответом на требование монетаристов и неоклассиков предъявить микроэкономические основания кейнсианской макроэкономики стала «неокейнсианская экономика».

Исследовательская задача ставилась следующим образом: ценой внесения минимальных возможных изменений в стандартный набор микроэкономических посылок получить кейнсианские макроэкономические выводы – например, что макроэкономическая стабилизационная политика способна значимо повышать общественное благосостояние. Классическая постановка этой задачи прозвучала в ряде совместных работ нобелевского лауреата Джорджа Акерлофа и его супруги Джанет Йеллен, которая позднее, во время правления Билла Клинтона, возглавила Совет экономических консультантов при президенте США, а во время второго президентского срока Барака Обамы – Федеральную резервную систему.

Акерлоф и Йеллен пытались обосновать предпосылку о «негибких» ценах и зарплате, характерную для неокейнсианских моделей, ссылаясь на условия несовершенной конкуренции, при которых фирмам было сравнительно невыгодно менять цены, даже если бы экономика в целом от этого существенно выиграла. Грегори Мэнкью, который также возглавлял Совет экономических консультантов (но уже во времена Джорджа У. Буша), придал некоторым из этих утверждений более формальный вид. Мэнкью утверждал, что наличие постоянных издержек, связанных с изменением цены, таких как затраты на печать новых меню или прайс-листов, делает цены негибкими. В результате негибкости цен потери с точки зрения равновесного выпуска могут на порядок превышать «издержки меню».