Читать онлайн «На заре человечества: Неизвестная история наших предков». Страница 56

На основе анализа археологических памятников, показывающих распространение сельского хозяйства, Ренфрю помещает родину первых индоевропейцев в Анатолии – области нынешней Турции, где обнаружены некоторые из самых ранних неолитических поселений. Поскольку неолитическая революция стала распространяться в Европе примерно 9500 лет назад, гипотеза Ренфрю предполагает, что индоевропейские языки появились на несколько тысяч лет раньше, чем предполагает версия Гимбатус о курганных воинах и чем датируют возникновение семьи большинство лингвистов-компаративистов.

Одно время казалось, что установить истину поможет генетика. Первые генетические открытия, касающиеся заселения Европы, сделал Лука Кавалли-Сфорца из Стэнфордского университета. Изучая белки, кодируемые генами (последовательность ДНК тогда еще не умели определять), Кавалли-Сфорца обнаружил просматривающийся на 95 маркерах генетический градиент, тянущийся через Европу с юго-востока на северо-запад. Он предположил совместно с археологом Альбертом Эммерманом, что градиент отразил продвижение неолитических аграриев, медленной волной мигрировавших сквозь Европу. Хотя предполагалось, что аграрии смешивались с жившими на тех землях собирателями, отчего и возник наблюдаемый градиент, главным двигателем этой миграционной волны, как считалось, был рост населения более многочисленных сельскохозяйственных народов{274}.

Эта идея – серьезный, но не решающий аргумент в пользу гипотезы Ренфрю. Кавалли-Сфорца заметил, что собранные им данные обнаруживают еще несколько генетических градиентов, помимо того, который предположительно связан с ближневосточными аграриями. Один из таких дополнительных следов указывает на поток генов, двигавшийся на запад из степей Северного Причерноморья. Этот градиент «работает на гипотезу Гимбутас», – отмечают Кавалли-Сфорца и Эммерман, так же как первый градиент поддерживает версию Ренфрю{275}.

Однако исходную предпосылку Ренфрю о том, что двигателем экспансии был рост населения, подрывают новые оценки численности европейской популяции. Археолог Марек Звелебил из Шеффилдского университета (Великобритания) писал, что «демографических данных, которые указывали бы на популяционное давление, вынудившее первых аграриев мигрировать, нет, как нет и свидетельств быстрого прироста населения. Археологические находки не говорят о быстром насыщении земель, колонизированных неолитическими аграриями, или о демографической экспансии»{276}.

Между тем гипотеза Ренфрю все-таки может оказаться верной, даже если аграрии-индоевропейцы не превосходили числом европейских аборигенов. Европейские охотники-собиратели могли перенять язык этих аграриев вместе с новыми технологиями производящего хозяйства. Если говорить о численности населения, то относительно немногочисленные аграрии, зашедшие в Европу с Ближнего Востока, могли стать своеобразным катализатором распространения как своего языка, так и новых методов хозяйствования. Может быть, они покупали или захватывали себе жен из палеолитических аборигенных популяций, и следующее поколение продвигалось еще на несколько километров вглубь Европы, также находя жен в местных собирательских племенах. Чем дальше продвигалась эта волна аграриев по Европе, тем сильнее ее неолитические гены разбавлялись местными палеолитическими. Но, как бы ни менялся генотип, каждое поколение аграриев говорило на языке родительского сообщества, скорее всего, индоевропейском.

При таком сценарии новые способы ведения хозяйства могли бы вызвать подвижки в языковой картине по всей территории, где они стали применяться, но понадобилось бы для этого лишь малое число анатолийских иммигрантов, породнившихся с местным населением. Это могло бы объяснить, почему народы Европы говорят на индоевропейских языках, но при этом их гены лишь на 20 % унаследованы от тех, кто предположительно, принес эти языки на континент.

На сегодня генетика европейцев, пожалуй, согласуется с обеими гипотезами распространения языков индоевропейской семьи. Выбрать одну из них ученые смогли бы, если бы знали, в какой период на земле звучал праиндоевропейский язык, ведь гипотезы предлагают очень разную датировку экспансии. Походы курганных воинов начинаются приблизительно 6000 лет назад, экспорт сельского хозяйства с Ближнего Востока – около 9500 лет назад.

Как научная дисциплина датирование в языкознании еще не устоялось. Один из подходов состоит в том, чтобы оценить ход исторических трансформаций в родственных языках путем сравнения общих единиц словаря. Глоттохронология, один из методов такого подхода, основан на подсчете когнатов, общих для выбранной пары языков (когнатами называют слова, произошедшие от общего предка: apple – когнат немецкому Apfel, но не французскому pomme).

Когнаты, с которыми работает глоттохронология, выбираются не случайно, это слова из специального списка, составленного автором метода Моррисом Сводешем, особенно устойчивые к языковым изменениям. Туда относятся числительные, местоимения, названия частей тела. Чаще всего используется список из 100 слов.

Сравнивая два языка, лингвист решает, сколько слов из списка Сводеша в этих языках действительно когнаты по отношению друг к другу. Чем меньше обнаружится когнатов, тем раньше языки разошлись, и есть различные техники, позволяющие по проценту когнатов установить дату разделения языков. По мнению Ирета, пятипроцентное совпадение указывает на срок 10 000 лет, 22 % совпадающих когнатов означают 5000 лет, а у языков, разделившихся лишь 500 лет назад, общими будут 86 % списка Сводеша.

При всей простоте этой методики глоттохронология дает удивительно правдоподобные результаты. Но есть и недостатки. Лингвисты потратили немало сил на развенчание глоттохронологии, но, пожалуй, меньше, чем на ее усовершенствование. В итоге лингвистика никак не может прийти к единому мнению, насколько эта техника применима. На конференции, состоявшейся в Кембриджском университете в 1999 г., мнения высказывались самые полярные. Роберт Бласт из Гавайского университета представил доклад, в котором объясняется, почему глоттохронологические методы «неприменимы» к австронезийским языкам, а Джеймс Мэтисофф из Калифорнийского университета в Беркли говорил о «бесполезности глоттохронологии при классификации тибето-бирманских языков». После них выступал Ирет, описавший, насколько успешно глоттохронология помогает датировать разделение языков в семито-хамитской семье{277}.

Гораздо больше воодушевляет компаративистов другая технология датировки – лингвистическая палеонтология. Суть ее в том, чтобы реконструировать слова, называющие в языковой семье различные предметы материальной культуры, и датировать появление языков моментом, когда называемые объекты впервые возникают в археологических находках.

Например, во многих индоевропейских языках слова для названия колеса – явные когнаты. В греческом это kuklos (слово, от которого происходит английское circle (круг)), в санскрите – cacras, в тохарском – kukäl и в древнеанглийском – hweowol (праиндоевропейское начальное k в языках германской ветви переходят в звук h). Поскольку в языках, произошедших от праиндоевропейского, слова, называющие колесо, – когнаты, они должны происходить из общего источника, и лингвисты считают, что этим источником было праиндоевропейское слово, которое они реконструируют как *kwekwlos (звездочкой помечаются слова-реконструкции).

Самые ранние известные ныне археологам колеса датируются 3400 г. до н. э. (5400 лет назад). Значит, праиндоевропейский язык должен был разделиться на дочерние уже после этой даты, считают лингвопалеонтологи, ведь как иначе языки, разбросанные по необъятному пространству, все имеют для колеса слова-когнаты?

Подобные рассуждения применяются и к словам типа «ярмо», «ось» и «шерсть». Работа строящих эту гипотезу ученых, например Билла Дардена из Чикагского университета, укрепила многих лингвистов в уверенности, что индоевропейский был единым языком еще 5500 лет назад и что прежде этого рубежа языки-потомки не могли существовать{278}.

Лингвистическая палеонтология – высший пилотаж в области языкознания. Но у нее есть две принципиальных уязвимости. Первая заключается в том, что столь выдающееся изобретение, как колесо, скорее всего, распространилось от культуры к культуре со скоростью лесного пожара и несло с собой свое имя. Лингвистические палеонтологи заверяют, что умеют распознавать такие заимствования. Конечно, в слове «кока-кола» легко опознать иностранное заимствование, вошедшее во многие языки, но чем старше заимствование, тем сильнее оно сливается с фоном принимающего языка. Один из аргументов академического сообщества против глоттохронологии состоит в том, что нераспознанные заимствования могут смешать всю картину.