Читать онлайн «Стратегия Византийской империи». Страница 4

В течение столетий византийское войско и флот то приходили в упадок, то восстанавливались, но выживание Византии в условиях постоянных войн, часто против численно превосходящего противника, было бы невозможно без весьма высокого уровня военной подготовки. Для Византии весьма характерно, что в 626 г., когда державе самым непосредственным образом угрожали объединённые силы Сасанидской Персии и авар (и те, и другие находились тогда на пике своего могущества), спасительным средством, применённым императором Ираклием (610–641 гг.), стало дерзкое контрнаступление, а началось всё с усердных тренировок:

[Ираклий] в провинциях набрал войско и к нему присоединил новобранцев. Начал упражнять их и приучать к военным действиям; разделивши войско на две стороны, приказал им делать ряды и бескровные нападения друг на друга, приучал их к военному крику, к шуму и возбуждению, чтобы на войне они не пугались, но смело и как бы на игрище шли против неприятеля[14].

Подобно своим нынешним коллегам и в отличие от традиционных воинов византийские воины были, как правило, обучены сражаться по-разному, в соответствии с особой тактикой, приспособленной к данной местности и к непосредственному врагу. В этой простой установке и заключался один из секретов выживания Византии. В то время как уровень мастерства противника мог быть самым разным, византийские воины шли в бой, обладая боевыми навыками, усвоенными через обучение, причём навыки эти можно было совершенствовать благодаря дальнейшей тренировке применительно к любым обстоятельствам. Благодаря этому византийские воины, их подразделения и войска были гораздо более разносторонними, чем их противники, владевшие лишь традиционными воинскими навыками своего племени или народа, усвоенными от старших через подражание и с трудом поддающимися переменам. Описывая сражение на реке Недао (Недава) в 454 г., где гунны потерпели сокрушительное поражение от своих восставших подданных-германцев, готский историк Иордан писал:

Можно было видеть и гота, сражающегося копьями (contis), и гепида, безумствующего мечом, и руга, переламывающего дротики в его [гепида?] ране, и свава, отважно действующего дубинкой, а гунна – стрелой, и алана, строящего ряды с тяжёлым, а герула – с лёгким оружием[15].

Конечно, готы могли также сражаться мечами, а гепиды – копьями; точно так же и классические римские трёхчастные вспомогательные войска, состоявшие из балеарских пращников, лучников-критян и копейщиков-нумидийцев, могли пользоваться и другими видами оружия. Но в то время как противники византийцев шли в бой с одним или двумя характерными для них видами оружия, будь то колющее копьё, меч, метательное копьё, дротик, праща, пика или составной лук с обратным изгибом, к шестому столетию византийские войска, как мы увидим в дальнейшем, были обучены сражаться любым из этих видов оружия. В личной схватке это давало им очевидное превосходство над большинством врагов, с которыми они сходились в битве, а наряду с упражнениями в боевых соединениях наделяло византийские войска большей тактической и операционной гибкостью.

Ко всему этому добавлялся высокий уровень большой стратегии Византии, что являлось уже её собственным достижением, а не было наследием прошлого, как фискальная система и римская традиция военной подготовки. В Византии не было ни органов планирования, ни формальных правил принятия решений, ни разработанных установок «национальной стратегии», что было бы чуждо ментальности того времени. Но она обладала культурой стратегического управления государством, возникшей примерно в седьмом веке и развивавшейся впоследствии.

Эта культура включала в себя высокий уровень военной науки, наглядно демонстрируемый дошедшими до нас книгами и руководствами по военному делу, которые до сих пор читаются с интересом. Существовала и солидная традиция разведки, документальных свидетельств о которой сохранилось, естественно, значительно меньше, хотя кое-какие следы её деятельности всё же можно обнаружить. И наконец, наиболее характерный аспект византийской стратегии: различные способы заставить правителей других государств и народов служить целям империи, либо поддерживая мир, либо ведя войны против врагов империи.

Византии приходилось либо выжить за счет стратегии, либо не выжить вообще. Мы уже видели, что Восточной империи как в географическом отношении, так и с противниками повезло куда меньше, чем Западной. Кроме того, она была лишена превосходящих ресурсов, которые единая империя могла развернуть в войне с самыми сильными врагами. Да и одного лишь упорного сопротивления здесь было бы недостаточно. Стойкость в войне вопреки всему часто приводит к самым неожиданным результатам. Случается так, что военные силы, казалось бы, многократно превосходящие врага, оказываются удержаны, обескровлены и в конце концов отражены защитниками, которых поддерживают силы неосязаемые и неодолимые: будь то воинская сплочённость, наличие исключительного предводителя, ревностная религиозная вера, заразительная политическая идеология, будь то просто твёрдая уверенность в себе. В истории Византии есть много эпизодов яростного сопротивления значительно превосходящим силам, столь же замечательных, как битва последнего императора Константина Палеолога 29 мая 1453 г.: имея всего пять тысяч верных ему воинов, он до последней капли крови бился в своём последнем сражении с войсками османского завоевателя Мехмеда II.

Верность, которую императоры умели воспитать в своих войсках, с большим успехом использовалась в бесчисленных сражениях вплоть до самого последнего; однако одним лишь упорным сопротивлением, сколь бы несгибаемым оно ни было, тоже не объяснишь выживание византийцев: ведь им часто приходилось схватываться с врагом, который был слишком силён для того, чтобы можно было долго противостоять ему в одних только оборонительных сражениях.

Лишь благодаря творческим ответам на новые угрозы, то есть благодаря стратегии, империя выживала столетие за столетием. Не единожды вследствие череды поражений она сокращалась в размерах до осаждённого города-государства. Не единожды мощные стены Константинополя подвергались натиску то с моря, то с суши, то с обеих сторон сразу. Но снова и снова удавалось завербовать надёжных союзников, чтобы они напали на нападающих, что позволяло имперским войскам восстановить равновесие, набраться сил и перейти в наступление. А когда захватчиков изгоняли, очень и очень часто под контроль империи попадали более обширные территории, чем прежде. Враги империи могли разгромить её войска и флот в сражении, но победить её великую стратегию они не могли. Именно это придавало империи такую стойкость на протяжении столь долгого времени: её величайшая сила была неосязаема и неуязвима для нападения.

Византийская стратегия была изобретена не сразу. Её начальные составляющие возникли как ряд сиюминутных ответов на неуправляемую угрозу со стороны гуннов Аттилы, которая оказалась «паче чаяния».

С тех пор как в имперских границах впервые были пробиты громадные бреши при императоре Деции (249–251 гг.) – один из множества подобных эпизодов имел место в 250 г., когда полчища франков переправились через Рейн и дошли до самой Испании, – были испробованы все меры к тому, чтобы исправить положение. Одни из них были эфемерными, другие продолжались довольно долго; одни были ограниченными, другие – крупномасштабными: например, фортификационные работы по всей империи и увеличение численности армии при Диоклетиане, а также создание постоянных полевых (comitatenses) войск при Константине[16]. В течение полутора столетий этих количественных и сугубо военных мер было достаточно для того, чтобы защитить центральную часть империи от вторжений и захватов, пусть даже за счёт тяжкого бремени, возлагаемого на налогоплательщиков, и ценой беззащитности жителей приграничья. Но сугубо количественный подход был исчерпан с появлением гуннов под предводительством Аттилы. По тактическим и оперативным причинам, речь о которых пойдёт ниже, военные меры сами по себе уже не давали никакой надежды на успех.

Вот когда вводятся крупные стратегические новшества: не в то время, когда они были возможны и, вероятно, более необходимы, но в тот момент, когда все участники наконец соглашаются в том, что применяемые практики обречены на провал и мер не столь решительных будет явно недостаточно. Окончательно это произошло в Константинополе при Феодосии II (408–450 гг.)[17], когда стало ясно, что увеличение численности войск в практически осуществимых пределах не остановит натиск Аттилы, так как его полчища обладали качествами, в сочетание которых ранее невозможно было поверить: они были чрезвычайно подвижны и вместе с тем весьма многочисленны. Поэтому было бесполезно пытаться остановить их небольшими силами, сколь бы подвижны они ни были; их орды проникали слишком глубоко и притом в непредсказуемых направлениях, так что задержать их было вообще очень трудно; но если столкновение всё же случалось, то гунны обычно всё равно превосходили в битве своих противников в силу причин, которые мы рассмотрим ниже. Выходом из военного тупика стало появление совершенно иного стратегического подхода, при котором куда меньше полагались на активную военную силу: требовались прочные стены, чтобы с их помощью одолеть военное превосходство Аттилы и подобных ему врагов.