Читать онлайн «Политические сочинения». Страница 25

Для русского конституционализма конца XIX – начала XX в. основной теоретической проблемой являлось обоснование концепции правового государства новейшего времени. Обращение к естественно-правовым теориям прошлого было одним из важнейших средств, ведущих к достижению этой цели. Согласно господствующему воззрению, теория правового государства прошла три основные стадии в своем историческом развитии: первой признавалась доктрина суверенного государства Бодэна, второй – учения эпохи Французской революции, а третьей – правовая мысль новейшего времени. Особое значение при этом придавалось второму этапу, представленному, с одной стороны, теориями естественного права, прежде всего Монтескье и Руссо, с другой – проверкой их в ходе событий Французской революции. «Политическая доктрина Французской революции, – писал, в частности, П.И. Новгородцев, – придала идеалу правового государства, подготовленному долгими усилиями предшествующего развития мысли, ясные и твердые основания. Провозгласив, с одной стороны, идею народного суверенитета, а с другой – неотчуждаемые нрава личности, она утвердила те основания, на которых и до сих пор покоится теория правового государства»[139]. Эти два начала правового государства, сформулированные наиболее четко соответственно Ж.-Ж. Руссо и Ш. Монтескье на основе естественного права, как раз и стали предметом внимания практически всех крупных русских политических мыслителей рассматриваемого периода.

Уже А.Д. Градовский рассматривал естественное право как учение, восходящее к представлениям римских юристов. Он отмечал, что в учении римских юристов естественное, природное право (jus naturae) рассматривалось и как всеобщий закон природы, распространяющийся на все живые существа, и как совокупность общепризнанных норм, представлений о справедливости[140]. Констатируя распространение учения естественного права в новое время, он особенно подчеркивал в нем два таких аспекта, как договорная теория государства и обоснование антифеодальных политических требований, причем оба эти принципа признавались действенными и для последующего развития правовой мысли. Соотношение взглядов просветителей и практики революции – это для Градовского, да и многих других юристов, особая тема, требующая специального рассмотрения. Французская революция выступает в их трудах как своеобразный социальный эксперимент, дающий возможность увидеть сильные и слабые стороны важнейших теорий естественного права. Во-первых, это был тот уникальный случай, когда теоретические положения просветителей стали программой практического преобразования общества на основе свободы, равенства, братства; во-вторых, возникла ситуация, при которой абстрактные философско-правовые принципы, претендующие на всеобщий характер и неизменность, вступили в противоречие с конкретными и изменчивыми правовыми порядками и учреждениями, исторически обусловленными представлениями людей; в-третьих, в результате этого столкновения возникла новая правовая идеология. «Знаменитые юристы, – писал Градовский, – действовавшие в Учредительном собрании 1789 г. и с беспощадною логикою проводившие в новых учреждениях начала народного суверенитета, государственной централизации и гражданского равенства, были наследниками легистов времен Филиппа Красивого и Филиппа Долгого. Но революционное употребление, сделанное из начал естественного права в ХVІІІ в., обусловливалось несколькими новыми понятиями, введенными в учение об этом праве»[141]. Б.Н. Чичерин еще более решительно подчеркивал необходимость анализа противоречивого характера самого явления Французской революции, следуя здесь за Гегелем: величие выдвинутых ею идей вошло в столкновение с практическими возможностями и средствами их реализации. «Французская революция была, – писал он, – событием мировым, и результаты ее не пропали. Великое ее значение в истории заключается в том, что она выдвинула начала свободы и равенства в общеевропейскую жизнь и сделала их центром, около которого стало вращаться развитие европейских обществ. Отныне лозунгом партий стали: революция и противодействие революции»[142]. Всемирное значение Французской революции показано и некоторыми другими крупными русскими учеными. Так, Градовский считал введение конституционных учреждений на континенте Европы следствием революции. Более того, он отмечал, что это событие не утратило своего влияния на европейские общества вплоть до настоящего времени. «Не только политические, но и религиозные, экономические, общественные понятия и стремления новейшего времени ведут свое начало от переворота, совершившегося в конце XVIII в.», – писал Градовский[143]. М.М. Ковалевский, как мы видели, также оценивал Французскую революцию как переломное событие, имеющее исключительно важные последствия для экономической жизни, сословных отношений, административного устройства многих государств. Вполне естественно поэтому, что основное внимание русские ученые обратили на изучение всего социального спектра сил, выступивших накануне и в ходе революции во Франции, причем в центре их внимания оказались такие ценные источники для изучения социальных требований, как наказы депутатам 1789 г. Градовский видел, например, в наказах отражение философского движения ХVІІІ в. с его требованием новой организации общества и отмены учреждений старого порядка. Не случайно специально изучавший историю Французской революции Н.И. Кареев выбрал темой своей магистерской диссертации крестьянский вопрос во Франции в последней четверти XVIII в. и широко использовал наказы сельских приходов как источник по этой проблеме[144].

Русские конституционалисты внимательно изучали крупнейшие явления современной им литературы о Французской революции и в своих отзывах на нее формулировали свою собственную оценку этого события. Предметом их внимания становились труды, например, И. Тэна, А. Ламартина и, разумеется, А. Токвиля, позиция которого была близка русским либеральным ученым, а основной вывод его труда о возможности избежания революции и, в частности, якобинского террора имел принципиальное значение[145]. Так, полемизируя с И. Тэном, Градовский подверг критике его «органическую» теорию революции как результата внутреннего развития французского народа. Со своей стороны, он подчеркнул, что, во-первых, революции предшествовала выработка идей, ставших достоянием всего круга европейских народов, во-вторых, Франция в тот момент не исчерпала этого идейного потенциала полностью и, в-третьих, эти идеи не утратили своего значения для новейшего времени. Естественно, что из этого вытекал вывод Градовского о всемирно-историческом характере явления революции, его значении для всей Европы и в том числе для России[146]. В то же время ряд русских ученых, например, П.Н. Милюков, в отзыве на одно из изданий книги Токвиля солидаризировался с постановкой французскими либеральными мыслителями проблем теории и истории революции, реформ, введения демократических политических институтов, прежде всего представительных учреждений, закрепления их статуса в конституциях стран Запада.

Таков тот круг проблем, обсуждавшихся русскими конституционалистами предреволюционной эпохи, который во многом объясняет сам факт актуализации идей естественного права и в их истории, и в их преломлении через события Французской революции. Чичерин одним из первых в русской политической мысли противопоставил воззрения Руссо идеям Монтескье. Главный недостаток учения Руссо Чичерин видит в абстрактном характере, внутреннем противоречии, утопизме, отсутствии позитивной программы преобразования общества. Он считает, что попытка реализации этих идей в ходе Французской революции неизбежно должна была обернуться террором. По его мнению, идеалы Руссо должны были вечно оставаться в области мечтаний, поскольку им не было места в действительной жизни. Напротив, Чичерин высоко оценивает то направление просветительской мысли, которое представлено Монтескье, а его главную заслугу усматривает в попытке построить положительный идеал общественного устройства, исходя из реальностей исторического развития. Как известно, одной из важнейших гарантий политической свободы является осуществление социального контроля. В качестве такой гарантии Монтескье выдвигал принцип разделения властей – законодательной, исполнительной и судебной, чтобы «власть сдерживала власть». Этот принцип Чичерин, а также многие другие русские конституционалисты рассматривают как важнейший. «Французский публицист, – пишет он, – первый в новое время указал на отношения властей, друг друга воздерживающих и уравновешивающих, как на самую существенную гарантию свободы. Это было то учение, которое в древности излагал Полибий в своей римской истории, но у Монтескье оно было развито во всей своей полноте, исследовано в подробностях и связано с общими началами, управляющими жизнью народов»[147]. Сходную постановку проблемы находим у А.Д. Градовского в его статье о политических взглядах Б. Констана. Разделяя взгляды других либеральных ученых о том, что позиция Руссо не содержит конструктивных идей для создания правового государства, Градовский обращается к тому направлению мысли, которое представлено Монтескье. С этой целью он подробно рассматривает те дополнения, которые под влиянием опыта Французской революции и наполеоновской диктатуры вносит в нее Б. Констан, и особенно его модификации теории разделения властей. Последовательно рассматриваются взгляды жирондистов, Б. Констана, В. Гумбольдта и других мыслителей либерального направления ХVIII – начала XIX в. Резюмируя содержание их воззрений, Градовский формулирует общую идею следующей краткой формулой: цель государства есть свобода личности; средством для достижения этой цели являются конституционные гарантии[148].