Читать онлайн «Объясняя религию. Природа религиозного мышления». Страница 32

Таким образом, наличие определенных онтологических категорий – это вопрос «выбора» (окружающий мир можно членить на категории по разным критериям), а выбор зависит от вашей видовой принадлежности. Вернемся еще раз к идентификации лиц: мы автоматически считываем тонкие различия между двумя человеческими лицами, но игнорируем аналогичные признаки, если речь идет о морде животного. А теперь вспомним, что человек рождается крайне зависимым. О нем нужно заботиться не один год, прежде чем он сможет выживать сам, да и потом ему приходится кооперироваться с другими, чтобы не пропасть, поэтому способность различать представителей своего окружения не теряет для него значимости до конца его дней. Все это относится не только к человеку, но именно у нашего вида выражено особенно ярко. Межличностное взаимодействие у нас явно зависит от того, с кем мы имеем дело. При этом взаимодействие с жирафами, змеями, гиенами совершенно не зависит от того, какая именно особь за нами гонится или, наоборот, от нас убегает, важна лишь ее видовая принадлежность – видимо, поэтому наш мозг не приучен искать тонкие различия в прекрасных ликах жирафов. Или возьмем, к примеру, такие рукотворные предметы, как инструменты. Изображение незнакомого орудия вызывает совершенно особую активность в мозге, не такую, как при просмотре изображений незнакомых животных. В ней частично задействованы зоны моторного контроля. Однако для вида, занимающегося изготовлением орудий, это неудивительно, ведь его представители в течение долгого времени создавали инструменты гораздо более сложные, чем когда-либо изобретали представители других видов. Наличие особых систем логического вывода для обращения с инструментами дает человеку ощутимое преимущество в этой области в виде быстроты и гибкости овладения сложными приемами изготовления орудий.

Осознав, что разные виды по-разному воспринимают окружающий мир (в силу разницы в категоризации и системах логического вывода), мы приходим к закономерному предположению, что наверняка все дело в их истории – иными словами, в эволюции. Возможно, наши системы логического вывода существуют потому, что позволяют справляться с задачами, возникавшими в нормальной среде человеческого обитания в течение сотен тысяч лет. Я делаю упор на первобытных условиях существования, преобладавших на протяжении значительного отрезка истории человечества, поскольку именно тогда шло формирование человека как вида, когда он занимался собирательством в небольших кочевых группах, где для выживания необходимо было тесное сотрудничество, а информация передавалась посредством общения и примера. На фоне многовекового собирательства и охоты недавние достижения вроде сельского хозяйства, промышленности и жизни большими сообществами в виде государств или городов – лишь пара секунд эволюционного времени. Это важно, поскольку отголоски эволюционного прошлого до сих пор сохраняются в нашем поведении и, самое главное, в устройстве сознания. Возьмем самый простой и знакомый пример: большинство людей – сладкоежки, поскольку в первобытных условиях источники сахара и витаминов были малочисленны и редки. Вкус к лакомствам, содержащим концентрированную дозу этих питательных веществ, – то же самое относится к животному жиру как источнику энергии и мясу как источнику белка – развился за счет того, что гены, закладывающие эту склонность, получали больше шансов на распространение. Их носители дают больше потомства, чем неносители, и у части потомства эти гены тоже наличествуют.

Адаптивные задачи бывают очень разными. Например, нужно отличать механическое воздействие от деятельности живого существа: распознавать, почему качнулась ветка дерева – от ветра или в кроне притаилось какое-то животное. А еще нужно помнить, кто взаимодействовал с вами, когда и с каким результатом, иначе устойчивое сотрудничество невозможно, а для этого требуются особые хранилища памяти и достаточная способность распознавать лица. Задачи настолько разные, что вряд ли с ними справилась бы одна-единственная система. А ведь это лишь начало бесконечного списка адаптивных задач. Отличать людей, пригодных для сотрудничества, – это совсем не то же самое, что отличать привлекательных половых партнеров, и не то же самое, что оценивать пищу на ядовитость. Задачи эти разнятся не только содержанием, они требуют разных способов обработки информации. Чтобы успешно взаимодействовать с людьми, нужно помнить поступки каждого и в каждом случае просчитывать их мотивацию; если же вы имеете дело с животными, всех представителей вида можно считать более или менее одинаковыми.

Эти соображения привели ряд биологов-эволюционистов к мысли, что в ходе эволюционного развития такой сложный орган, как человеческий мозг, наверняка должен был обрастать множеством специализированных подсистем, тем самым делая всю систему в целом сильнее и умнее. Идея состояла в том, что разум – это не один универсальный интеллект, а совокупность специализированных подсистем, каждая из которых решает свои задачи. Вполне логично, ведь общая система просто зависнет от обилия лишних, не относящихся к делу деталей. Если, например, система узнавания лиц будет хранить специальное досье на каждое животное, когда-либо попадавшееся нам на глаза, это будет бессмысленной тратой ресурсов и только затормозит реакцию, когда, наоборот, нужен быстрый отклик. Для адекватной реакции на присутствие жирафа или тигра достаточно распознать вид, а не особь. А значит, у нас прослеживаются эволюционные предпосылки для растущей специализации как истока сложных когнитивных способностей, имеющихся у высших приматов и человека. С этой точки зрения более разумные виды умнели за счет того, что у них накапливалось больше, а не меньше инстинктов, чем у других. Но эта идея была лишь догадкой.[44]

Положение изменилось, когда независимо от догадок биологов возрастные психологи и специалисты по нейропсихологии начали выявлять все более и более специализированные системы логического вывода (подобные описанным выше). Появилась возможность сопоставить открытия психологии с их эволюционными предпосылками – теперь это направление носит название эволюционной психологии. Дело в том, что в устройстве человеческого сознания можно разобраться подробнее, если учесть, зачем нужны специализированные когнитивные механизмы, как они подкрепляются особыми процессами в мозге и при каких условиях развились в ходе естественного отбора. Для этого потребовалось сопоставить и объединить данные эволюционной биологии, генетики, нейрофизиологии, психологии и антропологии.[45]

В ходе эволюции наши системы логического вывода сформировались как отклики на повторявшиеся в первобытных условиях задачи. Соответственно нам требуется: 1) реконструировать конкретные характеристики этих задач в тех условиях; 2) установить, какие вычислительные принципы могли применяться для решения этих задач, и, исходя из этого, спрогнозировать неочевидные конструктивные особенности; 3) выяснить, подтверждается ли существование соответствующей специализированной системы логического вывода независимыми экспериментальными или нейрофизиологическими данными, и 4) определить, как описанная психологами особая система могла развиться из других систем и давала ли она обладателям репродуктивное преимущество.

По этим жестким ограничениям видно, почему эволюционная психология до сих пор находится в зачаточном состоянии. Мы не можем просто взять ту или иную человеческую способность (например, грамотность) и придумать, почему она может быть адаптивной (общаться письменно – удобно). В данном случае загвоздка в том, что грамотность не требует особой системы в мозге. Она обходится системами, служившими нам испокон веков и до сих пор исправно исполняющими ряд других задач (распознавание образов, членение слова на слоги, моторика пальцев и кисти и т. д.).

Есть области, относительно которых легко понять, что соответствующая система логического вывода сложилась в ходе эволюционного развития, поскольку от нашего выбора прямо зависит выживание и репродуктивный успех. В частности, эволюционные психологи Дон Саймонс и Дэвид Басс подробно разобрали целый ряд аспектов полового поведения человека: как мы выбираем партнеров, что находим привлекательным, как оцениваем надежность партнера с точки зрения долгосрочных отношений и воспитания детей.[46]

Жизнь в первобытных условиях была полна опасностей, причем угроза исходила не только от видимых невооруженным глазом хищников, но и от микробов, вирусов и ядовитых веществ. Первобытная пища, добываемая собирательством, подбором падали и охотой, была самой что ни на есть «натуральной», а значит, далеко не полезной. Многие растения, как и мясо павших животных, содержат опасные токсины. Кроме того, многие животные выступают переносчиками патогенных организмов, которые охотно паразитируют в человеческом теле. Для таких «универсальных» видов, как человек, получающих питательные вещества из самых разнообразных источников и адаптирующихся к новой среде посредством смены рациона, риск особенно велик. Универсалу требуется не только иммунная защита, как большинству других видов, но и особая когнитивная адаптация, чтобы минимизировать риск отравления или заражения. В число таких же универсалов входят крысы, именно поэтому они крайне настороженно относятся к незнакомой пище и очень быстро устанавливают связь между новой пищей и разными соматическими расстройствами. Эту связь они отслеживают лучше других связей, не имеющих отношения к пище, а значит, система, отвечающая за эти умозаключения, действительно обособлена.