Читать онлайн «Стратегия Византийской империи». Страница 10

Таким образом, у гуннов было несомненное тактическое превосходство в сражениях на открытой местности в сухую погоду, а именно на такой сцене чаще всего и проходили значительные битвы. Но они утрачивали это преимущество в очень влажную погоду, на местности пересечённой, неудобной для лошадей, в густом лесу, защищавшем их от стрел, а также при осадных операциях, технологию которых они освоили лишь впоследствии, при Аттиле; кроме того, им недоставало «логистической стойкости» – особенно в тех случаях, когда им приходилось полагаться на германцев, значительно менее уверенных в своих силах, чем сами гунны. Таким образом, на тактическом уровне военная сила гуннов по большей части неизбежно сводилась бы к сражениям в степи, если бы не их способности, проявлявшиеся на более высоком, стратегическом уровне.

Тактическая сила – это краеугольный камень военного искусства, но исход сражений решается на более высоком, оперативном уровне стратегии, где взаимодействуют друг с другом все силы с обеих сторон и когда сугубо тактические достижения могут оказаться малозначительными.

К примеру, если в лобовом сражении защитники того или иного участка окажутся более стойкими, чем их соратники с обоих флангов, тогда их стойкость повлечёт за собою лишь изоляцию, возможное окружение и пленение, если они упорно не отступают ни на пядь, в то время как их соратники с обоих флангов отходят назад. И напротив, воинское подразделение, храбро сражавшееся и понесшее значительные потери, может получить приказ отступить и оставить только что захваченную территорию, если будет очевидно, что оно образовало уязвимое «щупальце», защищать которое трудно, так как неприятель без труда может отрезать его от основных сил.

Эти примеры взяты из опыта линейных сухопутных сражений наподобие тех, что велись в Первую мировую войну, поскольку их проще всего представить себе наглядно. Однако оперативный уровень стратегии наличествует во всех разновидностях военного дела, причём он может проявляться куда более тонко в отвержении, закреплении или умножении тактических достижений и сил[51].

Последнее относится к тактическому превосходству гуннов: оно повышалось на оперативном уровне благодаря их быстрым манёврам, на которые они были способны в силу своей мобильности, значительно превышавшей мобильность тогдашней обученной конницы. «Они словно приросли к своим коням», – писал Аммиан Марцеллин[52], мысль которого развивает Сидоний:

На сей раз Сидоний не сбивает нас с толку поэтическими вымыслами: он вполне точно описывает искусство верховой езды степняков, таких как монгольские и тувинские всадники, которым мы можем подивиться ещё и сегодня. В целом они порождены культурой, в центре которой стоял конь, а в частности – той практикой, о которой повествует Сидоний: дети начинают ездить верхом, едва научившись ходить, задолго до того как они смогут сами вскарабкаться на своих низкорослых лошадок.

В современных монгольских скачках на ежегодном празднике «Эрийн гурван наадам» («Три игры мужей») могут участвовать до 1000 лошадей, причём всадникам зачастую не исполнилось ещё и тринадцати лет; мало того, большинство из них ещё младше: минимальный возраст составляет пять лет. А ведь это скачки лошадей-двухлеток на дистанцию более 16 километров, а семилеток – более чем на 30 километров! Это действительно длинная дистанция, особенно если учесть, что никакой специально подготовленной скаковой дорожки нет, а есть только травянистая степь, не особенно ровная, притом испещрённая норами грызунов.

Что же касается современных свидетельств о стрельбе из лука верхом, в противовес просто верховой езде, то конные лучники во время состязаний ябусамэ, о которых говорилось выше, скачут галопом по дорожке длиной в 255 метров на высокой скорости, управляя лошадью только шенкелями, обеими же руками они натягивают луки, заводя тетиву за самое ухо, прежде чем спустить её.

На коротких дистанциях современные западные жокеи на чистокровных лошадях легко обойдут степняков, но посадка последних несравненно надёжнее, что позволяет им, едучи верхом, сделать куда больше, чем просто скакать. Я сам был свидетелем того, как монгольские всадники на полном галопе очень точно стреляли из не вполне уместного здесь автомата АК-47 вперёд, вбок и с разворотом назад, точно так же как некогда делали их предки, стреляя из лука. Всадник просто поворачивался, чтобы прицелиться, словно сидел на вращающемся кресле, не испытывая ни малейшего неудобства и не теряя равновесия.

Для боя важнее всего то, что единство всадника и коня даёт им возможность скакать во время рукопашной схватки, как они делают при преследовании необъезженных лошадей, которых ловят укрюком (урга: шест с верёвочной петлёй на конце). Всадники и кони настолько доверяют друг другу, что нет никакой угрозы столкновений со смертельным исходом, чего так боятся западные жокеи.

То же самое искусство верховой езды можно смело приписать и гуннам, чью «чрезвычайную быстроту» передвижений впервые отметил Аммиан Марцеллин, указавший также на следствие этой особенности на оперативном уровне – благодаря ей гунны могли совершать манёвры с исключительной скоростью:

В бой они бросаются, построившись клином [cuneatim]… Лёгкие и подвижные, они вдруг специально рассеиваются и, не выстраиваясь в боевую линию, нападают то там, то здесь, производя страшное убийство[54].

Итак, план их действий невозможно было «прочесть» по их боевому построению. В более позднем руководстве по военному делу, «Стратегиконе» (Книга XI, 2), содержалось предупреждение о том, что при войне со степными народами самое главное – выслать разведчиков, чтобы они разыскивали их формирования, так как совершенно невозможно было сказать, насколько глубоко зашли степняки и какова их действительная численность.

Оперативные методы гуннов, описанные Аммианом Марцеллином, сводятся к плавной последовательности неожиданных действий: отряды воинов быстро передвигались, оказываясь то в пределах досягаемости, то вне них, чтобы то выпустить с безопасного расстояния град стрел, способных тем не менее пробить панцири и другие лёгкие доспехи, то броситься в ближний бой, если подразделения врага оказались разомкнуты. В битвах античной эпохи побеждённые могли, как правило, бежать с поля боя без опасности для жизни, поскольку они способны были опередить любую вооружённую пехоту, побросав свои щиты. Это мать спартанца могла сказать своему сыну: «Возвращайся со щитом или на щите», но у Архилоха был на этот случай более практичный совет:

Случалось и так, что победоносная конница преследовала бегущих врагов и крошила их на куски, но не в том случае, если кони противника были столь же хороши. Кроме того, притворное бегство с поля боя с целью заманить врага в заранее подготовленные засады было столь обычной тактикой конницы, что ни один благоразумный военачальник не допустил бы прямого преследования. Как мы увидим далее, византийские руководства по военному делу советовали соблюдать предельную осторожность при преследовании отступающей конницы, особенно на пересечённой местности. Но гуннские всадники, как отметил Аммиан Марцеллин, были вооружены легко: у них не было ни металлических доспехов, ни тяжёлых копий, поэтому они могли догнать и конницу, и пехоту, пустившуюся в бегство; кроме того, благодаря их подвижности им были не так страшны засады. Если рядом не было густого леса, скалистых возвышенностей или города с прочными стенами, то смерть или рабство ждали тех, кого гунны побеждали. В частности, именно поэтому Аммиан Марцеллин и писал: «Они заслуживают того, чтобы признать их отменными (acerrimos) воителями».

Результаты, достигнутые на оперативном уровне, также носят предварительный характер, поскольку победа или поражение в бою могут быть сведены к нулю, закреплены или многократно усилены из-за всей совокупности географического контекста. Например, сражения, выигранные на незначительной по размеру территории, имеют больше шансов оказаться решающими, чем те же битвы, но выигранные на границе обширного театра военных действий, в пределах которого побеждённые могут отступить вглубь, возвратиться на собственные земли, чтобы перегруппироваться, пополнить ряды за счёт новобранцев, обновить припасы, набраться сил и, наконец, перейти в контрнаступление. В этом и заключается основная причина того, почему уже в современную эпоху немецкий вермахт гораздо больше преуспел в покорении маленькой Бельгии, нежели огромной России, и почему самое глубокое вторжение Сасанидской Персии на территорию Византийской империи, когда в 626 г. персы дошли до берега напротив Константинополя, было в конце концов отражено, что положило конец и самой Сасанидской империи. Между тем, если бы Сасаниды удовлетворились более узкой полосой византийской Сирии, они, возможно, выиграли бы эту войну.